Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Думаю, в нынешнем году мирабели будет мало, — заметила я, — она падает, не успев созреть. Может быть, дерево болеет?
Разумеется, я все-таки пришла к Люси. Во-первых, было ужасно любопытно, что за сюрприз Люси приготовила моему мужу, во-вторых, не хотелось давать подругам повод для сплетен и пересудов. Я даже специально побежала на распродажу и урвала летнее шелковое платье, которое уж никак не походило на мешок. Итальянский дизайнер набросал на ткани экстравагантный рисунок: на черном фоне блестящие красные, розовые и желтые розы, нежные бутоны раскрываются в светло-зеленых чашечках. Из-за чернильного пятнышка на воротнике дорогая модель страшно подешевела. Я скрыла пятно под брошкой и осталась и собой, и покупкой очень довольна.
Чтобы выйти в сад на террасу, нам надо было пройти через дом. Тут же кот Люси стал тереться об мои ноги. Плохое предзнаменование, подумала я.
Райнхард еще никогда здесь не был. Он на ходу со всеми поздоровался слегка охрипшим голосом и с видом специалиста стал осматривать жилище. Он весь ушел в свои мысли, стучал то по одной, то по другой стене, чтобы выяснить, несущие они или так просто тут стоят. Прежде я только смеялась над его профессиональными странностями, теперь же мне его поведение показалось неуместным. Я оставила мужа, неистово хлопавшего по стенкам, с Люси и Готтфридом в прихожей, а сама поспешила на террасу — не хватало еще мне сейчас аллергии.
Несколько благотворных минут я стояла одна, вдыхая вечерний воздух. Большой стол на террасе был уже накрыт. Так: раз, два, четыре, шесть, восемь. Восемь человек? Интересно. Люси расстаралась: над белой скатертью вились плющ и виноград, рядом с каждой тарелкой лежали ложки, вилки и ножи разного размера и назначения.
Я еще не успела все проинспектировать, как вошли хозяева и муж. В отличие от меня, которая тайком вертела серебряные приборы и фарфоровую посуду, Райнхард откровенно полез изучать подпорки террасы.
— Слушайте, великолепная древесина! — похвалил мастер.
Люси рассмеялась:
— Наш ортопед нам признался, что у каждого человека бросается искать смещение позвонка или сколиоз. А Райнхард, кажется, не может спокойно смотреть ни на один дом…
Я ее перебила:
— С ним невозможно даже просто пойти погулять по городу, ни по нашему, ни по чужому: он на каждом шагу высматривает, где что сломалось, где что разваливается. Найдет где-нибудь оторвавшуюся водосточную трубу и радуется. Мне хочется полюбоваться на старый центр, а он меня тащит в жуткие новостройки на окраину. И там глазеет часами на бетонные коробки, которые наваяли его иностранные коллеги.
Засмеялись все, кроме Райнхарда.
— Надо же быть в курсе, что строят конкуренты, — обиделся муж, — Анна, к сожалению, совершенно не предстазляет себе, что я интересуюсь и социальным многоэтажным строительством.
Готтфрид, вечный миротворец, стал успокаивать оскорбленного Райнхарда, чья профессиональная честь была задета:
— Да ладно тебе, старина. Жена твоя слегка утрирует, все жены этим грешат. Мы же знаем, что ты больше всего любишь старину. Стоит только увидеть ваш домик, чтобы понять: в душе ты настоящий романтик, Райнхард.
Между тем подошли и Сильвия с Удо, тему разговора сменили, обменялись поцелуями.
— Потрясная терраса! — возопила Сильвия и посчитала стулья вокруг стола. — А четвертая пара кто?
— Не все сразу. Скоро узнаешь, — отвечала Люси, — придется еще немножко подождать!
Ага, значит, четвертая пара и есть обещанный сюрприз. Наверное, кто-нибудь, кто знал Райнхарда раньше: старые друзья, одноклассники, родственники, может, его бывший шеф.
Мы сидели в саду, каждый с бокалом шампанского, когда в дверь позвонили. Все с любопытством повернули головы к входу на террасу, Готтфрид вывел к нам новых гостей — двух смеющихся женщин.
Я не спускала с мужа глаз. Поколебавшись между восторгом и изумлением, он решил, что все-таки скорее следует искренне обрадоваться. С криком: «Не может быть! Это же наш старый древесный червяк!» обе дамы по очереди кинулись к нему на шею. Он прижал обеих к сердцу, расцеловался с ними, и никто не мог понять, что происходит. Люси ухмылялась, наблюдая всеобщее смятение.
Выяснилось, что обе женщины учились вместе с моим мужем в университете. Одну звали Миа, другую Биргит. Мы сели за стол, гордый Райнхард между двух однокашниц, которым было около сорока. Я заняла наблюдательный пост стратегически весьма удачно — напротив. Сидящие рядом любезный Готтфрид и Удо, всячески меня клеивший, перестали меня интересовать.
