— Скажи, — прошептал он, — что мы коты главного повара. 
 Честным, совестливым людям тяжела такая ложь, но что же делать? 
 — Не беспокойтесь, — заметил он с предельной небрежностью, — мы просто коты. 
 — То есть гуляки? 
 — Нет, обычные. Из зверей. 
 — Наш хозяин — шеф-повар, — подсказал снизу епископ. 
 — Хозяин — повар, — сообщил директор. 
 — А-га!.. — сказал человек в окне. — Ну, входите. 
 Он вежливо отошел в сторонку. Епископ благодарно мяукнул на ходу для вящей правдивости и побежал к себе, равно как и директор. Казалось бы, все прекрасно. Однако директору было не по себе. 
 — Как ты думаешь, он поверил? — беспокойно спрашивал он. 
 — Не знаю, — ответил епископ. — Нет, все-таки его обманула наша беспечность. 
 — Да, наверное. А кто он? 
 — Мой секретарь. Ну, который дал это средство. 
 — Тогда все в порядке. Он не выдаст. 
 — Верно. А больше улик нету. 
 — Может быть, — задумчиво прибавил директор, — нам не стоило его красить… 
 — Надо же кому-нибудь! — возразил епископ. 
 — Да, — оживился директор, — ты прав. 
 Епископ заспался допоздна и завтракал в постели. День, нередко пробуждающий совесть, ее не пробудил. Он ни о чем не жалел, разве что о том, не лучше ли, не ярче ли голубая краска. С другой стороны, нельзя обижать друга. И все-таки, голубое производит сильное впечатление… 
 В дверь постучали, вошел мой племянник. 
 — Привет, епиша! — сказал он. 
 — Доброе утро, Маллинер, — приветливо ответил епископ. — Что-то я заспался, поздно лег. 
 — А вот скажите, — спросил секретарь, — вы не хлебнули лишнего? Я говорю не о вине, а о нашем средстве. 
 — Лишнего? Нет. Выпил два бокала. 
 — О, Господи! 
 — В чем дело, мой дорогой? 
 — Да нет, ничего. Мне показалось, что вы какой-то странный на трубе. 
 Епископ опечалился. 
 — Значит, вы разгадали — э — наш невинный обман? 
 — Да. 
 — Понимаете, мы забыли дома ключ. Как хороша природа ночью! Бездонная тьма небес, дуновенье ветра, словно бы шепчущее нам великую тайну, всякие запахи… 
 — М-да, — сказал Августин, — тут большой тарарам, кто-то выкрасил эту статую. 
 — Выкрасил? 
 — Выкрасил. 
 — Ах, — заметил терпимый епископ, — школьники — это школьники! 
 — Очень странное дело… 
 — Конечно, конечно. Жизнь исполнена тайн, мой дорогой. 
 — Самое странное, что на статуе — ваша шляпа. 
 — Что?! 
 — Шляпа. 
 — Маллинер, — сказал епископ, — оставьте меня. Мне надо подумать. 
 Он быстро оделся, с трудом застегнув гетры дрожащими пальцами. Дрожал он потому, что вспомнил. Да, он вспомнил, как надевал статуе шляпу: «А что? — думал он тогда. — Хорошая мысль». 
 Директор был в школе, учил шестиклассников изящно писать по-гречески. Пришлось подождать до половины первого, когда зазвенел звонок, предвещая большую перемену. Епископ стоял у окна, едва сдерживая нетерпение. Наконец директор гёошел, ступая тяжело, словно что-то его гнетет. Он снял шапочку, снял мантию, опустился в кресло и проговорил: 
 — В толк не возьму, что на меня нашло… 
 — Удивляюсь, — сухо сказал епископ, — Мы выполнили наш долг, протестуя против того, что черт знает кому ставят статуи. 
 — А шляпу оставлять, тоже долг? — осведомился директор. 
 — Возможно, — признал епископ, — я зашел чуть дальше, чем следует. — Он кашлянул. — Это вызвало подозрения? 
 — Еще бы! 
 — Что думают попечители? 
 — Требуют, чтобы я нашел виновного. Иначе… в общем, будет плохо. 
 — Неужели снимут с поста? 
 — Да, вероятно. Придется уйти самому. А уж епископом мне в жизни не стать. 
 — Епископом? И слава Богу! У нас тяжелая жизнь, Килька. 
 — Хорошо тебе говорить. А кто меня втравил? 
 — Вот это да! Ты сам просто рвался в бой. 
 — С твоей подачи. 
 — Прямо скажем, ты не сопротивлялся! 
 Они вызверились друг на друга, вот-вот — и началась бы свара, но епископ взял себя в руки. 
