еще он изумился своему изумлению.
Довольно скоро он выяснил ее возраст, но никакого значения это уже не имело. Майор Путято старше тридцатичетырехлетнего капитана Пастухова на четыре года. Если быть точным – на четыре года и восемь месяцев.
По делам службы Саше приходилось общаться с командиром очень часто. Слишком накоротке. Это пьянило и мешало.
Он перестал себя узнавать. Куда делось его живое красноречие? Где фонтанирующее остроумие? Где многочисленные и разнообразные байки, каламбуры, анекдоты, которыми так легко и непринужденно вызываются овации – ну, пусть в нашем случае всего лишь благосклонное и снисходительное одобрение – милых дам?
Он давно освоил этот бескровный и ни к чему не обязывающий способ привлечь их интерес к своей персоне, и баек в запасе у него было бессчетное количество, и сам он был завидно артистичен.
Однако в присутствии Анечки на него наваливалась идиотская подростковая застенчивость, которая его бесила, но ничего с собой поделать он не мог. С большими усилиями Саше удалось возникший психологический сбой трансформировать в сосредоточенность и замкнутость как бы по природе. И также с немалым усилием он заставлял себя не пялиться на нее постоянно.
Через пару-тройку месяцев Пастухов научился не заикаться, рапортуя начальнице о результатах, и уже не нервничал до тахикардии, почувствовав на себе взгляд серых внимательных глаз, когда она, поднимая голову от рабочего компьютера, решала обратиться к подчиненному с вопросом.
Лева Скоморохов довольно скоро заметил за новеньким странность и счел нужным предупредить, что Марианна Вадимовна – личность самодостаточная, акценты на свою гендерную принадлежность переносит плохо, а проявление заботы со стороны мужиков ее откровенно злит, так что, Сашок, остерегись.
И Саша стерегся. Но, блин. Сколько можно?
Сегодня вот сорвался. За что и схлопотал.
Ну, а как можно о ней не беспокоиться? Не заботиться?
О ней ведь никто не заботится, а это плохо.
Он подумал, что если бы имелся рядом с ней кто-то… заботливый, Саша не беспокоился бы, конечно. Он бы злился.
Однако теперь все терзания в прошлом.
Уже несколько часов, как в прошлом.
Он резанет – и дело с концом.
Если бы Анка была к нему хотя бы равнодушна… Но это не так.
Капитан Пастухов сегодня выяснил, что командира он дико злит и раздражает. До потери элементарных норм приличия. И это притом, что Марианна Вадимовна, в общем, весьма сдержанный человек.
На собственные переживания, произросшие из этого открытия, Саша наплевал бы. Но не на ее.
Зачем своим присутствием мучить любимую?
Поможет ей разобраться с этим Калиостро местного разлива и уйдет.
Он вздрогнул, когда раздался телефонный звонок. Не по мобильному вызывали, по стационарному.
– Старший оперуполномоченный Пастухов, – представился Саша в трубку.
– Лев Алексеич на месте? – коротко бросила Путято.
– Поискать? – спокойно поинтересовался Пастухов.
– Если он в конторе, то не надо.
– Его тут нет. Я позвоню ему. Набрать?
– Саша Михалыч. Дорогой и любимый, – с изрядной долей сарказма проговорила Марьяна, – позвонить Скоморохову я и сама в состоянии.
От этих слов у Пастухова сердце зашлось, несмотря на сарказм, который нельзя было не расслышать.
«Зачем же ты так играешь словами, девочка…» – с болью подумал он, а вслух проговорил бодро и дружелюбно:
– Простите олуха, Марианна Вадимовна. Не сообразил с ходу.
Между ними повисла тишина. Потом он услышал, как Анка кашлянула тихонько. Сказала:
– Лева обозначится, передай, чтобы связался со мной. Тотчас же.
И отсоединилась.
А он собирался выгрузить ей информацию по делу. Как поступить?
Ты сдурел?! Что значит – как поступить? Как служба обязывает, так и действуй. Звони ей вот прямо сейчас и докладывай.
– Он обещал подумать! – торжествующе заявила с порога Регина, забрасывая шляпу на козырек вешалки. – Уверена, он тебе позвонит, – добавила она, сдергивая с ног туфли и влезая в растоптанные шлепанцы.
Седой сухощавый старик, прислонясь плечом к дверному косяку комнаты, служащей ему кабинетом, молча ее слушал, высокомерно вздернув бровь, а уголком рта обозначив усмешку.
Хозяин апартаментов производил сильное впечатление, однако градус его величия несколько снижал шлафрок в сине-коричневую продольную полоску, висевший на нем, как на одежных плечиках.
Хотя какой же ты шлафрок, если не из бархата и не подпоясан кушаком в цвет атласных отворотов и воротника шалькой? В этом случае ты обычный купальный халат, махровый и изрядно ношенный к тому же.
– Было бы лучше, если бы он не позвонил, кем бы он ни был, – разжав тонкие губы, проскрипел старик. – Кажется, я предупреждал тебя, миледи, что мне требуется отдых. Ты забыла?
– А мне срочно требуется термаж! Ты забыл?! Морда вянуть начала! Мне уже тридцатник дают! – с ходу завелась собеседница.
– Для твоих тридцати пяти совсем неплохо, – повел он бровями. – Кроме того, с прошлой процедуры не прошло и полугода, а ты требуешь новую. Для здоровья это вредно.
Регина приблизилась к старику, коснулась рукой его плеча и, заглянув в глаза, доверительно произнесла:
– Дядь Толь. Его жена говорит, что ты ничего не можешь. И ничего не умеешь. Что ты способен лишь нагонять страху на тутошний «курятник». Она читала сообщения в чате и хохотала до икоты. И он сам не очень в тебя верит. Но я его убедила попробовать.
Старик, оттолкнувшись от дверного косяка, выпрямился, глаза его холодно блеснули.
– Кто эта дрянь? – прошипел он с закипающей яростью в голосе.
Регина выдохнула, опустила руку, направилась по узкому коридору на кухню. Ответила, не повернув головы, чтобы спрятать улыбку:
– Новая жиличка. Они с мужем въезжают на днях. Помнишь Платоновых? Эти двое в их квартиру вселяются. Сегодня осмотреться заезжали, чтобы определить, куда какую мебель ставить.
– Еще не въехали, а уже в курсе всех наших дел? – недоверчиво спросил старик, перемещаясь за Региной.
– Чему тут удивляться? В чате нам отдельную тему выделили, дядь Толь. Ты же знаешь.
– Знаю, конечно. Там бывают довольно забавные перлы.
– Не перлы, а посты. Привыкай.
– Зачем? Ты ведь меня понимаешь.
– Затем, что не надо отставать от времени, дядечка. Чтобы не выглядеть пещерным человеком.
– Суета. Никчемная и глупая. И моему имиджу более пристало быть старомодным. Лучше поведай мне, миледи, как тебе удалось наживить клиента.
– Фи! «Наживить»! А говоришь про имидж… – ухмыльнулась Регина.
Старик подошел к племяннице вплотную и прошелестел в ее сделавшееся пунцовым ухо:
– Угомонись. Не нагличай, малышка.
В его голосе перетянутой струной звучало предупреждение.
Регина непроизвольно сжалась. Ей было известно, какую реакцию он может шквально обрушить из-за мелочи, показавшейся ему чем-то иным, чем та являлась на самом деле.
Она заговорила неестественно оживленным тоном:
– Да-да, конечно. Сейчас расскажу. Все получилось как-то неспециально. Я вернулась из
