Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А.С. Мыльников справедливо полагает, что «ощущение двойственности своего происхождения… порождало у него сложный и весьма неустойчивый психологический комплекс двойного национального самосознания». Не имея достаточно полного представления о России и русском народе, Петр не мог должным образом оценить значение национальных чувств своих подданных.
Авторитет Петра III особенно подрывался его беспорядочной жизнью. Современник отмечал с возмущением: «Государь не успел вступить на престол, как предался публично всем своим невоздержанностям и совсем неприличным такому великому монарху делам… с графинею Воронцовою, как с публичною своею любовницею, препровождал почти все свое время». Фактически Петр III открыто пребывал в состоянии двоеженства, поскольку его связь с фавориткой не только не скрывалась, но даже подчеркивалась. Достаточно сказать, что в списках приглашенных к императорскому столу камер-фрейлина Е.Р. Воронцова значится на первом месте, перед всеми обладателями грандиозных чинов и громких титулов.
Нарекания в адрес императора стали всеобщими, когда он через месяц после вступления на престол дал полную волю своей любвеобильности. Воронцова никогда полностью не устраивала Петра и периодически заменялась другими «наложницами», но раньше это не особенно волновало свет; теперь же личная жизнь монарха стала достоянием гласности.
Царь на время серьезно увлекся семнадцатилетней фрейлиной Екатериной Чоглоковой, дочерью покойного обер-гофмаршала и падчерицей Глебова, застенчивой девушкой, по словам французского посла Бретейля, «довольно хорошенькой, хотя горбатой». Примерно тогда же объектом короткой и бурной страсти Петра стала «одна из отличных придворных щеголих… темноволосая и белолицая, живая и остроумная красавица» княгиня Елена Степановна Куракина, дочь фельдмаршала С.Ф. Апраксина. Репутация замужней двадцатисемилетней дамы считалась сомнительной: говорили, что каждого находившегося в данную минуту рядом с ней можно с уверенностью считать ее любовником.
Увлечения императора приводили к бурным проявлениям ревности основной фаворитки, которая не стеснялась множества свидетелей и даже законной супруги Петра III. По рассказам иностранных дипломатов, во время одного из обедов «девица Воронцова… совершенно забыла все подобающее государю почтение, даже до того, что осмелилась назвать его гадким мужиком и еще другими словами, повторить которые не позволяет приличие», а вскоре «произошла еще более горячая сцена, причем оскорбления, оказанные той и другой стороной, редко можно слышать на наших рынках».
Другие слабости Петра III вызывали не меньшее порицание. Бретейль писал: «Жизнь, которую ведет император, самая постыдная. Он проводит свои вечера в том, что курит, пьет пиво и не прекращает эти оба занятия иначе как только в пять или в шесть часов утра и почти всегда мертвецки пьяным». Мерси-Аржанто также сообщал, что «распущенность и попойки, выходящие из границ всякого приличия, увеличиваются ежедневно при вечерних пирушках до такой степени, что составляют мучение и возбуждают отвращение в тех, кому приходится на них присутствовать». Важные сановники в угоду царю пускали клубы табачного дыма, хотя в большинстве своем не умели курить, и старательно прикладывались к бокалам, а потом прыгали на одной ножке, толкали друг друга коленом и боролись, как дети. Бретейль отзывался о них с презрением: «Все они подлы и раболепствуют». Однако наивному Петру это не приходило в голову: сам он был счастлив и замечал вокруг себя только радостное веселье. Он не понимал, что петербургские вельможи с внутренними проклятиями пляшут под дудку его деспотической власти, подлинное значение которой было ему невдомек.
Склонность к шутовству, насмешливый нрав и безудержная разговорчивость побуждали Петра III выходить за рамки приличий, которые он, возможно, не считал нужным соблюдать из-за ложных представлений о вседозволенности самодержцу. Штелин и другие авторы писали о способности Петра «замечать в других смешное и подражать ему в насмешку», не считаясь с чувствами передразниваемых лиц. Например, императора очень забавляли мучения нового гвардейского полковника Кирилла Разумовского, органически неспособного к военным упражнениям. А ведь гетман был человеком весьма самолюбивым. Немало веселья Петру доставляли придворные дамы, которым он приказал вместо русского поклона разучивать реверанс. Многие из них, особенно пожилые, никак не могли приловчиться к приседанию. Дашкова вспоминает, что «бедные старушки едва удерживались на ногах, когда им приходилось сгибать колени", а император „гримасничал и кривлялся, передразнивая старых дам“.
