Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот что примечательно: в романе Алексея Толстого явление названо своим именем. Выслушав разглагольствования Гарина, Шельга только и бросает: "Фашистский утопизм…"[60]
Увлеченные детективной интригой, читатели того времени, может быть, и пропустили бы мимо ушей "несущественный" эпизод, в котором русский ученый Хлынов говорит немцу Вольфу: "Вы — немец от головы до ног, бронированная пехота, производитель машин, у вас и нервы, я думаю, другого состава. Слушайте, Вольф, попади в руки таких, как вы, аппарат Гарина, чего вы только не натворите…" А в ответ слышит: "Германия никогда не примирится с унижением"[61].
Здесь не просто глухая злоба, позорная память о Версале — угроза, ничем не подавленная, уверенная! Чего недоговаривает Вольф, называет своим именем снова Шельга:
"Гарин и его предприятие — не что иное, как крайняя точка капиталистического сознания. Дальше Гарина идти некуда: насильственное превращение трудящейся части человечества в животных путем мозговой операции, отбор избранных — "царей жизни", остановка хода цивилизации. Буржуа пока еще не понимают Гарина, — да он и сам не торопится, чтоб его поняли. Его считают бандитом и захватчиком. Но они в конце концов поймут, что империализм упирается в систему Гарина"[62].
В своем фантастическом романе Алексей Толстой успел показать, как они договорились, все-таки поняли друг друга. В реальной жизни это произойдет позднее. Пока же, захлопнув книгу, читатель не в силах подавить тревогу, в ушах все стоят чеканные слова автора: "Петр Гарин договорился с мистером Роллингом… История была пришпорена, история понеслась вскачь, звеня золотыми подковами по черепам дураков"[63].
Заканчивалось время поразительных открытий одиночек. Во второй половине 30-х годов материал для думающего, способного к аналитическим обобщениям писателя был собран огромный. Пришла пора комплексного, как бы мы сейчас сказали, изучения феномена. Фашизма целиком, всего как есть.
А для фантастической литературы — и фашизма, "каким он стремится стать".
В преддверии новой мировой войны на позиции антифашистской фантастики прибыла "тяжелая артиллерия". Сразу два крупнейших представителя своих национальных культур вступили в бой — чех Карел Чапек и американец Синклер Льюис.
Я не буду повторять всего, что написано о романе Чапека "Война с саламандрами" (1936) и вышедшей годом раньше книге Льюиса "У нас это невозможно"[64]. Но они интересны как продолжение заочной переклички писателей-антифашистов, начатой Хастингсом, по крайней мере в двух направлениях.
Это, во-первых, военная агрессия фашизма. А во-вторых, социальный конформизм, питающий эту агрессию изнутри.
Последнее часто недооценивается, а то и просто игнорируется. Между тем военная авантюра нацизма и не могла бы столь успешно начаться, не приведи Гитлер заблаговременно нацию к требуемому состоянию. Чтобы народ превратился в слепое стадо — и с неизбежностью в пушечное мясо, надо еще чуть ли не в каждом человеке разбудить животное…
Начну я, невзирая на хронологию, с книги Чапека.
Досье по теме "Канун":КАРЕЛ ЧАПЕК
1890–1938
Выдающийся чешский писатель, один из основоположников современной научной фантастики, классик чешской литературы. Окончил Карлов университет в Праге. Автор остросатирических, антимилитаристских романов "Фабрика Абсолюта" (1922), "Кракатит" (1924); пьес, публицистики. К концу жизни включился в активную антифашистскую деятельность.
К роману "Война с саламандрами", "исчерпывающей энциклопедии фашизма"[65](удивительное определение книги, написанной до начала второй мировой войны!), чешский писатель шел всю жизнь. Это его творческий итог, чапековское "люди, будьте бдительны".
В 20 — 30-е годы автор всемирно известной пьесы "Р. У. Р.", давшей миру слово "робот", открывает для себя политическую журналистику. Чешский писатель видит глубже, чем многие его собратья по перу. За исступленно марширующими по немецким площадям "сверхчеловеками" легко различить их покровителей — в самой Германии и за ее пределами. "Безумцы, перестаньте, наконец, кормить саламандр!.. Только бы люди, человеческая цивилизация и человеческая история перестали работать на саламандр. И перестаньте поставлять саламандрам оружие"[66].