Был ли у моего мужа с какой-нибудь из двух, если не с обеими, роман, вот в чем вопрос. Биргит казалась симпатичней и спокойней. Она напоминала индейца Виннету из Баварии: на ней была бело-голубая клетчатая юбочка и кожаная курточка, отделанная бахромой и желто-зеленым бисером.
Миа была потемпераментней и понравилась мне, вообще-то, больше. На ней был так называемый плотницкий костюмчик — черные хлопчатобумажные брючки в сочетании с белой плиссированной блузкой, похожей по фасону на смокинг. На отвороте блузки приколота розовая гвоздика. Они обе не замужем? Охотятся на мужчин? Может, лесбиянки? Или у них командировка, а где-нибудь в провинции их ждут мужья и дети? С Райнхардом они вспоминали студенческие годы, судя по всему, очень веселые. И засыпали друг друга вопросами вроде: «А что, кстати, делает Вилли?»
Мои соседи с обеих сторон вынуждены были терпеть мое невнимание и невежливость, я вся была там, на другой стороне стола.
— Слушай, а ты все так же храпишь во сне? — поинтересовалась Миа и тут же поведала всем, как много лет назад их компания ночевала в лесу в домике для лыжников и Райнхард всю ночь будил друзей раскатистым храпом.
Люси тут же подхватила тему и заявила, что хуже, чем ее Готтфрид, с виду такой безобидный, никто шуметь во сне не может, и Райнхард не смог бы, даже если б трубил, как олень.
Тут не удержалась и Сильвия: ее Удо не храпит, но лучше бы храпел, потому что его собачье фырканье и хлюпанье ее достало. «Он что, лунатик?» — полюбопытствовали окружающие. Нет, отвечала Сильвия, он просто встает по ночам попить, грейпфрутовый сок опрокидывает бутылками, даже свет не зажигает, но так хлюпает, так шумно глотает, что бедная его жена от шума каждую ночь просыпается.
Вскоре мужчины за нашим столом выслушали о себе все, и только тогда разговор ушел в сторону.
ОСВИСТАННЫЙ СВИСТУН
Взгляните на полотно Караваджо[13] начала XVII века, и вы увидите, что музыкальные инструменты того времени не сильно отличаются от нынешних. Вдохновенный музыкант готовится к концерту, раскладывает свои инструменты, наверное, кое-что требует небольшой починки. Как бы то ни было, он, сидя на кожаном стуле, раскладывает на раздвижном столике свои ударные, духовые и струнные. Вот разобранная на части волынка, вот скрипка, пока без струн, а эти бумажные свертки — ноты, конечно, — и еще — пузатая бутыль, с которой музыкант-путешественник не расстается в дороге.
Правая рука, тонкая, даже хрупкая, держит кольцо бубна с колокольчиками, укрепленными по бокам, левая сжимает в кулаке какой-то маленький невидимый предмет, наверное бубенчик. В вытянутых губах молодого человека крошечный свисток, сегодня его называют «соловей». Изумленные дети на церковных ярмарках слушают птичьи трели, слетающие с человеческих губ.
Но этот молодой музыкант не принадлежит к когорте бродячих артистов, которым нечего есть. Он одет, как придворный, лицо у него нежное, печальное, взгляд задумчивый. Цвета его туалета тщательно продуманы: белоснежное страусовое перо на красном берете, кружевное жабо, красный цвет возникает снова на оторочке камзола. Тон замечательной кожаной жилетки — люди этого ремесла часто такие нашивали — перекликается с цветом деревянного стола и стула.
Музыкант молод, но в жизни повидал, кажется, уже немало, оттого и глаза его, печальные, меланхоличные, устремлены куда-то внутрь. Порой ему выпадает оглушительный успех, порой — такой же оглушительный провал, его превозносят, его освистывают, если публике хочется искрометного чардаша вместо лирических баллад. Впрочем, пусть свистят, он готов, ему все равно.
До сих пор я не без стыда вспоминаю тот концерт свистунов, из-за которого, благодаря лично мне, мой муж пережил унижение.
На вечере у Люси я внимательно прислушивалась к тому, о чем беседуют за столом. На одном углу Сильвия доказывала Готтфриду, что мусульманская женщина, которая вынуждена носить паранджу, неизбежно теряет свою индивидуальность. На другом — потрясенные Люси и Удо обсуждали недавний шокирующий случай, как родительница в приступе помешательства удушила пеленкой двух своих детей. А напротив меня сидел мой муж в окружении университетских подружек и рассыпался перед ними в комплиментах.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Почтенные леди, или К черту условности! - Ингрид Нолль - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
- Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл - Современная проза
- Нежные щечки - Нацуо Кирино - Современная проза
- Дивертисмент N VII, Иерихонские трубы - Хаймито Додерер - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Огненные кони на белом снегу - Ханс Браннер - Современная проза
- Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен - Современная проза