Соня: или то, или другое — неправда. Если вы скажете леса — значит, вам должно быть противно с нами, если же вы любите меня, значит, леса — простое фразерство.

Сложность Сони будет сложной, если Шапошникова не будет рассуждать как женщина своего возраста, да еще женщина нашей эпохи, когда голова очень трезва. Надо думать не по своей логике, а по логике 20-летней институтки начала века. Все мы воспитанием философским, да и доверчивостью не очень можем похвалиться. В простоте души редко что говорим. А Соня «умные» дневники пишет.

— Давайте, скажем серьезно, ведь, если бы мы не знали, что это Чехов, мы бы попросили автора переписать это место! — сказала Шапошникова.

— Вот именно! Даже не дали бы себе труда разобраться, и уже предложили бы править. Но это все-таки Чехов, и надо нам поверить ему и разобраться.

8/XII

Репетиция первого акта.

Не получилась у меня вторая часть монолога. Продолжение иронической интонации Войницкого — как начало монолога — вышло, а дальше, когда надо «от себя», сбилось.

Бирман отметила, что хорошо начало и хорошо, что нет монолога, но сочла ненужной ироничность, так как Лешему дорога его мечта.

Вообще она много говорит, как играли, репетировали мхатовцы. Интересно, но сбивчиво и, главное, опасно. Ведь это делали они, а мы должны думать своими головами…

Бирман говорит, что Лешего не надо давать таким жизнерадостным, что и у него, как и у всех, своя червоточина и свои болячки, и не живет он легко.

Чехов говорил Суворину[495], что своего Лешего он ему не отдаст. Мне помнится, что у Чехова нет прообраза Лешего, из которого вырос Астров. Не развил Лешего, не повторил его, а дал другой, но родной ему образ. Так что Лешего уже по одному этому, не причислишь к «серым» людям, живущим «скучно».

А первый акт нужно играть светлее еще и потому, что это — первый, что события еще только нагнетаются, что еще не подведена черта, после которой отношения взорвутся.

И вообще не надо подходить с готовыми канонами, как бы хороши и даже верны они ни были.

Я сказал, что, кажется, нужно перестать сомневаться в правильности пути, перестать работать «от головы». Все мы многоопытные артисты и можем много и интересно говорить, но мы мало пробуем. Тогда как наше дело — отстаивать свою точку зрения не теоретически, а показывать ее на деле, то есть в своем искусстве.

В старом театре существовал термин «считки» по ролям. В наше время это стало «читкой» по ролям. Разница в том, что актеры работали над ролями дома, фантазировали, решали и выносили на репетицию-считку готовые решения, которые надо было притереть одно к другому. По условиям работы мы сейчас тоже «надомники» с той разницей, что, привыкнув получать на репетиции определенные результаты как плод договоренности, общего фантазирования, прочитав сцену раз, удивляемся, что результата сейчас же нет. И вновь начинаем говорить, сомневаться, спорить… Все хорошо, кроме одного: мы не «считываемся», не имея времени и условий на сыгранность.

Вот, работая над ролью, я слышал, что Леший может улыбаться и даже смеяться на слова Жоржа, когда он негодует на Лешего за его теорию. А реагирую и чувствую, что лгу. Не влезает мой смех. Надуман. А потом вспомнил, что я решал не только свою задачу, но и слышал, как мне говорит мною воображаемый Жорж. Что, конечно, отличается от Жоржа — Плятта. Мой не такой злой еще, мой великолепно пародирует Лешего, и это давало мне право насладиться талантом Жоржа и смеяться не над своей идеей, а над тем, как ловко Жорж это делает. Вот и все. Надо «считать» роли.

Вот вы, Серафима Германовна, говорите, что Леший, как каждый интеллигент прошлого, не остановится на фразе: «Зачем я не живописец?». И если обратит внимание на красоту картины, то не подаст знака. Не знаю… Во-первых, можно, конечно, сказать ее шаблонно, как «достойно кисти Айвазовского», во-вторых, мне кажется, что Леший действительно художник и замирает от восторга и в этом его непосредственность и прелесть и… необходительность, отличающая его от других интеллигентов, и если хотите — привлекательность, благодаря которой он замечен. И, наконец, ведь он — славянин, а не англосакс.

