приличный люд средних капиталов, который должен был нахлынуть с открытием железной дороги. Но сейчас проулок был тих и пуст, так что Митя позволил себе шумно и рвано перевести дух. Прошелся взглядом по фасадам, не глазеет ли кто в окна, и обессиленно оперся рукой о стену.
А ведь он сегодня чуть не погиб! Если бы Йоэль не поймал его, он бы лежал там, на полу модного дома, с разбитой головой и вывернутой шеей… На радость маре!
И это когда у него начало все получаться! И появилась надежда на гардероб, сшитый настоящим альвом! И может даже – из альвийского шелка! Не верил он, что Альшванги все потратили на сестричек Шабельских!
А он был бы мертв! И даже порадоваться не успел бы!
Митя зажмурился, чувствуя, как на глазах вскипают бессильные злые слезы:
– Не хочу умирать!
– Эй ты! Чего встал? – Голос с гортанным акцентом заставил Митю вздрогнуть. Он торопливо заморгал, пытаясь скрыть слезы, – светский человек не позволит никому видеть его слабость.
За спиной стоял немолодой татарин в дворницком фартуке, а в руках у него была зажата лопата. Заглянувшее в переулок солнце сверкнуло на заточенном железном крае, дворник глянул на Митю исподлобья черными мрачными глазищами и перехватил черенок покрепче.
Митя сделал шаг назад.
Вот сейчас дворник прыгнет вперед, занесет лопату над головой…
Дворник и впрямь шагнул вперед… и расплылся в белозубой улыбке.
– Извиняйте, барич! Думал, пьянь какая… того… по неприличной надобности забрела. Может, помощь какая нужна? Позвать кого или за коляской сбегать?
– Благодарю, любезнейший, ничего не нужно, – надтреснутым голосом ответил Митя, с усилием заставил себя отшагнуть еще и повернуться к дворнику спиной. – Я… пойду.
– Доброго вам дня, барич!
Спотыкаясь и отчаянно запрещая себе оглядываться, Митя зашагал к выходу из проулка. Дмитрий Меркулов, усмиритель мертвецов и победитель варягов, в страхе бежал от дворника с лопатой! Хорошо хоть, об этом никто не знает, даже сам дворник.
Прилагая усилия, чтоб удержать нервное хихиканье, Митя свернул на проспект и двинулся в сторону дома.
– Дмитрий, здравствуйте! Произошло нечто прекрасное, что вызвало на вашем лице столь… блаженную улыбку?
На молодых людей у края тротуара Митя обратил внимание, лишь когда сворачивать стало совершенно неприличным.
Алешка Лаппо-Данилевский скользнул по свертку у Мити в руках таким ироническим взглядом, что Мите пришлось сделать усилие, чтоб не спрятать сверток за спину. Да, покупки должен доставлять приказчик, а вещи из починки забирать горничная, но… Великие Предки, вот он еще перед Алешкой не смущался! Митя перехватил пакет покрепче и сам придирчивым взглядом окинул своего давнего… нет, не врага, много чести ему! Просто – крайне неприятного типуса, замешанного разом со своим папенькой во многие преступления. Только вот не пойманного пока.
Преступный типус Алешка был хорош! Шитый сюртук отличного сукна делал его плечи шире, а талию – тоньше. Крой панталон был наимоднейшим, по крайности, в начале лета, когда Митя уезжал из Петербурга.
«А ведь ему шил кто угодно – но не Йоэль! Если все получится, только у меня будет гардероб от альва-портного, в жилах которого течет кровь старших детей богини Дану! Тут не то что Алешка, сам младший князь Волконский от зависти изойдет!» – Митя заулыбался еще радостнее.
Алешка при виде его счастливой физиономии насупился:
– Неужели тоже радуетесь указу государя? Или… что приняли его только сейчас?
«У тебя никогда не будет шитых альвом сюртуков! – мысленно повторил Митя и даже веки прикрыл, упиваясь сознанием своего превосходства. – И я позабочусь, чтоб ты прочувствовал это во всей полноте прежде, чем уничтожу тебя окончательно!»
Двое других, смуглый кудрявый гимназист и широкоплечий реалист, в чистых, но притом весьма поношенных форменных мундирах, были бы Мите и вовсе не интересны, если бы не их явное противостояние с Лаппо-Данилевским.
