Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда после операции он проснулся, врач сообщил ему, что все прошло хорошо. Нужно было просто подождать месяц-другой, чтобы узнать, приживется ли пересаженный орган, не будет ли отторжения.
Через несколько часов приехали его жена и дети, и врач им все объяснил. Они так пережили его болезнь, агонию, завещание, ожидание конца, что были почти разочарованы чудом.
Жена не смогла это перенести.
Он поправился, и они развелись.
Несколько позже из книги профессора Жана Бернара я узнал, что это обычное дело. Что семья, пережившая смертельную болезнь одного из ее членов, не выдерживала потом его возрождения к жизни. И что это явление известно как… комплекс Шабера! В память о жене полковника Шабера Розе Шапотель, которая не смогла перенести, что ее муж воскрес.
Чем старше мы становимся, чем больше меняются времена, тем труднее не погрузиться в негатив.
Надо остерегаться.
Иначе устаешь, а потом уже больше не хочется. Ничего.
Исход надвигается.
Обычно это начинается, когда мы ищем Другое в прошлом.
Мы отрываемся от настоящего, которого уже не знаем и которое тем не менее образует оболочку жизни. Мы прячемся в «Раньше было лучше!».
Но как ты хочешь обрести его, это Другое, если оно давно умерло и похоронено?
И никогда не вернется.
Это несбыточное желание.
Надо сохранять свое любопытство, свое приятие не прошлого, а настоящего, не того, что умерло, а того, что живо.
Находить людей, которые умеют удивлять и вдохновлять, вещи, которые будут восхищать. Отправляться их искать и, возможно, находить чуть дальше, чем прежде.
Мы можем постоянно возрождаться.
Надо только осмелиться.
Осмелиться снова обрести невинность младенца.
И иметь мудрость всегда оставаться безрассудными.
Участь, что ждет здесь, на Западе, наших стариков, ужасна.
В пятидесятые годы они еще жили со своими семьями. Это само собой разумелось. Они оставались с детьми, внуками.
Сегодня здесь все кончено.
Мы ими больше не занимаемся. Их изъяли из семей, из жизни. Мы помещаем их в дома престарелых. Говорим: «Там им будет лучше».
Мы изгнали их в это пространство, где они непременно потеряют рассудок.
Поскольку, чтобы жить в таком доме, надо обязательно потерять рассудок. Чтобы больше не видеть стен. Чтобы больше не видеть той реальности, которую мы им обеспечили.
У них нет выбора, кроме как стать невидимыми.
Забыть самих себя, как мы хотим забыть о них.
Это один из способов убить их, не убивая.
Похоронить еще живыми.
Вот к каким действиям, здесь и сейчас, приводит это общество.
Даже не задумываясь.
Будь то в Африке, в арабских странах, в России, – везде, где есть еще жизнь, я вижу стариков. В кругу семьи. Как это у них принято.
Живых и здоровых.
О чем я сегодня мечтаю?
Больше не отступаться от неуемного желания Другого.
Быть на море, наедине с молчаливым матросом, в лодке, несущейся вперед, по воле ветра, от одного берега к другому.
Купаться в море.
Останавливаться в порту в базарный день.
Сойти на берег, чтобы найти незнакомые мне ингредиенты, с помощью которых попробовать приготовить еду.
Смотреть на людей, чей образ жизни и язык мне неизвестны.
Быть проездом.
Успеть испытать радость.
Перед тем как снова пуститься в бега.
Отбыть в Другое.
Всегда в Другое.
Есть люди, которые боятся умереть в незнакомом месте, за границей, которые уезжают только туда, где поблизости есть больница. Что до меня, я никогда о том не думаю. Как все было в прежние времена? Во времена исследователей, авантюристов, великих путешественников такой вопрос даже не стоял. Встретишь ли ты смерть в известном тебе месте или нет, какая разница? Когда ты почувствуешь, что смерть подступила, никто ничего не может для тебя сделать. А если твой час не настал, ты всегда можешь немного отодвинуть свой конец.
