Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К счастью, он не слишком поздно понял свою ошибку. Потеряв год, Миша перевелся в педагогический институт и успешно его закончил. «Неудачник» под влиянием благоприятных для него условий превратился в энергичного, полезного обществу, жизнерадостного человека. Сейчас он готовится к поступлению в аспирантуру.
У студента Миши все окончилось относительно благополучно. Но представим себе, что Миша продолжал бы учиться в медицинском институте и вступил бы на медицинское поприще, предназначенное для него родными. Что стало бы с ним тогда? Трудно предположить, что он закончил бы институт, а если бы это и случилось, то какую пользу принес бы врач, ненавидящий свою профессию?
Недавно я стояла у трамвайной остановки и невольно прислушалась к разговору двух девушек.
— Знаешь, Светлана, я решила итти в литературный институт. У нас литература в крови, по наследству. Папа пишет стихи, а он — зубной врач… Дядя кассир, и тот иногда сочиняет, — сказала она.
— У меня от этих институтов голова кругом идет, — ответила ее собеседница. — Ужасно надоело выбирать. Вот, если пойдет трамвай «А», пойду учиться в юридический, если «третий», то в горный…
— А если ни тот, ни другой, значит, никуда не пойдете? — спросила я.
— Значит, такая судьба! — упрямо ответила девушка.
Девушки засмеялись и, видимо, смутившись, побежали к троллейбусу.
Этот разговор навел меня на невеселые размышления. Как могло произойти, что после десяти лет обучения, получив аттестат зрелости, эти молодые люди столь легкомысленно определяли свой дальнейший жизненный путь? Готовил ли их кто-нибудь к этому решающему шагу, дал ли нужный совет? Разговор девушек позволял думать, что никто — ни родители, ни школа, ни комсомольская организация — не помогли им избрать из множества профессий именно ту, которая была бы наиболее близка их склонностям и характерам и позволяла бы с наибольшей полнотой проявить свои способности.
Григорий Семенович — представитель группы нервнобольных «неудачников», не пожелавших по-настоящему трудиться, учиться, преодолевать жизненные препятствия и критически оценивать себя.
В другом случае «неудачника» студента Мишу породило уродливое воспитание. Это в семье.
А в школе? Хорошо ли помогают школы своим воспитанникам в выборе профессии? Думается, что плохо. Многие десятиклассники совершенно не представляют, что они будут делать после института, а если представляют, то не задумываются над трудностями, которые ожидают их на избранном поприще. Зачастую выпускники судят о той или иной профессии по чисто внешней, парадной стороне.
При политехническом обучении, при тесной связи школьных уроков с жизнью, скажем, во время экскурсий на заводы, стройки, электростанции, учащиеся должны ясно представить себе, в чем заключается труд металлургов, строителей, электриков и т. д.
Занимаясь в физических, биологических, литературных и других кружках, учащиеся более полно смогут проявить свои склонности, смогут еще на школьной скамье определить свою будущую профессию. Но этому уделяется мало внимания, и молодые люди выбирают институт, не думая над тем, где и кем им придется работать, а исходят из чисто случайных соображений.
Может показаться, что человек, находящийся на распутье и избирающий одну из многих дорог, проявляет свободу воли. Но, по словам Энгельса, свобода воли не что иное, как способность принимать решение со знанием дела. А о какой «свободе воли» может итти речь, если многие выпускники наших школ избирают профессию без всякого знания дела?
Родина дает молодежи возможность получить знания в вузах самого разнообразного профиля. В нашей стране бесчисленное множество институтов, университетов. Есть от чего закружиться юной голове: сколько дорог! Выбирай ту, которая нравится. И когда молодой человек чувствует свое призвание, имеет ясное представление о работе, которую будет выполнять после окончания института, тогда он без ошибки изберет свой жизненный путь.
Как много радостного, волнующего, величественного совершается в нашей стране! Скромные труженики социализма выдвигаются в героев труда — знаменитых ткачей, машинистов, ученых. И эта радость свободного, творческого труда дает человеку настоящее, ни с чем несравнимое счастье. А человек, по словам А. М. Горького, «должен, обязан быть счастливым».
ЧЕЛОВЕК ИЗ ПРОШЛОГО
В этот день было много больных. Прием заканчивался.
— Есть еще кто-нибудь? — спросила я дежурную фельдшерицу.
— Да, — сказала она и подала незаполненный бланк истории болезни.
— Больная пришла сама?
— С родственником.
— Хорошо. Пригласите сначала его.
Вошел довольно полный человек с приятным лицом, на котором проглядывала озабоченность. Вошедший отрекомендовал себя зятем больной. Он сел против меня и тихо заговорил:
— Доктор, дорогой. Умоляю вас, скорее направьте мою родственницу в больницу. Это сейчас она такая тихая, а совсем недавно задала нам жару.