Подобные поступки способны были более всего унизить Петра во мнении света. Не заботился он и о поддержании своего престижа в глазах иностранных дипломатов, приглашаемых к императорскому столу. А.Т. Болотов как очевидец утверждает, что Петр III под воздействием опьянения «говаривал такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда перед иностранными министрами». Участник екатерининского заговора гвардеец П.Б. Пассек с полным основанием говорил: «У этого государя нет более жестокого врага, чем он сам, потому что он не пренебрегает ничем из всего, что могло ему повредить».
Едва ли не важнейшим обстоятельством, определившим необходимость отчаянной борьбы Екатерины за власть, стали особенности личной жизни супругов. Несомненно, близкие отношения Петра и его жены были полностью разорваны по крайней мере за несколько месяцев до его вступления на престол. Об этом свидетельствует тот факт, что родившегося 11 апреля 1762 года сына Екатерины от ее нового фаворита Григория Григорьевича Орлова уже нельзя было признать ребенком императора; он получил фамилию Бобринского и воспитывался вдали от матери. Неизвестно, когда Петр узнал о связи жены с Орловым и ее беременности. Но обращает на себя внимание любопытный эпизод, приведенный в мемуарах Дашковой. Однажды во время обеда незадолго до своего воцарения Петр начал азартно доказывать ей, что следует отрубить голову одному гвардейцу, любовнику племянницы Елизаветы Петровны, «чтобы другие офицеры не смели ухаживать за фрейлинами и родственницами государыни». Дашкова добавляет, что «среди приглашенных было много гвардейцев», следовательно, слова наследника престола могли адресоваться Орловым. Несдержанный на язык Петр Федорович, похоже, не понимал, что любая его неосторожная фраза может рассматриваться как предпосылка будущих действий. Если все это так, то Григорий Орлов должен был испытывать опасения за свою судьбу, что, в свою очередь, оказало влияние на последующие события.
Екатерина была готова помогать мужу после его воцарения, о чем свидетельствуют написанные ею документы: «наставление» Петру о первых действиях после кончины Елизаветы Петровны и проект указа о вступлении его на престол. Но император нашел других советников, которые гораздо лучше составили все необходимые бумаги. Екатерина сделала выводы: «Говорила я себе: твою инфлуенцию (влияние. — В.У.) опасаются; удались от всево; ты знаешь, с кем дело имеешь, по твоим мыслям и правилам дела не поведут, следовательно, ни чести, ни славы тут не будет; пусть их делают что хотят». Вероятно, ее устроила бы роль жены монарха при условии своего влияния на дела, но Петр III отдалился от нее почти совершенно, и у Екатерины оставался только один способ добиться столь желаемой ею власти. В письме С.А. Понятовскому от 2 августа 1762 года она пишет: «Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол».
В своих взаимоотношениях императорская чета ограничивалась формальной вежливостью. Примечательно, что во дворце Петр III поселил свою жену и фаворитку в соседних между собою апартаментах, а сам занял помещение напротив от них, «через сени». Восемнадцатого февраля он подписал указ о выплате Екатерине шестисот тысяч рублей на покрытие ее долгов и установлении ей годового содержания в сто двадцать тысяч.
Но через два месяца по Петербургу поползли слухи о намерении императора развестись с супругой, заключить ее в монастырь (по другой версии — в тюрьму), отказаться от Павла и жениться на Воронцовой. Екатерина II в своих письмах и мемуарах приводит такие утверждения со всей определенностью. О том же сообщают и иностранные послы. Девятого апреля Мерси-Аржанто писал: «Некоторые из отставленных лейб-компанцев поговаривают, будто очень хорошо понимают, что их отставили не по какой-то другой причине, как по той, что император хочет запереть свою супругу в монастырь».
Обратим внимание на дату: через два дня Екатерина родила внебрачного ребенка. Вспыльчивый и неосторожный на язык Петр вполне мог отреагировать на предстоящее событие грозным обещанием. Но вряд ли он собирался его выполнять. Во всяком случае, последующая двухмесячная отсрочка не позволяет говорить ни о каких серьезных намерениях.
- Образование и распад Союза Советских Социалистических республик - Яков Радомысльский - Историческая проза
- Образование и распад СССР - Яков Радомысльский - Историческая проза
- Жаркое лето 1762-го - Сергей Алексеевич Булыга - Историческая проза
- Смута. Сборник исторических романов - А. Золотов - Историческая проза
- Донесённое от обиженных - Игорь Гергенрёдер - Историческая проза
- Екатерина I - А. Сахаров (редактор) - Историческая проза
- Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов - Историческая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Николай I - А. Сахаров (редактор) - Историческая проза
- Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко - Историческая проза