Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дело в том, — сказал Джозеф, когда Алекс снова прислушался, — что я был там. Ты вышел на кухню и вернулся с автографом. Вот как все было. Мне очень жаль, но таковы факты.
Воспаленными, злыми глазами Алекс посмотрел на самую старшую из яркокурточных хохотушек, прикрывающую сумкой растущее пузико. Мужчина напротив Алекса сидел сцепив руки на животе. Мальчишки уже успели заморить червячка. Когда поезд разогнался, они скорчили рожи и позатыкали пальцами уши. Теперь больше никто не ездил в поездах без того, чтобы хоть секунду не думать о каком-нибудь происшествии. «Но если роковой окажется следующая секунда, — решил Алекс, — все в вагоне подготовились к ней лучше меня».
— Алекс… не подумай ничего такого, но ты знаешь, какой сегодня день? То есть после вторника? Твоя мать рассказала Адаму, а он рассказал мне. Тебе не кажется, что дело зашло слишком далеко? Дружище, по-моему, с тобой что-то не в порядке… Алло! Страховая компания «Хеллер».
— Что-о?
— Подожди на линии, пожалуйста.
«Энн Миллер исполнит композицию „Старомодный мужчина“ из фильма „Увольнение в город“».
Я больна рахитом, как ребенок!
«С эдакой пустотой в голове я мог бы выучить иврит, — подумал Алекс. — И стать кем-то позначительнее».
Музыка смолкла.
— Почему это, — вдруг разозлился Алекс, — Адаму можно два раза в неделю погружаться в свою мистику и никто ему слова не скажет, но стоит мне сделать шаг в сторону, как меня тут же записывают в лунатики?
Ответа не последовало. Или связь прервалась?
— Разве тебя не беспокоит, Алекс? — долетело до него, когда он уже положил большой палец на клавишу отключения. — Что у тебя галлюцинации? Возможно, депрессия? Алекс?
Повзрослев, Алекс сохранил в себе один чисто детский дар — способность точно чувствовать, сколько времени осталось до того, как его начнет выворачивать. И теперь он моментально свернул разговор, схватил сумку и бутыль, выскочил из вагона, перебежал на платформу другой ветки и наклонился над путями, на рельсы упала полукруглая лепешка блевотины, а прибывший поезд увез его в самую гущу лондонской жизни. Куда ехать и где выйти — все это словно светящимися буквами было написано у него перед глазами.
2Выйдя из поезда, Алекс попытался пристроиться к одной замученной жизнью особе, чтобы ее обилеченное и его безбилетное тела вместе протиснулись через турникет. Эта тактика еще никогда не давала сбоя, но на этот раз откуда-то сверху на его плечо упала тяжелая рука, потянула в сторону, и он оказался перед седоволосой женщиной в стеклянной кабинке. Ее левая нога была залеплена пластырем. Она опиралась коленом на пачку книг, которая, в свою очередь, попирала табуретку. Ее очки висели на цепочке. Пластиковая табличка с именем, словно бы написанным от руки, говорила, что зовут ее Глэдис.
Алекс улыбнулся:
— Можно мне?.. Из Маунтджоя, пожалуйста.
Глэдис театрально оттопырила пальцем ухо, что на международном языке жестов означало: «Повтори-ка?»
— Чего-чего? Вам надо Маунтджой?
— Нет-нет. Я только что оттуда…
— Чего-чего? Что-то я плохо слышу.
— Я говорю, только что приехал из Маунтджоя…
— Так вам нужен билет обратно?
— Да нет. Дело в том, что поезд в Маунтджое вот-вот должен был отойти, и я запрыгнул…
— Так-так. Можете звать меня Кассандрой, молодой человек, я всех вижу насквозь. Так-так.
— Нет, послушайте. Правда. Нет. Давайте я начну сначала. Нравится вам или не нравится, но у меня правда не было времени, чтобы купить… поэтому я…
Алекс совсем стушевался. Контролерша потянулась за каким-то своим доморощенным приспособлением — двумя карандашами, стянутыми вместе эластичной лентой, — и положила их перед собой. Потом что-то нацарапала на листке бумаги.
— Я так все понимаю — и поправьте меня, если что неправильно, — вы там заскочили в поезд и не сочли нужным приобрести билет, точно это ничего не значащая бумажонка…
— Не совсем так…
— …и следовательно, проигнорировали законы, установленные нашим правительством…
— Разве?.. Конечно, в широком смысле слова, необходимо…
— Не говоря уже о правилах пользования лондонским метро, которые только слепой не увидит на стенке вагона, а также об общепринятых нормах поведения, которым должны следовать пассажиры…
— Да-да. Все правильно. Послушайте, но я на самом деле бежал…
— И напоследок, но ни в коем случае не в последнюю очередь, вся эта бессовестная чушь, которую вы несете, в соотнесении с требованиями морали, которые вы, если не чувствуете всеми своими печенками, можете найти в Библии, в Исходе. НЕ УКРАДИ!
