Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они встречались три года, а потом он сделал ей предложение на пляже в Дорсете, безлюдном, потому что стоял январь и, как она описывала позже, ветер был настолько свиреп, что сек их песком, а Хэмиш делал предложение с закрытыми глазами.
* * *
Джонатан сделал мне предложение через несколько недель после знакомства, во время ужина, который он устроил ради этого. Он не общался со своей семьей, за исключением сводной сестры, зато пригласил мою: родителей, Ингрид, которая привела Хэмиша, Роуленда, Уинсом, Оливера, Джессамин и Патрика, который пришел вместо Николаса – уехавшего, как мне сказали, на особую ферму в Америку.
Джонатан не встречал их до того вечера и не знал меня достаточно долго, чтобы понять, что во время столь интимного момента, происходящего на публике, я буду чувствовать себя так же, как чувствовала в четырнадцать лет, когда на катке у меня начались первые месячные. Я хотела этого, но не в таких обстоятельствах. Позже я поняла, что Джонатану была необходима публика.
Его квартира находилась на верхнем этаже агрессивно концептуальной стеклянной башни в Саутуорке, которая на этапах планирования была предметом решительного сопротивления общественности. Каждая деталь его интерьера была скрыта, утоплена, замаскирована или искусно спрятана за чем-то, помещенным туда специально, чтобы отвлечь внимание. Прежде чем я смогла понять, где что находится, я отодвигала множество панелей и находила то, чего не искала, то, чего мне не следовало видеть, или вообще ничего.
Я жила дома, когда встретила Джонатана, потому что зарплата специалиста по описанию стульев составляла минимально возможное пятизначное число, и продолжала жить там, когда Джонатан устроил ужин, потому что, хотя он почти сразу попросил меня переехать к нему, его квартира располагалась ужасно высоко, со всех сторон окруженная огромными герметичными окнами, и я чувствовала, что в ней не хватает воздуха. Я не могла пробыть в ней дольше нескольких часов, не спустившись в бесшумно падающем лифте на первый этаж и не постояв некоторое время на подъездной дорожке, вдыхая и выдыхая слишком быстро, чтобы делать это осознанно. Итак, в тот вечер я приехала с родителями и в тускло освещенном квартирном вестибюле представила их Джонатану. На нем был темно-синий костюм и расстегнутая сверху рубашка; он выглядел как престижный риелтор на контрасте с моим отцом в коричневых брюках и коричневом джемпере, который, в свою очередь, был похож на водителя библиотеки на колесах.
Они в равной степени осознавали этот контраст, но Джонатан шагнул вперед, схватил отца за руку и воскликнул: «Поэт!» – тоном, который спас их обоих и совершенно вскружил мне голову. Затем он повернулся к моей матери, налетел на нее и сказал: «Дорогая, в качестве кого вы пришли?». Она пришла в качестве скульптора. Джонатан сказал, что ему потребуется минутка, чтобы рассмотреть ее наряд, и хотя он насмехался над ней, мать позволила ему себя покрутить.
Остальные прибыли, пока мы стояли в вестибюле, и Джонатан повторял их имена следом за мной, словно учил ключевые слова иностранного языка, задерживая их руки в рукопожатии, казалось, на секунду дольше, чем следовало.
Последним я представила Патрика, и Джонатан сказал: «Точно-точно, школьный друг», – а затем повел всех в просторную развлекательную зону в глубине квартиры, оставив нас наедине.
Патрик хорошо выглядел – я хорошо выглядела. Нам не удалось найти никакой темы для разговора, прежде чем Джонатан вернулся и сказал: «Вы двое, Патрик, пойдем, пойдем».
* * *
Хотя моя сестра не сказала ни слова по этому поводу, во время их единственного разговора в тот вечер Джонатан объяснил ей, что все полагают, будто он от природы невероятно хорошо запоминает имена, но на самом деле всякий раз, когда он впервые встречает человека и держит его ладонь в рукопожатии, он придумывает какую-нибудь хитрую мнемоническую напоминалку, связывающую особенности внешности этого человека с его именем. Вот почему долгое время Ингрид звала его Джонатан-Херова-Бесячая-Рожа.
Ингрид ненавидела Джонатана – авансом до личной встречи и инстинктивно – после. Она была единственной, на кого не действовали его чары, и позже она призналась, что видеть, как мы влюбляемся, было все равно что наблюдать за двумя автомобилями, несущимися друг другу навстречу вдоль разделительной полосы, не в силах вмешаться – лишь ждать момента столкновения; тем вечером она начала писать на обратной стороне квитанции список под названием «Джонатан – это оружие массового поражения, потому что».
* * *
Я не знала, что за ужином Джонатан попросит меня выйти за него и что этот поступок станет кульминацией слайд-шоу из фотографий, сделанных за время наших отношений на тот момент. На большинстве из них мы были по отдельности: его потрясающей камерой я снимала его, а он – меня.
Слайд-шоу было выведено на экран, который спускался из невидимой ниши в потолке, и пока он бесшумно поднимался обратно, Джонатан жестом пригласил меня подойти и встать рядом с ним.
Пока я вставала, словно в замедленной съемке, я посмотрела на слабую улыбку отца, чье желание помочь мне всегда превышало его возможности, на Ингрид, которая все еще сидела на коленях у Хэмиша, обвивая руками его шею. Взглянула на дядю, тетю и кузенов, беседующих на другом конце стола, скользнула взглядом мимо Патрика, который сидел рядом с ними, но, казалось, был сам по себе, увидела, что моя мать, которая плеснула шампанское в свой бокал и вокруг него, со слишком сильным обожанием смотрит на Джонатана – тот уже стоял, раскинув руки, словно готовился принять какой-то крупный предмет. Я хотела стать другой. Я хотела принадлежать другому. Я хотела, чтобы все было иначе. Прежде чем он и правда успел сделать предложение, чтобы он не опускался на одно колено перед моей семьей, я сказала «да».
На секунду наступила напряженная тишина, прежде чем мой отец начал хлопать в ладоши, как неопытный любитель классической музыки, который не уверен, что нужно аплодировать между актами. Остальные начали присоединяться, все, за исключением Ингрид, которая просто смотрела то на меня, то на Джонатана, пока моя мать рядом с ней не закричала: «Опа-опа, Марта беременна» – поверх растущих аплодисментов. Ингрид резко повернулась к ней и сказала: «Что? Нет, это не так», – а затем мне: «Это же не так, да?».
Я сказала «нет», Ингрид потянулась к бутылке, которую пыталась открыть мать, и выхватила ее. Она заставила Хэмиша взять
- Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Гарвардская площадь - Андре Асиман - Русская классическая проза
- Десять минут второго - Анн-Хелен Лаэстадиус - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Братья Райт - Михаил Зенкевич - Биографии и Мемуары
- Воспоминания фельдшера, Михаила Новикова, о Финской войне - Татьяна Данина - Биографии и Мемуары
- Озеро Радости - Виктор Валерьевич Мартинович - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина - Биографии и Мемуары
- Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник) - Марина Цветаева - Биографии и Мемуары
- Только правда и ничего кроме вымысла - Джим Керри - Русская классическая проза