Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разъяснение, которое Ганс недавно получил об отсутствии Wiwimacher'a у женщин, могло только поколебать его доверие к себе и пробудить кастрационный комплекс. Поэтому он и протестовал против него, и поэтому не получилось лечебного эффекта от этого сообщения: раз действительно имеются живые существа, у которых нет никакого Wiwimacher'a, тогда уже нет ничего невероятного в том, что у него могут отнять Wiwimacher и таким образом сделают его женщиной[18].
«Ночью с 27–го на 28–е Ганс неожиданно для нас в темноте встает со своей кровати и влезает в нашу кровать. Его комната отделена от нашей спальни кабинетом. Мы спрашиваем его, зачем он пришел, не боялся ли он чего — нибудь. Он говорит: «Нет, я это скажу завтра», засыпает в нашей кровати, и затем уже его относят в его кровать.
На следующее утро я начинаю его усовещивать, чтобы узнать, зачем он ночью пришел к нам. После некоторого сопротивления развивается следующий диалог, который я сейчас же стенографически записываю.
Он: «Ночью в комнате был один большой и другой измятый жираф, и большой поднял крик, потому что я отнял у него измятого. Потом он перестал кричать, а потом я сел на измятого жирафа».
Я, с удивлением: «Что? Измятый жираф? Как это было?»
Он: «Да». Быстро приносит бумагу, быстро мнет и говорит мне: «Вот так был он измят».
Я: «И ты сел на измятого жирафа? Как?» Он это мне опять показывает и садится на пол.
Я: «Зачем же ты пришел в комнату?»
Он: «Этого я сам не знаю».
Я: «Ты боялся?»
Он: «Нет, как будто нет».
Я: «Тебе снились жирафы?»
Он: «Нет, не снились; я себе это думал, все это я себе думал, проснулся я уже раньше».
Я: «Что это должно значить: измятый жираф? Ведь ты знаешь, что жирафа нельзя смять, как кусок бумаги».
Он: «Это я знаю. Я себе так думал. Этого даже не бывает на свете[19]. Измятый жираф совсем лежал на полу, а я его взял себе, взял руками».
Я: «Что, разве можно такого большого жирафа взять руками?»
Он: «Я взял руками измятого».
Я: «А где в это время был большой?»
Он: «Большой — то стоял дальше, в сторонке».
Я: «А что ты сделал с измятым?»
Он: «Я его немножко подержал в руках, пока большой перестал кричать, а потом сел на него».
Я: «А зачем большой кричал?»
Он: «Потому что я у него отнял маленького». Замечает, что я все записываю, и спрашивает: «Зачем ты все записываешь?»
Я: «Потому что я это пошлю одному профессору, который у тебя отнимет глупость».
Он: «Ага, а ты ведь написал и то, что мама сняла рубашку, ты это тоже дашь профессору?»
Я: «Да, и ты можешь поверить, что он не поймет, как можно измять жирафа».
Он: «А ты ему скажи, что я сам этого не знаю, и тогда он не будет спрашивать, а когда он спросит, что такое измятый жираф, пусть он нам напишет, и мы ему ответим или сейчас напишем, что я сам этого не знаю».
Я: «Почему же ты пришел ночью?»
Он: «Я этого не знаю».
Я: «Скажи — ка мне быстро, о чем ты теперь думаешь?»
Он (с юмором): «О малиновом соке».
Я: «О чем еще?»
Его желания:
Он: «О настоящем ружье для убивания насмерть»[20].
Я: «Тебе ведь это не снилось?»
Он: «Наверно, нет; нет — я знаю совершенно определенно».
Он продолжает рассказывать: «Мама меня так долго просила, чтобы я ей сказал, зачем я приходил ночью. А я этого не хотел сказать, потому что мне было стыдно перед мамой».
Я: «Почему?»
Он: «Я этого не знаю».
В действительности жена моя расспрашивала его все утро, пока он не рассказал ей историю с жирафами.
В тот же день находит разгадку фантазия с жирафами.
Большой жираф — это я (большой пенис — длинная шея), измятый жираф — моя жена (ее половые органы), и все это — результат моего разъяснения.
Жираф: см. поездку в Шёнбрунн.
Кроме того, изображения жирафа и слона висят над его кроватью.
Все вместе есть репродукция сцены, повторяющейся в последнее время почти каждое утро. Ганс приходит утром к нам, и моя жена не может удержаться, чтобы не взять его на несколько минут к себе в кровать. Тут я обыкновенно начинаю ее убеждать не делать этого («большой жираф кричал, потому что я отнял у него измятого»), а она с раздражением мне отвечает, что это бессмысленно, что одна минута не может иметь последствий и т. д. После этого Ганс остается у нее на короткое время (тогда большой жираф перестал кричать и тогда я сел на измятого жирафа).
Разрешение этой семейной сцены, транспонированной на жизнь жирафов, сводится к следующему: ночью у него появилось сильное стремление к матери, к ее ласкам, ее половому органу, и поэтому он Пришел в спальню. Все это — продолжение его боязни лошадей».
Я мог бы к остроумному толкованию отца прибавить только следующее: «сесть (Das Drauf s e t z e n) на что — нибудь» у Ганса, вероятно, соответствует представлению об обладании (В e s i t zergreifen). Все вместе — это фантазия упрямства, которая с чувством удовлетворения связана с победой над сопротивлением отца: «Кричи сколько хочешь, а мама все — таки возьмет меня в кровать и мама принадлежит мне». Таким образом, за этой фантазией скрывается все то, что предполагает отец: страх, что его не любит мать потому что его Wiwimacher несравненно меньше, чем у отца.