Иногда Алекс представлял, что будет, если взять всех «вечных студентов» в мире и положить их вдоль экватора цепочкой, ноги одного к голове следующего, — то-то было бы зрелище! То же — со слушателями всевозможных вечерних курсов.
— Десять фунтов, пожалуйста, молодой человек. Вместе со стоимостью проезда.
У Алекса не было десяти фунтов, и он протянул пластиковую карточку. После этого контролерша едва не проглотила собственные зубы, подняла ногу с «Последних дней Сократа» и проковыляла в другой конец своей конуры за неким механическим приспособлением. Щелкнула им, протянула Алексу квиток, он расписался, вернул ей, она поднесла квиток к карточке, Алекс улыбнулся. Она посмотрела на него с подозрением.
— Это — ваша?
— А? Разве что-то не так?
Она снова посмотрела на карточку, на подпись, еще раз на карточку и отдала ее Алексу:
— Не знаю, не знаю. Может, что-то с вами не так. Выглядите больным или типа того. Вот-вот упадете.
— Прошу прощения, Глэдис, вы что, врач? Или прорицательница? То есть — и прорицательница? Или я могу идти?
Она нахмурилась. Повернулась к следующему человеку в очереди. Алекс вытащил заветную бутылочку и стал пробираться к выходу.
На улице он сразу повернул налево, собираясь пробежать один квартал, снова повернуть налево и пойти прямо к месту проведения аукциона. Но он не учел уличной торговли. Не учел женщин. Солнце висело так низко, что их контуры вырисовывались очень хорошо. При виде них Алекс подумал о фигурках в старом китайском театре теней в Таньшане. Женщины безостановочно и быстро двигались. Такие красивые! Входили в магазинчики, звякая дверными колокольчиками, потом выходили, и так снова и снова. Изящные, легконогие, гибкие, словно кошки, забавы ради вышедшие на какую-то свою охоту. Между тем, как отоваривался Алекс, и тем, как делали покупки они, лежала глубокая пропасть: он ходил по магазинам только по необходимости, когда кончалась туалетная бумага или зубная паста, и то как из-под палки. А эти милейшие создания свое дело знали — любо-дорого посмотреть. И ничто на улице, никакая вещица или безделушка, не могло утолить их жажду выбирать и покупать, ничему не дано было остановить это бесконечное движение. Восторг да и только!
«Но я уже опаздываю», — испугался Алекс, посмотрев на часы. На нем был мохеровый джемпер, весь влажный от пота. Что же делать? Для начала он остановился посреди улицы, снял свое широкое пальто и взял его под мышку. Вынул из кармана крошечный блокнотик и вдавил в ладонь, готовясь делать заметки. А потом медленно пошел вперед, как всегда раздвигая встречных прохожих — это было его хобби — и разделяя для своего исследования, своей книги увиденное. Гойский тип. Еврейский. Гойский. Еврейский. Гойский. Гойский. Еврейский. Гойский!
Нет, не людей, не встречных — в этом не было бы ничего смешного, одни неприятные коллизии. Нет, он вешал свои ярлычки на другое. На движения рук. Модели обуви. Зевок. Одежду. Выговор с присвистом. Все это просто доставляло ему удовольствие. Друзья не могли понять почему. А сам он решил не задумываться над причинами. Ему хотелось глаза вынуть из глазниц и пришпилить к стене — от разных психо-, физио- и неврологических гипотез, включая дети от смешанных браков вдвое наблюдательнее, дети, выросшие без отцов, стремятся восстановить симметрию и становятся хорошими супругами и, особенно, мышлению китайцев присуща двойственность — инь и ян одновременно. Он просто создавал его, потому что создавал. Свой незаконченный манускрипт, который кто-то в один прекрасный день возьмет да и опубликует, под названием «Еврейство и гойство» — а в этом заключалась суть всей работы. Составлял его Алекс по всем правилам академической науки и издательского дела: с предисловием, эссе, сносками и комментариями — если хотите, как продолжение созданного в 1921 году труда Макса Брода «Язычество, христианство, иудаизм»[27]. Он также считал себя должником известного комика Ленни Брюса. Манускрипт включал несколько разделов, как-то:
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Лестницы Шамбора - Паскаль Киньяр - Современная проза
- Божественное свидание и прочий флирт - Александр Смит - Современная проза
- Побег куманики - Лена Элтанг - Современная проза
- Цена соли - Патриция Хайсмит - Современная проза
- Море, море Вариант - Айрис Мердок - Современная проза
- Море, море - Айрис Мердок - Современная проза
- Море, море - Айрис Мердок - Современная проза
- Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
- Грузовой лифт - Марга Клод - Современная проза