 — Килька, — сказал он, улыбаясь своей дивной улыбкой, — это ниже нашего достоинства. Лучше подумаем, как выкрутиться из положения, в которое мы так необдуманно попали. Давай, например… 
  — Нет, — отвечал директор, — давай сделаем так… 
 — Ничего не выйдет. 
 Они посидели и подумали. В это время открылась дверь. 
 — Генерал Кроувожад, — сообщил дворецкий. 
 — О, если б я имел крылья голубки! Псалом 14, стих 6, — пробормотал епископ. 
 Действительно, они бы ему не помешали. Сэр Эктор Кроувожад, кавалер многих орденов, долго подвизался в секретной службе Западной Африки, где его прозвали Уах-нах-Б'гош-Б'джинго, что в вольном переводе означает «Большой Начальник, Который Видит Все Насквозь». 
 У генерала были голубые глаза и густые седые брови. Епископ счел, что взгляд его слишком пронзителен. 
 — Нехорошо, — сказал попечитель. — М-да-м. Нехорошо. 
 — Что уж хорошего, — согласился епископ. 
 — Скажем так, плохо. Ужасно. Чудовищно. Знаете, что у нее на голове? Ваша шляпа, епископ. Шляпа. А-х-м! Шляпа. 
 — Моя? — вдохновенно вскричал епископ. — Откуда вы знаете? Тут были сотни епископов. 
 — Там ваше имя. У-хр-р! Имя. Имя. 
 Епископ вцепился в подлокотник. Генерал сверлил его взглядом, и ему все больше казалось, что он — овца, повстречавшаяся с изготовителем мясных консервов. Когда он собрался сказать, что это — подделка, в дверь постучали. 
 — Войдите! — вскричал директор. 
 Вошел небольшой мальчик. На кого-то он был похож, кроме помидора с носом, но епископ никак не мог вспомнить, на кого именно. 
 — Сэр, простите, сэр, — сказал мальчик. 
 — Пошел, пошел, — сказал сэр Эктор, — пошел! Не видишь, мы заняты? 
 — Сэр, я насчет статуи, сэр. 
 — Статуи? Статуи? А-хм-х-рр! Статуи? 
 — Сэр, это я, сэр. 
 — Что?! Что?! Что?! Что?! Что?! Восклицания эти распределялись так: 
 епископ — одно 
 генерал — три 
 директор — одно 
 ------------ 
 пять 
 Мальчик стал ярко-алым. 
 — Вы — покрасили — статую?! — воскликнул директор. 
 — Сэр, да, сэр. 
 — То есть ты? — спросил епископ. 
 — Сэр, да, сэр. 
 — Ты? Ты? Ты? — осведомился генерал. 
 — Сэр, да, сэр. 
 Все помолчали. Епископ смотрел на директора, директор — на епископа, генерал — на мальчика, мальчик — в пол. Первым заговорил военачальник. 
 — Кошмар! — сказал он. — Кошмар, м-м-м, кошмар. Немедленно исключить, исключить, исклю… 
 — Нет! — звонко откликнулся директор. 
 — Тогда — выдрать. Выдрать. Х-р-р! Выдрать. 
 — Нет! 
 Странное, неведомое достоинство снизошло на Тревора Энтвистла. Он быстро дышал носом, глаза напоминали креветку 
 — Когда речь идет о дисциплине, — сказал он, — решаю я. На мой взгляд, для суровости нет оснований. Вы согласны со мной, епископ? 
 Епископ вздрогнул. Он думал о том, что недавно, в статье о чудесах, пошел на поводу современной мысли и выказал излишний скепсис. 
 — О, конечно! — отвечал он. 
 — Умываю руки, — сказал сэр Эктор, — руки, м-дэ, руки. Если так воспитывают нашу смену, не удивительно, что страна катится псу под хвост. Хвост. Хвост. 
 Дверь захлопнулась за ним. Директор, нежно улыбаясь, обернулся к мальчику 
 — Больше не будете? — спросил он. 
 — Не буду, сэр. 
 — Тогда и мы не будем строги к ребячьей проделке. Вы согласны, епископ? 
 — О, да! 
 — Мы и сами в его годы, ха-ха! 
 — Конечно, конечно. 
 — Итак, Маллинер, перепишите двадцать строчек Вергилия, и мы обо всем забудем. 
 Епископ вскочил. 
 — Маллинер?! 
 — Да. 
 — У меня такой секретарь. Вы не в родстве? 
 — Да, сэр. Он мой брат. 
 — О! — сказал епископ. 
 Августина он нашел в саду за обработкой розовых кустов (ибо племянник мой — завзятый садовод) и положил ему руку на плечо.