«Вы нас всех убьете».
— Что за черт… — начал Виджиано, но тут надрывно, согнувшись в три погибели, закашлялся Васкес.
— Газ, — прохрипел он, — уходите… газ.
Бейли подхватил его под мышки и потащил к выходу; последнее, что он увидел, оставляя комнату, было прильнувшее к смотровому окошку женское лицо с большими, округлившимися и покрасневшими глазами. Потом она упала.
— Уходите все! — кричал Бейли, подгоняя готового упасть Виджиано.
Им удалось выйти через заднюю дверь, бойцы из группы захвата выбежали еще раньше их и жадно глотали свежий морозный воздух.
— Что случилось? — подбежал к ним шериф Хеннесси. Он весь покраснел, лицо его выражало крайнюю озабоченность.
— Ловушка, — выдохнул Бейли, передавая Васкеса подоспевшим медикам. Потом оперся руками о колени и постарался отдышаться.
— Ловушка? — переспросил Хеннесси, с беспокойством оглядываясь на вход. — Как так?
— Какой-то газ. Открыли дверь, он и пошел. Господи, они же все там. Они умирают.
— Не может быть! — пронзительно закричал Хеннесси, лицо его выражало отчаяние и страх. — Такого расчета не было!
Бейли поднял глаза; усталость его как рукой сняло.
— Какого расчета, шериф?
Глава 18
Лаборатория судмедэкспертизы, Ламбет, Лондон
6 января, 03.04
Рука была вся в запекшейся крови, торчали лохмотья мышц и нервных окончаний, обрубленные вены свисали как проволока, белела локтевая кость.
— Что ж, раны определенно соответствуют способу отсечения руки жертвы, — изрек доктор Деррик О’Нил, рассматривая обрубок через мощные увеличительные линзы. В свете галогенных ламп рука казалась ненатуральной, восковой, словно была взята у манекена. — Окончательный ответ даст проверка ДНК. Результат будет готов уже через несколько часов. — Он зевнул, явно жалея о том, что его вытащили из теплой постели. — Она на удивление хорошо сохранилась, — продолжал О’Нил, поднимая глаза на собеседника. — Где вы ее нашли?
У О’Нила был большой уродливый волосатый нос. Лицо его заросло густой жесткой бородой, а маленькие зеленые глазки прятались за большими очками в черной оправе. Он то и дело сдвигал очки на лоб, но стоило ему наклониться — и они снова оказывались на переносице.
— В холодильнике.
— Это логично. — Он снова зевнул. — Странное дело, если поразмыслить. На кого, говорите, вы работаете?
— Я ничего вам не говорил, и лучше будет вам об этом не знать, — твердо произнес Тернбул. — Теперь что касается этого. Можете вы что-то с этим сделать? — Он указал на выделявшийся на белесом запястье красный прямоугольничек срезанной кожи.
Очки О’Нила снова соскользнули на переносицу.
— Что тут было?
— Татуировка.
— Необычная форма. Что за татуировка?
— Такие делали в концентрационных лагерях.
— А… — протянул, наконец просыпаясь, О’Нил.
— Я хочу знать, что означала эта татуировка.
О’Нил с шумом втянул в себя воздух.
— Это дело непростое. Установить это очень непросто. Все зависит от того, какой слой кожи затронут.
— Что это значит?
— У кожи несколько слоев, — доктор взял ручку и листок бумаги, — эпидермис, дермис и гиподермис. Как правило, при татуаже чернила запускаются под эпидермис и рисунок наносится на верхний слой дермиса. Хотите — верьте, хотите — нет, но это деликатная операция, и она требует определенного мастерства. С одной стороны, рисунок должен быть нанесен достаточно глубоко, чтобы остаться навечно, с другой — нельзя допустить повреждения чувствительных нижних тканей.
— И насколько же аккуратно была произведена эта операция? — угрюмо рассмеялся Тернбул.
— Не слишком аккуратно, — отметил О’Нил. — Насколько мне известно, нацисты практиковали два метода татуажа. Первый заключался в использовании металлической пластины со сменными иглами. Пластина прижималась к левой стороне груди заключенного и в рану впрыскивалась краска.
— А второй?
— Второй был еще более жестоким. Татуировка просто врезалась в живое мясо.
— Значит, о мастерстве там не особенно заботились?
— Нет, — признал О’Нил, — а это значит, что такие татуировки были глубже обычных. И конечно, со временем чернила могли проникнуть в нижние слои дермиса и даже в клетки лимфы, что также помогло бы нам в восстановлении рисунка. Но даже в этом случае — если тот, кто срезал татуировку, добрался до гиподермиса, — выяснить ничего не удастся.
— Судите сами.
О’Нил пристально осмотрел рану.
— Вообще-то тот, кто это делал, постарался на славу. Верхний слой срезан весьма чисто.
— Но вы сможете что-то восстановить?
— Теоретически да. Если татуировка была глубокой, она проявится. Но на это уйдет время.
— Как раз времени-то у нас и нет, доктор. Мне рекомендовали вас как лучшего дерматолога страны. Я прошу вас сотворить чудо. Вот мой телефон. Позвоните, как только что-нибудь выясните.
ЧАСТЬ II
На войне первой гибнет правда.
Эсхил
Глава 19
Гринвич, Лондон
6 января, 15.00
Тернбул ждал их у дома номер пятьдесят два, красивого викторианского особняка из красного кирпича. Парадную дверь украшала арка, на замковом камне которой было вырезано лицо какого-то высокомерного римского бога.
В полный рост он казался даже толще, чем когда сидел в машине; необъятный темно-синий плащ только усиливал впечатление: полы плаща свисали с живота Тернбула, словно крыша берберского шатра.
— Спасибо, что пришли, — сказал Тернбул, протягивая руку. На этот раз Том и Арчи пожали ее, хотя Арчи не сделал никакой попытки скрыть, что это для него сущая мука. Тернбул словно ничего и не заметил. — И за помощь, — добавил он.
— Мы вам еще не помогаем, — твердо сказал Том.
— Ну, по крайней мере прислали мне эту руку. Вы могли просто избавиться от нее. Другой бы так и сделал. — При этих словах он выразительно посмотрел на Арчи.
— Что мы здесь делаем? — резко спросил тот. Том улыбнулся. Всегда можно рассчитывать на Арчи, если нужно перейти сразу к делу.
— Встречаемся с Еленой Вайссман, дочерью жертвы.
Тернбул открыл калитку, и они прошли к парадному входу. На двери не было колокольчика, только медный дверной молоток в форме львиной головы. Тернбул стукнул молотком, и через некоторое время в доме послышались шаги, а за окошечком из рифленого стекла появилась тень.
На пороге стояла эффектная женщина лет этак сорока. У нее были иссиня-черные волосы, собранные в пучок, который удерживали длинные красные лакированные палочки, по тону соответствовавшие ее губной помаде и лаку для ногтей. Тональный крем придавал ей загорелый, цветущий вид, но не мог достаточно хорошо замаскировать темные мешки под глазами — она, должно быть, почти или совсем не спала. Тем не менее одета она была очень элегантно: в черный кардиган, черные брюки и белую блузку. На ногах у нее были, судя по всему, очень дорогие итальянские туфли.
— Да?
С первого взгляда она производила сильное, даже слегка завораживающее впечатление. Голос у нее был властный,