Если все серьезно, ты это почувствуешь. Когда я снимался в фильме «Видок»[14], мне каждый день приходилось подниматься по четыремстам пятидесяти ступеням Пантеона. Я чувствовал, что у меня болит спина, болит рука, я понимал, что со мной происходит: у меня были все симптомы инфаркта. Я оттянул это на месяц, дождался последнего дня съемок, чтобы прямиком поехать в больницу, где мне сделали операцию, поставив пять шунтов.
Все в голове, не только боль, но и все остальное.
Конечно, когда ты в пути, если у тебя уже были проблемы со здоровьем, сердечные приступы, тебя может посещать мысль о смерти.
Но ты точно так же рискуешь протянуть ноги один в деревне в десяти минутах от дома, не успев даже понять, что происходит, как и в пустыне на другом конце света.
Так зачем же лишать себя Другого?
Чтобы поскорее сдохнуть?
Что до меня, мне все равно, где меня похоронят.
Там, где помру, – и дело с концом. В любом месте на Земле, где угодно в мире.
Время идет и обо мне не забывает.
Оно оставляет на мне свои следы, постепенно портит мою кровь, ну и прекрасно.
Я не стану мечтать о вечности: мы не в состоянии ее вынести. Мы не похожи на эти деревья, которые могут жить двести пятьдесят, пятьсот, тысячу лет, настолько в них меньше дури, чем в нас.
О смерти, когда ты молод, вообще не думаешь. Или воспринимаешь ее как игру. Дети часто играют в смерть. А потом, со временем… ты начинаешь думать об этом, и это хорошо. Это как подготовка.
Старость, она должна служить лишь умиротворению и обузданию всего, что составляло твою жизнь.
Мы обычно сами решаем, когда настает время уходить.
Мы умираем не от старости, а потому, что этого хотим. Потому что становимся достаточно свободными, чтобы просто высвободиться от жизни. Это трагедия, невероятная боль, но также благородство и мужество.
Когда обращаешь внимание на то, чем и как живешь, уже примерно представляешь, как умрешь.
Наш страх – наша смерть.
Но смерть меня не страшит.
Я пишу это, хотя не знаю, как буду реагировать, когда настанет мой день.
Это похоже на парней, которые говорят:
«Если бы мне было двадцать во время войны, я бы выстоял».
Ты говоришь… Но о себе заранее ничего не знаешь.
Поди узнай, как отреагировал бы на ужас, на пытки. Мы никогда не знаем. Даже о героях нам неизвестно, действительно ли они герои и почему на самом деле стали героями.
Известно только то, что они пострадали.
Так что в конце, когда окажешься на краю бездны, в этой головокружительной пустоте, в которой у тебя нет никаких ориентиров, как знать, как ты будешь реагировать?
Возможно, ты провел всю жизнь, колотясь головой о стену или коленопреклоненно читая молитвы в церкви, а в последний момент остался наедине с самим собой.
Если твой Бог может принести тебе хоть немного покоя при жизни или при твоем последнем вздохе, это прекрасно.
Но это мало что меняет.
Вопросы остаются прежними.
Единственное,
- Жерар Депардьё - Бернар Виоле - Биографии и Мемуары
- Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko / Russia and the United States: perceiving each o... - Биографии и Мемуары
- Беседы с Маккартни - Пол Дю Нойер - Биографии и Мемуары
- Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- А внизу была земля - Артем Анфиногенов - Биографии и Мемуары
- Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография - Эмир Кустурица - Биографии и Мемуары
- King of Russia.Один год в российской Суперлиге - Дэйв Кинг - Биографии и Мемуары
- Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц - Биографии и Мемуары / Музыка, музыканты
- Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте - Валерий Кичин - Биографии и Мемуары
- Красные части. Автобиография одного суда - Мэгги Нельсон - Биографии и Мемуары / Маньяки / Юриспруденция