– Господа, если уж Алексей не удосужился нас представить, позвольте, я сам… Дмитрий Меркулов. – Он резко, почти по-гвардейски, наклонил голову.
– Тысячу извинений, Митя, я должен был сообразить, что знакомство с сыном еврейского сапожника вас порадует, – ехидно протянул Алешка. – Захар Гирш, ученик шестого класса гимназии. Пока еще… – многозначительно добавил он.
«Сапожника? – в смятении подумал Митя. – В Петербурге я, конечно, был знаком с парой сапожников, но… это знакомство касалось только и исключительно сапог. А не вот так, представиться как равному».
– А вы, значит, сынок полицейского, – скривился гимназист. Его знакомство, кажется, тоже не порадовало.
Алешка аж прижмурился, как довольный кот:
– Уверен, вы найдете много общего! – сладко протянул он. – Ведь если бы нынешний указ государя приняли раньше, никаких господ, – последнее слово он будто выплюнул, – Меркуловых и вовсе не было!
Митя внимательно посмотрел на Алешку. А может, и ладно… Ну – смерть… Что такое собственная смерть в сравнении с возможностью совершенно законно и безнаказанно убить эту наглую тварь? Можно даже не сразу. Язык сперва оторвать. Еще что-нибудь… Послушать, как он визжит. Полюбоваться, как ползает, заливаясь кровью. А потом…
Алешка почему-то нервно сглотнул и перехватил трость, будто собираясь отбиваться.
– Алексей имеет в виду новый указ, – отрывая Митю от мечтаний, вмешался гимназист Гирш. Губы его кривились в гримасе: то ли болезненной, то ли презрительной. – Господин министр просвещения Делянов предложил, Его Императорское Величество государь Даждьбожич, – в титуловании слышалось отчетливое презрение, – изволили согласиться! – Он вытащил зажатую под мышкой газету и с выражением зачитал: – «Директорам гимназий и прогимназий при приеме детей в учебные заведения учитывать возможности лиц, на попечении которых эти дети находятся, обеспечивать необходимые условия для обучения…»
– Да-да… – Алешка закивал, став удивительно похожим на тетушкиного любимого китайского болванчика – фарфорового уродца с качающейся головой. И продекламировал: – «Таким образом гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, – и Алешка торжественно, отделяя одно слово от другого закончил, – вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию»!
– А вы, Алексей, похоже, наизусть выучили, – сказал, как сплюнул, Гирш.
– Гениальные слова не худо и запомнить, – с явным удовольствием парировал Алешка. – Именно после таких деяний осознаешь величие и мудрость государя! Так что готовьтесь к исключению, сударь Гирш!
На скулах гимназиста вспыхнули алые пятна, и он шагнул к Алешке. Мысль о скорчившимся на мостовой Алешке, которого месят тяжелыми сапогами, пошитыми Гиршем-старшим, была приятной, но, увы, бесперспективной. Начнется драка, прибежит городовой… а Мите сейчас вовсе не нужно лишнее внимание
– Почему вас это волнует, Алексей? – Митя снова будто невзначай вклинился межу ними. – Вы ведь, кажется, на домашнем обучении.
– Господин Лаппо-Данилевский-младший в позапрошлом году был у нас вольнослушателем в гимназии. Но предпочитал покидать класс через окно и посиживать в кофейне, – усмехнулся Гирш.
– Алексей, так вы бездель… бунтарь? – вздернул брови Митя.
Лаппо-Данилевский скроил высокомерную мину:
– Мы с отцом решили, лучше будет, если я стану заниматься на дому. Я ведь, знаете ли, еще и в делах ему помогаю.
«Знаю».
Митя хорошо помнил, как легко и просто их с отцом приговорили к смерти в зубах восставших мертвецов – и не Алешкина вина, что не вышло, тот старался. Хотя сам, своими руками, пока не убивал: темной дымки, отмечающей убийц, на нем не было. Вот ведь как: порядочные люди – вроде самого Митя – могут и по десятку трупов за душой иметь, а Алешка остается мерзавцем, хоть с трупами, хоть без!
– …А дела у нас в последнее время расширяются, – продолжал заливаться соловьем Алексей. – Ведомство вашего батюшки, Митя, так и не смогло отыскать пропавшее после набега железо. – Глаза его довольно блеснули. – Если в ближайшие дни ничего не изменится, а это, сами понимаете, маловероятно… То бельгийским