Он сам, как та березка, о которой говорит: «и качается, и зеленеет, и ветви ее треплет ветер». Он не похож на остальных, даже не похож на Астрова, по-моему. Астрова — Станиславского я никак не могу посадить верхом на лошадь, а Леший… еще вообразит, что он состязается с ветром, радуется, что вышел победителем.

10/XII

Репетиция третьего акта.

Видимо, за легкостью и некоторой «веселостью» должно идти и другое, что лес все-таки может быть вырублен.

А может быть, видимый стимул, который я почему-то чувствую, наигранность от смущения, растерянности, что с Соней произошло такое.

Струны его души натянуты предельно. Это и не дает ему возможности видеть истинное положение вещей.

Марецкая и Бирман протестуют: возражают против того, что я вхожу с таким накалом и театрально.

Театрально — это наверно. Увы, при спешке это ближе всего и скорее всего обнаруживается, как все штампы, у каждого из нас свои… Но — неверно?.. Разве? А может быть, верно? А может быть, они — правы?

Бирман сказала Плятту: «Много жестов. Надо сесть себе на руки. А Серебряков — Кащей бессмертный».

А я думаю, что Плятт репетирует верно, не найдешь иначе — ни рассуждениями, ни домыслом. Яичницу можно поджарить только на огне, а не на рассуждениях по поводу способа, как ее надо жарить, как бы рассуждения ни были пламенны.

А как мне войти в сцену и ее продлить, если предыдущая задана так, что, как ее ни сыграй актер, она и впечатляем и страшна. […].

…Я обязательно проверю все, что говорили Марецкая и Бирман, но думаю, что издержки моего исполнения путают карты..

НОВЫЙ ТЕАТР им. МОССОВЕТА, площадь Маяковского

12/XII

«МАСКАРАД»

Я впервые выхожу на эту сцену[496].

Сколько забот, радости, неприятностей она мне принесет?

Во всяком случае, эта — последняя в длинном списке сцен театра Завадского… для меня.

Радостное здание театра… не буду говорить дальше.

Вчера Ю.А. вызвал меня, чтобы сказать свои соображения.

— Ты можешь [прийти] сегодня?

— Да.

— А может быть, завтра?

— Я приду сейчас.

— Мои общие впечатления хорошие. Ты непрестанно растешь, совершенствуешь роль, находишь все новое, основное. За тобой тянутся остальные. Я заметил, что ты сдержан и медлителен, когда спокоен в Арбенине, когда взволнован — ускоряешь и делаешь больше жестов. Я хочу посоветовать тебе делать наоборот. Ты принадлежишь к разряду актеров, у которых насыщенное больше звучит, когда оно собранно. Тогда предела нет твоим силам и впечатление от тебя максимальное. Вспомни Рахманинова с его большим, широким жестом, когда идет плавная музыка. А когда страстная — он убирает жест совсем. Пробуй делать легко и непринужденно, и быстро вначале, и вдруг: «Послушай, Нина, я рожден с душой кипучею, как лава» медленно, тихо, значительно… Я беру пример первый попавшийся, тот, что ты сам делаешь; как кусок, он особенно внушительно у тебя получается, сильно, мощно. «А вы не разочли, что есть еще во мне…» Мне кажется, это сэкономит здесь и силы… Я слежу за тобой, уважаю тот самостоятельный путь, которым ты идешь. Ты находишь свою дорогу…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});

1 ... 161 162 163 164 165 166 167 168 169 ... 241

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дневники - Николай Мордвинов бесплатно.

Похожие на Дневники - Николай Мордвинов книги

Театральная фантазия на тему… Мысли благие и зловредные - Марк Анатольевич Захаров - Биографии и Мемуары
Олег Борисов. Отзвучья земного - Алла Борисова - Биографии и Мемуары
Андрей Тарковский. Стихии кино - Роберт Бёрд - Биографии и Мемуары / Кино
Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Николай Японский - Биографии и Мемуары
На берегах утопий. Разговоры о театре - Алексей Бородин - Биографии и Мемуары
У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф - Биографии и Мемуары / Публицистика
Парабола моей жизни - Титта Руффо - Биографии и Мемуары
Те, с которыми я… Вячеслав Тихонов - Сергей Соловьев - Биографии и Мемуары
Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары

Оставить комментарий