На следующее утро отец находит подтверждение своего толкования.
«В воскресенье, 28 марта, я еду с Гансом в Лайнц. В дверях прощаясь, я шутя говорю жене: «Прощай, большой жираф». Ганс спрашивает: «Почему жираф?» Я: «Большой жираф — это мама». Ганс: «Неправда, а разве Анна — это измятый жираф?»
В вагоне я разъясняю ему фантазию с жирафами. Он сначала говорит: «Да, это верно», а затем, когда я ему указал, что большой жираф — это я, так как длинная шея напомнила ему Wiwimacher, он говорит: «У мамы тоже шея как у жирафа — я это видел, когда мама мыла свою белую шею»[21].
В понедельник 30 марта утром Ганс приходит ко мне и говорит: «Слушай, сегодня я себе подумал две вещи. Первая? Я был с тобой в Шёнбрунне у овец, и там мы пролезли под веревки, потом мы это сказали сторожу у входа, а он нас и сцапал». Вторую он забыл.
По поводу этого я могу заметить следующее: когда мы в воскресенье в зоологическом саду хотели подойти к овцам, оказалось, что это место было огорожено веревкой, так что мы не могли попасть туда. Ганс был весьма удивлен, что ограждение сделано только веревкой, под которую легко пролезть. Я сказал ему, что приличные люди не пролезают под веревку. Ганс заметил, что ведь это так легко сделать. На это я ему сказал, что тогда придет сторож, который такого человека и уведет. У входа в Шёнбрунн стоит гвардеец, о котором я говорил Гансу, что он арестовывает дурных детей.
В этот же день, по возвращении от вас, Ганс сознался еще в нескольких желаниях сделать что — нибудь запрещенное. «Слушай, сегодня рано утром я опять о чем — то думал». — «О чем?» — «Я ехал с тобой в вагоне, мы разбили стекло, и полицейский нас забрал».
Правильное продолжение фантазии с жирафами. Он чувствует, что нельзя стремиться к обладанию матерью; он натолкнулся на границу, за которой следует кровосмешение. Но он считает это запретным только для себя. При всех запретных шалостях, которые он воспроизводит в своей фантазии, всегда присутствует отец, который вместе с ним подвергается аресту. Отец, как он думает, ведь тоже проделывает с матерью загадочное и запретное, как он себе представляет, что — то насильственное вроде разбивания стекла или проникания в загражденное пространство.
В этот же день в мои приемные часы меня посетили отец с сыном. Я уже раньше знал этого забавного малыша, милого в своей самоуверенности, которого мне всегда приятно было видеть. Не знаю, вспомнил ли он меня, но он вел себя безупречно, как вполне разумный член человеческого общества. Консультация была коротка. Отец начал с того, что страх Ганса перед лошадьми, несмотря на все разъяснения, не уменьшился. Мы должны были сознаться и в том, что связь между лошадьми, перед которыми он чувствовал страх, и между вскрытыми нежными влечениями к матери довольно слабая. Детали, которые я теперь узнал (Ганса больше всего смущает то, что лошади имеют над глазами и нечто черное у их рта), никак нельзя было объяснить теми данными, которые у нас имелись. Но когда я смотрел на них обоих и выслушивал рассказ о страхе, у меня блеснула мысль о следующей части толкования, которая, как я мог понять, должна была ускользнуть от отца. Я шутя спросил Ганса: не носят ли его лошади очков? Он отрицает это. Носит ли его отец очки? Это он опять отрицает, даже вопреки очевидности. Не называет ли он «черным у рта» усы? Затем я объясняю ему, что он чувствует страх перед отцом, потому что он так любит мать. Он мог бы думать, что отец за это на него зол. Но это неправда. Отец его все — таки сильно любит, и он может без страха во всем ему сознаваться. Уже давно, когда Ганса не было на свете, я уже знал, что появится маленький Ганс, который будет так любить свою маму и поэтому будет чувствовать страх перед отцом. И я об этом даже рассказывал его отцу. Тут отец прерывает меня. «Почему ты думаешь, что я сержусь на тебя? Разве я тебя ругал или бил?» — «Да, ты меня бил», — заявляет Ганс. «Это неправда. Когда?» — «Сегодня перед обедом». И отец вспоминает, что Ганс его совершенно неожиданно толкнул в живот, после чего он его рефлекторно шлепнул рукой. Замечательно, что эту деталь отец не привел в связь с неврозом, и только теперь он усмотрел в этом поступке выражение враждебного отношения мальчика, а также, быть может, проявление стремления получить за это наказание[22].
- Психопатология обыденной жизни. О сновидении - Зигмунд Фрейд - Психология
- Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг. Учения и биографии - Валерий Моисеевич Лейбин - Биографии и Мемуары / Психология
- Психоанализ детских страхов - Зигмунд Фрейд - Психология
- Введение В Психоанализ. Лекции - Зигмунд Фрейд - Психология
- Психопатология обыденной жизни - Зигмунд Фрейд - Психология
- Психология личности. Культурно-историческое понимание развития человека - Александр Асмолов - Психология
- Биологические основы поведения. Гуморальные механизмы - Дмитрий Жуков - Психология
- О психоанализе - Зигмунд Фрейд - Психология
- Психология. Основные отрасли - Ирина Малкина-Пых - Психология
- Психология привычки. Измени свою жизнь за 21 день - Диана Смоерс - Психология / Самосовершенствование