Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не нашел его, но обнаружил то, во что он трансформировался: сенсорный выключатель на поверхности бокового столика. Оказалось, что это не просто столик: я случайно коснулся выключателя рукой, и на молочно-белой панели на стене, рядом с тем местом, где была бы моя голова, будь я в постели, загорелись слова «ВЫЗОВ ПЕРСОНАЛА». Почти тотчас же погасли, сменившись словами: «ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА».
Скоро дверь отъехала в сторону и вошла медсестра. Сестры тоже изменились не сильно. У этой были знакомые решительные замашки сержанта учебной команды, высокая шапочка на розово-сиреневых, цвета тропических орхидей, волосах и белый халат. Покрой халата был необычный — там открыто, тут прикрыто, совсем не так, как в 1970-м, — но ведь женская одежда, даже рабочая, только и делает, что меняется. Однако ее манера позволяла безошибочно определить в ней медсестру независимо от того, какой это год.
— Ну-ка, марш обратно в кровать!
— А где моя одежда?
— Ложитесь в кровать. Ну?!
Я попробовал ее урезонить:
— Послушайте, сестра, я свободный гражданин, а не преступник, и мне уже исполнился двадцать один год. Мне не надо в кровать, и я не собираюсь в нее ложиться. Так что, покажете вы мне, где лежит моя одежда, или мне придется выйти в чем есть и поискать самому?
Она поглядела на меня, потом резко повернулась и выбежала. Дверь скользнула в сторону, уступая ей дорогу.
Но меня дверь не пропустила. Я все еще пытался разобраться, как эта штука действует (резонно полагая, что если один инженер сумел это придумать, то другой сумеет понять, как это устроено), когда дверь опять открылась и в проеме возник человек.
— Доброе утро, — сказал он. — Я доктор Альбрехт.
Одежда его представляла собой нечто среднее между тем, что носят в Гарлеме по воскресеньям, и тем, что надевают, отправляясь на пикник. Но резкие, решительные манеры и усталые глаза были настолько убедительно профессиональны, что я поверил ему.
— Здравствуйте, доктор. Я хотел бы одеться.
Он вошел еще на шаг, чтобы дверь за ним закрылась, и вынул из кармана пачку сигарет. Достав одну, он взмахнул ею в воздухе, сунул ее в рот и затянулся: она оказалась зажженной! Он протянул пачку мне.
— Берите, не стесняйтесь.
— Хм… Нет, спасибо.
— Да берите — это вам не повредит.
Я покачал головой. Когда я работал, в пепельнице возле меня всегда дымилась сигарета. О продвижении в работе можно было судить по переполненной пепельнице и «ожогах» на кульмане в тех местах, где я тушил окурки. Сейчас от запаха дыма у меня закружилась голова, и я подумал: а вдруг я бросил курить, пока спал?
— Спасибо, доктор.
— О'кей. Мистер Дэвис, я работаю здесь шесть лет. Я специалист в области гипнологии, реаниматологии и родственных специальностей. Здесь — и в других местах — я участвовал в возвращении восьмисот семидесяти трех пациентов из гипотермии к нормальной жизни. Вы — номер восемьсот семьдесят четыре. Я наблюдал, как разбуженные вытворяют разного рода чудеса — чудеса для обывателя, не для меня. Некоторые из них опять хотят уснуть и орут на меня, когда я бужу их. Некоторые и правда засыпают вновь, и нам приходится переводить их в другого рода заведение. Некоторые начинают рыдать и рыдают без конца, когда до них доходит, что у них был билет в один конец и что нельзя вернуться домой, в тот год, из которого они стартовали. А некоторые, вроде вас, требуют одежду и рвутся на улицу.
— Ну, а почему бы, собственно, и нет? Я что, заключенный?
— Нет. Одежду вам принесут. Она немного вышла из моды, но это ваша проблема. Я сейчас пошлю за ней, а пока ее принесут, если позволите, я хотел бы услышать, что это у вас за такое страшно срочное дело, что вам необходимо заняться им сию минуту — это после того, как это дело ждало тридцать лет? А именно столько вы пролежали в анабиозе: тридцать лет. Это что, действительно настолько срочно? Или может подождать и до завтра? Или даже до послезавтра?..
Я уже чуть не выпалил, что это чертовски срочно, но остановился и по-овечьи беспомощно взглянул на него.
— Может, и впрямь не настолько…
— Тогда сделайте одолжение — ложитесь в кровать. Я должен вас осмотреть, накормить завтраком и, если позволите, побеседовать с вами перед тем, как вы кинетесь галопом во все стороны. Возможно, я даже сумею подсказать вам, в каком направлении лучше скакать.
— О'кей, доктор. Извините за эту суматоху.
Я влез в постель и понял, как это хорошо: я внезапно почувствовал слабость и усталость.
— Ничего. Видели бы вы, какие типы бывают среди наших клиентов… Некоторых приходится буквально стаскивать с потолка. — Он поправил у меня на плече одеяло, наклонился к встроенному в кровать боковому столику. — Доктор Альбрехт из семнадцатой палаты. Пришлите санитара с завтраком. Меню «четыре-плюс».