Эти строки будущего романа предназначены тем, кто подкармливал фашизм извне. А в 1934 году писатель высказался по адресу немецких "интеллектуалов", которые не только трусливо опустили очи долу перед наглостью чеканящих шаг лавочников, но и попытались теоретически "обосновать" законность их притязаний: "Мы присутствуем при одном из величайших скандалов в мировой истории: целая нация, целая держава опустилась до веры в животное начало, в расу и подобные бессмыслицы. Посмотрите, целая нация, включая университеты, профессоров, пасторов, литераторов, врачей и юристов! Как вы думаете, могла бы быть провозглашена эта животная доктрина, если бы каждый образованный человек в этой высокообразованной стране пожал плечами и сухо заявил, что он не позволит делать с собой эти идиотские штучки? Произошло не что иное, как огромное предательство образованных людей, и это наводит на страшные размышления о том, на что способна интеллигенция"[67].
Тема получит развитие в романе. Достанется профессорам, ратующим за "расово-чистую" науку, и декадентствующим творцам духовной антикультуры ("После нас хоть саламандры" — это из романа…). И просто трусам, избравшим страусову политику невмешательства.
Пока же идет 1934 год, и Чапек впервые в жизни участвует в составлении антифашистского манифеста. "На Опернплаце в Берлине уже убрали пепел костров, на которых сжигали книги. Догорели произведения поэтов и ученых; социализм, пацифизм, свобода мысли были сброшены в огонь, словно таким образом их можно сжить со света"[68]. Опасное соседство в маленькой Чехословакии ощущалось особенно остро: пахло гарью…
И выдуманные чешским писателем саламандры никого в заблуждение, разумеется, не цвели. "Таинственная саламандра, не горящая в огне, — одно из самых ядовитых существ. Ее яд пропитывает плоды деревьев и отравляет воду. Поев плодов с отравленного саламандрой дерева, человек умирает"[69], - сообщали авторы средневекового "Бастиария", ссылаясь на более ранние "свидетельства" Аристотеля и Плиния (последний упомянул еще "ледяную кровь").
Очень ядовита и в огне не горит. На удивление точный образ.
Хотя образ саламандр в романе и неоднозначен, слишком явные аналогии вызывали тупо марширующие пресмыкающиеся; оставалось мысленно дорисовать шлемы с рожками и выкинутую в знакомом приветствии переднюю конечность. Воинственная серость, "среднесть" бессловесных винтиков-исполнителей — вот что такое саламандры в романе Чапека.
Как в зеркале в них отражался фашизм.
По мере развития сюжета нарастает, приближаясь к критической, масса всех его известных признаков. Поначалу тихие и покорные земноводные меняются на глазах: откуда-то повылезли прикрытая броской фразой демагогия, безудержный прагматизм, ломающий на пути все нравственные преграды, и расизм, муштра, борьба за "жизненное пространство". И еще саламандр отличает какая-то "животная глухота к человечности"[70].
На вопрос, есть ли у них душа, следует ответ: "Все, как один, похожи друг на друга, одинаково старательные, одинаково способные… и одинаково невыразительные, — словом, в них воплощен подлинный идеал современной цивилизации, то есть Стандарт"[71].
Конечно, только к серости, косности, мещанству социальный феномен фашизма сводить нельзя. Мещанство — лишь дрожжи, на которых он прорастает, когда добавляются факторы социально-политические. Мещанин становится фашистом, как только у пего в мозгу забрезжит смутная идея общности с себе подобными, после чего сообща они начнут укреплять друг в друге агрессивное неприятие всех "иных". Стремление к мировому господству — вечному, на тысячи лет! — жажда бесконтрольной власти, национализм и "голос крови", комплекс фюрерства — все соединится в общем котле, где варят фашистское зелье "повара".
А повара найдутся. Процесс превращения фашизма в агрессивную, направляемую вовне силу требует и внешней подкормки. В книге ясно показано то, от чего, как от навязчивых бредней, отмахивались многие политики Старого и Нового Света. Фашизм подкармливали!
Чапеку, вероятно, первому удалось показать фашизм снаружи — в тесной связи с теми, кто заботливо высевал смертоносную бактерию на питательный бульон озлобленного немецкого мещанства. А когда процесс вышел из-под контроля, трусливо попытался "умиротворить" агрессора, бросив ему на съедение союзника послабее. Как в сказках: умиротворяли злого дракона, отдавая в жертву прекрасных девушек… "Пусть саламандры, лишь бы не марксисты!"[72]— это тоже из романа.
- История русской литературы XVIII века - О. Лебедева - Филология
- Пути развития английского романа 1920-1930-х годов - Нина Михальская - Филология
- Москва акунинская - Мария Беседина - Филология
- «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - Андрей Зорин - Филология
- Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие - Наталья Дужина - Филология
- Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы. - Борис Соколов - Филология
- Готическое общество: морфология кошмара - Дина Хапаева - Филология
- История жизни, история души. Том 3 - Ариадна Эфрон - Филология
- Великие смерти: Тургенев. Достоевский. Блок. Булгаков - Руслан Киреев - Филология
- Набоков - Алексей Зверев - Филология