Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петр внимательно взглянул на меня черными и умными глазами:
— Понимаю, Алеша, такие вещи могут произойти с каждым человеком. — Он вдруг заволновался, поспешно закурил, затянулся дымом сигареты. — Какая тебе нужна помощь, в чем? — И улыбнулся с тонкой иронией. — Моральная или материальная?
Я тоже улыбнулся.
— Нет, гораздо проще — профессиональная. Я должен в срочном порядке научиться мастерству — хоть в этом деле буду чувствовать себя уверенным. А то я просто никто и ничто. Так получается...
Петр опять внимательно взглянул на меня, понял, должно быть, что я переживал драму и что в этой драме непременно замешана девушка, но ничего не спросил, и зачем мне такая срочность — тоже не спросил.
— Это можно, Алеша, — сказал он. — Это проще всего. Я уже сказал, что Трифон отличный мастер. Кроме того, я и сам займусь тобой. Когда-то был каменщиком-инструктором. И если я помогу тебе в такой трудный для тебя час — не только в том, чтобы научить класть кирпичи, а в том, что за этим стоит, — буду счастлив, поверь мне.
— Скажи, Петр, — спросил я, — у тебя был когда-нибудь в жизни такой критический момент, когда на этом моменте сосредоточивалось все прошлое, настоящее и будущее, короче — вся жизнь?
— Нет, Алеша, в том значении, о котором ты говоришь, не было. — Он опять затянулся дымом сигареты, подумал и сознался с легкой печалью. — Просто не выпадал на мою долю такой критический момент. А знаешь, хотелось бы. Времени, видно, маловато отпущено на это в моем распорядке: работа, учеба, всяческие общественные нагрузки, книги... Впрочем, лгу: настоящее приходит независимо от распорядка. Но — не пришло...
Из кухни Трифон вернулся уже другим, громким, бесшабашным — ярость его как бы осела на дно. С размахом поставил на стол чайник. За ним вбежала в комнату Анка.
— Ты уже переехал? — спросила она меня. — Как хорошо! У вас будет дружная комната. — Она захлопотала у стола. — Я простила ему двойку, Петр. Он ее исправит. Правда, Триша?
— Что за вопрос! — Трифон старался ей угодить. — Вот память отточу, тогда не только Пушкина: Пушкина легко заучить — стихи! Я выучу наизусть, ну скажем, Фридриха Энгельса. Например, «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
— Что касается происхождения семьи, то ты, пожалуй, выучишь, — заметил Петр с насмешкой. — Познаешь на практике. За остальные проблемы не ручаюсь.
— Ему Алеша поможет, — сказала Анка. — Ведь поможешь, Алеша? По литературе главным образом. Онегин, Печорин, Митрофанушка...
— Помогу, — сказал я.
Мы сели к столу. Анка разлила чай. Трифон подмигнул мне.
— Здорово ты врезал мне тогда. — Он потрогал левую щеку. — Неделю есть не мог этой стороной — зубы ломило.
— Я тоже с фонарем ходил...
— А где та девчонка, из-за которой мы столкнулись?
— Не знаю. — сказал я.
— Фонарь-то носил в память о ней? — Трифон захохотал— Хороша память!.. Сама увильнула. а памятка осталась — носи да помни!.. Помнишь?
— Помню. — сознался я.
Петр с улыбкой кивнул на Трифона и Анку.
— Жениться собрались...
Про Анку, это необычайно живое, жизнерадостное существо с ямочкой на подбородке, с руками маленькими и аккуратными — ноготки на пальцах розовые, чистые, — никак не подумаешь, что она подсобный рабочий на стройке.
— Я бы подождала еще, а он, — Анка повела носом на Трифона, — не может. Пристал и пристал — проходу нет! — Она звонко и в то же время стыдливо засмеялась.
Трифон налился густой, свекольного цвета, краской — смутился. Верзила с дикими желтыми глазами смутился! Даже сказать ничего не мог. Только по-мальчишечьи шмыгнул носом.
— Когда свадьба? — спросил Петр.
— В ту субботу, — ответил Трифон глухо.
— Хорошо, — согласился Петр. — Устроим свадьбу.
— Алеша, тебе налить еще стаканчик? — Анка разливала чай. — Как только поженимся, из каменщиков уйду. Что за интерес: дома вместе, на работе вместе, дома обед подавай, на работе — кирпичи или раствор подавай... В штукатуры перейду или в крановщицы.
— Согласен, — сказал Петр.
Трифон тряхнул медными кольцами волос:
— А я не согласен!
Анка изумилась:
— Почему, Триша?
— Не хочу — и все. Оторвешься от нас, останешься без присмотра, и начнут около тебя увиваться всякие... Я тебя знаю...
— Какой ты глупый, Трифон!.. — Анка рассмеялась, взъерошила ему волосы. — Хотела бы я посмотреть, как они будут увиваться, если я на такую высоту заберусь — на кран! Подумай...
— Будешь состоять при мне, — буркнул Трифон.
— Конечно же, при тебе, при ком же еще... — Анка сразу как-то притихла, зябко повела плачами. — А на кране, должно быть, весело работать. Я это по Кате Пахомовой замечаю. Сидишь себе одна, выше всех, подаешь, кому что надо. За смену соскучишься, наверно, без людей — ужас! На землю спустишься — все такими милыми покажутся... Ну, разреши, Трифон.