Он повернулся ко мне и сказал:
— Перевернитесь на живот и поднимите пижаму: мне надо добраться до ваших ребер. А пока я вас осматриваю, можете задавать вопросы. Если хотите.
Пока он тыкал мне в ребра, я задумался. Наверное, это был стетоскоп, хотя он и был похож на миниатюрный слуховой рожок. Но одно в нем явно не улучшилось: кружок, которым он дотрагивался до меня, был все такой же холодный и жесткий…
Ну что можно спросить, проспав тридцать лет… Достигли ли они звезд? Кто теперь ведет «Войну За Искоренение Войн»? Научились ли выращивать детей в колбе?
— Доктор, а в кинотеатрах, в фойе, по-прежнему стоят автоматы, делающие воздушную кукурузу?
— Когда я был там прошлый раз, стояли. У меня мало времени для такого рода времяпрепровождения. Кстати, кино теперь называется «завлекино».
— Да? Почему?
— Сходите — узнаете. Только не забудьте пристегнуть ремень в кресле: во время некоторых кадров включается антигравитация во всем зале. Видите ли, мистер Дэвис, мы настолько часто сталкиваемся с этой проблемой, что уже смотрим на нее как на нечто рутинное. У нас есть адаптационные словарики для каждого года Погружения в Сон, справочники-резюме по истории и культуре. Это — вещи необходимые, потому что, как бы мы ни старались уменьшить потрясение, синдром потери ориентации бывает очень тяжелым.
— Хм, наверное, так.
— Решительно так. Особенно при больших интервалах, как у вас. Тридцать лет как-никак.
— А что, тридцать лет — это максимум?
— И да и нет. Первый коммерческий клиент был помещен в анабиоз в декабре тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, так что максимальный срок, с которым мы сталкивались, — тридцать пять лет. Но у меня вы — самый длительный случай. Однако у нас тут есть клиенты с контрактами длиной в сто пятьдесят лет. Вас вот принимать на такой долгий срок — тридцать лет — не следовало. Просто об этом тогда еще знали недостаточно. Вы крепко рисковали. Вам повезло.
— Серьезно?
— Да. Можете перевернуться на спину. — Он стал смотреть меня дальше, добавив: — Но с нашими нынешними познаниями я бы взялся подготовить человека и к тысячелетнему скачку, если бы это было ему по карману. С годик я бы подержал его при той температуре, при которой хранили вас, просто для проверки, а потом резко — в течение одной миллисекунды — заморозил бы его до минус двухсот. И он бы уцелел, я думаю. Давайте проверим рефлексы.
Доктор Альбрехт продолжил:
— Сядьте и положите ногу на ногу. Со словарем у вас особых проблем не будет. Я, правда, старался говорить с вами на языке, близком к тысяча девятьсот семидесятому, — это предмет моей гордости. Я могу с каждым из своих пациентов говорить, подбирая словарный запас в соответствии с годом его Погружения. Я прошел гипнокурс по языку. Но вы прекрасно будете говорить на современном через неделю. Это лишь вопрос расширения вашего словаря.
Я хотел сказать ему, что минимум четырежды он употребил слова, которых в мое время не было, но решил, что это будет невежливо.
— Ну, вроде все пока, — наконец сказал он. — Кстати, с вами хотела связаться миссис Шульц.
— Кто?
— Разве вы ее не знаете? Она уверяла, что она — ваш старый друг.
— Шульц… — повторил я. — Мне кажется, в свое время я знал несколько миссис Шульц, но единственная, кого я помню, — моя классная руководительница, когда я учился в четвертом классе. Но ее, должно быть, нет в живых.
— Может, она тоже спала. Ну, если хотите, можете принять ее послание. Я подпишу вам пропуск на выход. Но если вы достаточно умны, то задержитесь здесь на несколько дней для переориентации. Я еще к вам загляну. Ну, с богом, как говаривали в ваши дни. А вот и санитар с завтраком.
Я решил, что доктор он явно лучший, чем лингвист. Но я и думать об этом забыл, когда увидел санитара. Он вкатился, аккуратно обогнув идущего к двери доктора Альбрехта, — тот не обратил на него никакого внимания и даже не подумал уступить дорогу.
Он подъехал к кровати, откинул и закрепил передо мною столик, расставил на нем мой завтрак и спросил:
- Весь Хайнлайн. Фрайди (сборник) - Роберт Хайнлайн - Научная Фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Весь Хайнлайн. Достаточно времени для любви - Роберт Хайнлайн - Научная Фантастика
- Дверь в лето [с рисунками] - Роберт Хайнлайн - Научная Фантастика
- Кошка в светлой комнате (сборник) - Александр Бушков - Научная Фантастика
- Цивилизация из канализации - Вячеслав Поляков-Прокопьев - Научная Фантастика
- Дорога доблести - Роберт Хайнлайн - Научная Фантастика
- Из канализации - Василий Мидянин - Научная Фантастика
- Тиунэла - Петроний Аматуни - Научная Фантастика
- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика