Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В конце концов виноградники вырубят, убежища будут раскрыты, последний Миссал[39] будет уничтожен, последнего священника убьют. Мусульмане победят окончательно. – В глазах Софии словно плясал веселый черный огонек.
– А вот и ничего подобного! – Серые глаза священника смеялись в ответ. – Когда прекратится Литургия, наступит Скончание Дней. И не победят они, а полетят кувырком в пекло. Это вас, по вашей логике, они переживут, а нас, по нашей, – нет!
– Ух, какая бездна католической гордыни! Вы еще мне скажите, что в Польше служат не традиционную мессу, а православная Россия с Афоном вовсе не в счет!
– Я не дерзну говорить ничего подобного, и Вы это знаете. В наши довольно-таки последние времена каждый отвечает за себя. Я не в России и не в Польше. Я служу во Франции. И я должен служить так, словно только от моих молитв и зависит срок Скончания Дней. Конечно, тут есть элемент гордыни. Но нас учили превращать пороки в движущие механизмы благого деяния.
– Я понимаю. – Черные свечки в глазах погасли, лицо Софии сделалось каким-то неживым. – Этот мальчишка, Левек, скорее всего не доживет не только до моих лет, но даже и до Ваших. Но отец, а какой у него есть выбор? Жить мусульманином?
– Вспомнить, что он рожден христианином.
– Ну уж тут Вы хватили. Дорогой отец, да он рожден в каком-нибудь тридцатом году. О каком христианстве может идти речь? Вам ли не знать, что реформы Второго Ватикана выхолостили католицизм? Задолго до официального падения Рима, да и не пал бы Рим иначе. Вы сами служите Литургию только потому, что Ваши предки принадлежали к жизнеспособному меньшинству. Но разве это Ваша заслуга?
– Не моя, Вы правы. И все же я стою на том, что моя деятельность имеет цель, а Ваша – нет.
– Умереть не на коленях – разве это нельзя назвать целью?
– Не знаю, Софи. Простите меня, но я действительно не уверен.
Электронные часы показывали пятнадцать минут третьего, где-то снаружи подступало утро, весеннее, полное запахов клейкой распускающейся листвы. Трудно было поверить в это здесь, в мертвом механическом пространстве, лишенном времени года.
Контрабандные русские папиросы почти все перекочевали уже из своей картонки в обращенную пепельницей пластиковую баночку из-под кофе, где тихонько дотлевали, источая не самый приятный запах. Но последним двум еще не вышел срок превратиться в смятые окурки – София небрежно уронила пачку в свой глубокий карман.
– Это Вы должны простить меня, дорогой мой отец Лотар. Я ведь действительно благодарна Вам за то, что Вы копаетесь со мною вместе в пепле и лаве моего прошлого. Ну, а что касается практического смысла… Я ведь вправду ничего не делаю зря. Я чую что-то в воздухе. Что-то очень важное, что коснется в равной степени и меня, и Вас, и макисаров, и катакомбников. Быть может, это и станет обретением цели, не знаю.
Глава 5
Ахмад ибн Салих
С утра Жанна откуда-то притащила для Валери флакончик мыльного раствора, чтобы пускать пузыри. Девочка самозабвенно дула на пластмассовую розовую рамку и восхищенно смеялась радужным шарам. Жанна и Эжен-Оливье ловили их, то пытаясь сохранить в ладони мгновение разноцветной жизни, то нарочно громко схлопывая налету, радуясь веселью Валери не меньше, чем Валери радовалась пузырям. Но очень скоро девочка не то чтобы остыла к новой забаве, но как-то забыла о ней, забилась в угол о чем-то размышляя. Затем поднялась, с удивлением посмотрела на все еще зажатый в кулачке флакон, отставила как ненужное.
– Куда она? – спросил шепотом Эжен-Оливье, глядя в удаляющуюся по коридору немыслимо худенькую спину.
– В город, – ровным голосом ответила Жанна. – Скорей всего опять в Нотр-Дам, как всегда. Будет там ходить и плакать, «задницы» ведь боятся ее гнать.
Эжен-Оливье невольно содрогнулся, словно случайно дотронулся до жабы. Сам он был в Нотр-Дам только однажды, с него хватило. То есть пристроенную на юго-юго-восток бетонную будку михраба[40] с полным, надо признаться, наплевательством на архитектурные пропорции, он, конечно видал не раз. Но чтобы зайти внутрь, любоваться на епископское кресло, переделанное в минбар[41], то есть с присобаченными на спинку двумя полумесяцами, на заложенную неглухой стеной галерею, где, как в общественном туалете, зияют в полу два десятка раковин для мытья ног… А женщины моют ноги там, где раньше был орган, второй ярус отведен для них, лестница пристроена снаружи. От того, что сохранились витражи с орнаментами, только пронзительнее зияют обычные стекла там, где повышибли витражи с фигурами. Видеть вновь надписи мерзкой вязью там, где была начертана латынь, замечать в полу выбоины там, где были статуи… Гадать, где стояла та Богоматерь, возле которой упал дед Патрис… Ну нет, одного раза с него хватило. А Валери бывает там почти каждый день, так сказала Жанна, и ведь это больней лютейшего самобичевания, и он даже не может представить себе, насколько ее боль сильнее его боли. Как уберечь ее от этого, как сделать так, чтобы «задницы туда не ходили»? С ума он, что ли, сходит? Бред какой, ну как их теперь оттуда выкуришь?
– Забей, – Жанна сердито потянула его за рукав. – Ей на фиг не нужна твоя жалость. Ей только одно от нас нужно, а мы не можем. Мы слабаки. Кстати, вот твои документы.
Эжен-Оливье не стал говорить Жанне о том, что их мысли только что сошлись. Мысли это ничто, шелуха. Жанна права, он слабак. Эжен-Оливье не сразу понял, что смотрит на заклеенный скотчем конверт в своей руке с таким же, быть может, недоумением, как только что Валери на игрушку.
Документов, между тем, оказалась целая стопка, кто-то здорово поработал. Удостоверение жителя гетто, пропуск на работу в городе, учетная рабочая карточка городского альпиниста, кредитная карточка самого демократического образца. Еще в пакете нашлась резервационная же газетенка на французском, помятая, со следом от кофейной чашечки, убого оттиснутая и с убогим же содержанием. Да и что может быть в подцензурном издании, кроме советов по уходу за домашними растениями, кулинарных рецептов, объявлений о подержанных автомобилях и сдающихся комнатах, ребусов и кроссвордов? Кто-то, не слишком поднаторевший в разгадках, небрежно вписал в квадратики кроссворда всего лишь несколько слов. У ближнего телефонного автомата Эжен-Оливье задержался, хотя вытаскивать из кармана джинсов газетный листок даже не стал.
– Снаряжение получишь на месте, рю Виолетт, десять, квартира занимает весь двадцатый этаж, – молодой мужской голос показался знакомым, но Эжен-Оливье запретил себе пытаться его узнать: как «задницы» пойдут вытягивать кишки, только дурак может гарантировать заранее, что не расколется. Чем меньше знать, тем безопасней для всех. – Ты ведь действительно хорошо ладишь с компами?
Эжен-Оливье машинально кивнул, хотя собеседник никак не мог этого видеть. Ему было чем похвалиться. Редкое умение для француза неренегата. В гетто ординаторов[42] раз два и обчелся, интернет-кафе есть, но там стоят такие фильтры, что и ходить незачем.
– На всякий случай надо скопировать все, все рабочие файлы, весь жесткий диск. Словом, все, что только сможешь. В твоем распоряжении будет куча времени – часа четыре. Но лучше уложись в два с половиной. Никакого беспорядка после себя. Никаких отпечатков, чтоб все было чисто. Удачи!
Скомканная газета отправилась по дороге в урну.
Меньше чем через час Эжен-Оливье, облаченный в синтетический комбинезон и рыжую каску, ехал в строительной люльке по стене вычурного высотного дома, из тех, что понастроили уже в исламские времена. До пятнадцатого этажа не было нормальных окон, их заменяли длинные узкие проемы под самым потолком комнат, да и те были застеклены на манер какой-то зебры – этаж тонированными стеклами, этаж матовыми, снова тонированными. Выше шли уже нормальные окна, надо думать, квартиры тут дороже. Двадцатый этаж он миновал, внимательно оглядев пластиковые рамы. Закрыты, конечно, но в одном из карманов уютно устроился набор специальных открывашек. Еще совсем не пыльная листва колыхалась внизу, окутывая зелеными прозрачными облаками старые крыши. А если представить себе на минуту, что все это – дурацкий сон, что сам он – просто нормальный рабочий парень, работает, напевая себе на свежем воздухе, а потом преспокойно пойдет на какую-нибудь дискотеку с девушкой, похожей на Жанну. Там будут разряды музыкального грома в разноцветной темноте, будет хохот над самыми дурацкими шутками, будет ликование счастливой юной глупости, на которую имеешь полное право. Как бы хотелось во все это суметь поверить, а не выходит. Во-первых никак не получается представить себя в нормальные времена строителем. Учился бы сейчас в Сорбонне, на самом что ни на есть респектабельном факультете. Во-вторых, раньше, лет сорок пять назад, когда казалось еще, что привычному укладу жизни ничего не может грозить, не могло вырасти девушки, похожей на Жанну Сентвиль. Такие, как Жанна, рождаются только под грозовыми небесами. А ему, пожалуй что, совсем не хочется идти с девушкой, которая не похожа на Жанну, даже на дискотеку.
- Студентка, комсомолка, спортсменка - Сергей Арсеньев - Социально-психологическая
- Город, который сошел с ума - Борис Юдин - Социально-психологическая
- Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика - Социально-психологическая
- Остров. Обезьяна и сущность. Гений и богиня (сборник) - Олдос Хаксли - Социально-психологическая
- Кто платит за переправу? - Танассис Вембос - Социально-психологическая
- Осторожно боги - Алла Кисилева - Социально-психологическая
- Клятва - Кимберли Дёртинг - Социально-психологическая
- Путеводитель - Сергей Елисеенко - Социально-психологическая
- Клан Идиотов - Валерий Быков - Социально-психологическая
- Несуществующее настоящее (сборник) - Артур Алехин - Социально-психологическая