— Посмотрим.
— Я вас очень прошу. Вы должны войти в мое положение. Не могу я оставаться с ней наедине. Она убить может! Ведь это ужас! В течение целого месяца совсем не спит. Чуть не убила в институте своего жениха, уважаемого доцента Лугова. Вот направление врача поликлиники министерства.
Я ознакомилась с врачебным документом:
«Наследственность патологическая, — гласил документ, — в роду больной у близких по крови родственников наблюдались тяжелые психозы. Заболевание началось остро несколько дней назад, но и раньше за больной замечались странности. Первого октября во время лекции набросилась на своего товарища.
С психической стороны: больная не вступает в общение с окружающими, недоверчива, тревожна, подозрительна. Общий фон настроения: тоска, отчаяние. Видимо, имеются и бредовые переживания, которые больная скрывает».
Ниже следовала приписка:
«По состоянию подходит для беспокойного отделения».
Я сначала прониклась доверием к врачебному документу, в котором многое указывало на шизофрению. Когда я окончила чтение, родственник больной сказал:
— Должен вам сообщить, что в их роду (я женат на сестре Марины Николаевны) сумасшедших видимо-невидимо. Даже моя собственная жена иногда бывает не совсем нормальным человеком. А уж наследственность, сами знаете, не перешибешь.
Выяснив все подробности, относящиеся к характеру и поведению больной, я предложила ввести ее в кабинет.
Родственник больной вышел. За дверью послышался неясный шум, подавленный выкрик или стон.
«Надо готовить путевку в беспокойное отделение больницы», — подумала я и на чистом бланке путевки уже написала фамилию больной и те краткие сведения, которые узнала из документов и со слов родственника.
Вдруг открылась дверь и вместо ожидаемой больной вошел поспешным шагом высокий статный мужчина лет тридцати.
— Простите, доктор. Я без стука. Моя фамилия Лугов. Я — друг Марины Николаевны. Она сейчас снова набросилась на меня.
Лугов сел и рассказал мне о больной, которую я еще не видела.
— Простите меня, доктор, за откровенность. Я Мариной Николаевной горячо увлекался, я ее глубоко уважал. Я, наконец…
— Любите ее? — подсказала я, выводя собеседника из смущения.
— Да… — Он склонил голову, задумался и затем продолжал. — Разрешите быть откровенным. Кажется, меня никто в институте не осуждал за мое чувство, которое и нельзя было скрыть. Я вам должен сказать, что Марина Николаевна — молодой, очень способный научный работник. Вы себе и не представляете, сколько энергии проявляла она. Ее лекции нередко заканчивались аплодисментами студентов. Даже мы, старшие научные сотрудники, посещали ее лекции… Она проживает совместно с сестрой и ее мужем, Аврелием Арсентьевичем. Надеюсь, вы о нем слышали. Он занимает большой пост…
— Я только что познакомилась с ним.
— Вероятно, он просил поместить Марину Николаевну в спокойное отделение больницы?
— Кто он? — не сразу поняла я.
— Зять Марины Николаевны. Так вот я должен предупредить вас, доктор, что это чрезвычайно опасная больная.
— Нет, он об этом меня не просил, — ответила я, не понимая, к чему этот разговор.
Ход мыслей Лугова был непонятен. Он поднял голову, и мне показалось, что глаза его были скорее пытливыми, чем грустными. Я постаралась успокоить его. Безнадежно покачав головой, он сказал, что у больной «тяжелая наследственность ».
— Не верю в ее излечение! — убежденно сказал он. — Не смею вмешиваться в компетенцию психиатра. Но, наблюдая ее, я понял, что это — психоз.
Тут же Лугов подробно нарисовал мне картину помешательства больной, ее нелепых высказываний и неправильного поведения, упомянул и об ее «тяжелой наследственности».
- Мои больные (сборник) - Михаил Кириллов - Прочая документальная литература
- За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер - Прочая документальная литература
- Сталинградская битва. Тайный фронт маршала Сталина - Вячеслав Меньшиков - Прочая документальная литература
- Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов - Юрий Фельштинский - Прочая документальная литература
- Из-под глыб (Сборник статей, Часть 1) - Александр Солженицын - Прочая документальная литература
- Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Медицина
- Политическая антропология - Людвиг Вольтман - Прочая документальная литература
- Тайны веков. Кн.3 - Коллектив авторов - Прочая документальная литература
- Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция – о чем молчат путеводители - Витольд Шабловский - Прочая документальная литература
- Огнестрельное оружие XIX-XX веков. От митральезы до «Большой Берты» - Джек Коггинс - Прочая документальная литература