Будорагин склонил голову над стаканом, шумно отхлебнул чай, промолчал.
Петр Гордиенко сказал задумчиво;
— Жениться, ребята, легко. Сохранить верность и уважение друг к другу трудно. Вот в чем беда! Верность, независимость и достоинство — вот основа семейной жизни. И вообще жизни!.. Построить жилой квартал легче, нежели воспитать в человеке достоинство...
Наблюдая за Трифоном, я опять вспомнил брата Семена, в котором хамство, как злокачественная опухоль, укоренилось прочно, раскинуло метастазы, убило все человеческое... С болью вспомнились слезы и унижения Лизы. И сейчас мне захотелось предостеречь от этих слез и унижений Анну, — я почему-то был уверен, что ей предстояло нелегкое будущее: и Трифон и Семен — ягода с одного поля.
— Слушай, Анка! — Голос мой сорвался от волнения. — Если он оскорбит твое достоинство, унизит честь — бей его наотмашь нещадно, не раздумывая, бей чем попадет — кастрюлей, половой тряпкой, утюгом, поленом, всем, что пригодно для нанесения удара! И ты сохранишь в себе человека, Анка. И его остановишь на пути к скотству. Культура начинается с уважения и, если хотите, с поклонения женщине.
Анка недоуменно замигала, даже подалась к Трифону, словно ему грозила oпacность.
— Что это ты, Алеша? Зачем ты так?..
Трифон вскочил, руки вскинулись к голове,рыжие пряди потекли между пальцев.
— Черт вас знает, болтаете всякую ерунду, словно Анну не знаете! Она только с виду несерьезная — смешки да ужимки. На самом деле она вся в крючках и иголках — не подступишься! Вобьет в голову все, чему вы ее учите, — житья не будет... — Он подступил ко мне вплотную. Желтые глаза его свирепо метались. — Что тебе надо? — крикнул он хрипло. — Что ты суешься везде со своими проповедями? Тебя просят? Женись и жене своей читай лекции, как применять полено в семейной жизни! Мы в наставлениях не нуждаемся. Понял? И вообще — убирайся отсюда к чертовой матери! Не хочу я жить с тобой в одной комнате. Ненавижу!.. Да, да. Всех умников ненавижу!!! И работать с тобой не хочу, не буду! Еще учить его!..
— Трифон, не забывайся, — сказал Петр Гордиенко таким спокойным тоном, словно между нами ровным счетом ничего не происходило, — должно быть, привык к подобным вспышкам.
Трифона оттеснила от меня Анка.
— Еще одно слово — и я уйду, — сказала она звонко и раздельно: она отталкивала Трифона к стене, упираясь руками в его выпуклую грудь. — Уйду и никогда не вернусь.
— Оставайся, Анка, — сказал я. — Уйду я.
— Алеша! — крикнула Анка. — Разве ты его не знаешь! Трифон, извинись сейчас же. Скажи, что ты дурак.
Трифон, склонив голову, потоптался на месте.
— Я не дурак, — проворчал он мрачно. — Это они считают, что я дурак...
— Извинись, прошу тебя...
Трифона выручил прокатившийся по коридору глухой шум, топот ног, срывающийся крик тети Даши.
Мы выбежали из комнаты и протолкались в дальний конец коридора. Там, окруженная толпой парней, стояла комендантша. Ее лицо устрашало своей свирепостью. Мужской мертвой хваткой она держала за грудки парня с окровавленным носом.
— Ты куда полез? Налил глаза и не разбираешь, где что? Вот и получил. И поделом тебе!
Парень кривил губы, плакал по-пьяному глупо и безобразно, неразборчиво мямлил, грозя кому-то.
— Поделом! Я ему покажу!.. Я ему...
Тетя Даша теснила его в сторону комнаты, где он жил. Парень куражливо упирался, повторяя угрозы.
— Не трепыхайся, — пригрозила тетя Даша. — Дам разик — и ноги отнимутся! Стоишь, так ляжешь. — И скомандовала ребятам: — Уложите его на койку. Трепыхаться начнет — свяжите.
И несколько сильных рук стремительно сдавили парню локти. Он, как бы сразу протрезвев, сдался:
— Не надо, тетя Даша. Сам пойду. Лягу, честное слово, лягу...
Пьяного втолкнули в комнату, швырнули на кровать.
— Проспись, — сказала тетя Даша и, удаляясь, ударила ладонью о ладонь, как бы стряхивая с них пыль.
В красном уголке общежития буквой «П» были составлены столы, принесенные сюда изо всех комнат.
- В глухом углу - Сергей Снегов - Советская классическая проза
- Москва – Петушки - Венедикт Ерофеев - Советская классическая проза
- Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный - Советская классическая проза
- Год жизни - Александр Чаковский - Советская классическая проза
- Россия, кровью умытая - Артем Веселый - Советская классическая проза
- Россия, кровью умытая - Артем Веселый - Советская классическая проза
- Дороги, которые мы выбираем - Александр Чаковский - Советская классическая проза
- После бури. Книга первая - Сергей Павлович Залыгин - Советская классическая проза / Русская классическая проза
- Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков - Советская классическая проза