Теперь он вызывал Марка выйти из машины для продолжения разборок, в случае отказа угрожая вытащить его собственноручно и «набить морду обормоту, купившему права и забывшему купить мозги». Ссора эта, однако, быстро улеглась, после того, как Марк, швырнув мой телефон на бардачок, привычным движением потянулся к портмоне, вытащил оттуда купюру и протянул ее водителю.
— Вот вам компенсация за нарушение. А теперь уберите руки от моей машины, иначе я встану, выйду и сломаю вам шею. Пользуйтесь тем, что дают, и не зарывайтесь. Разбираться с вами сейчас я не буду, — процедил он сквозь зубы, нажимая на педаль газа.
Пользуясь секундным замешательством водителя, автоматически цапнувшего купюру, и тем, что, опомнившись, он не стал бросаться нам наперерез и взывать о поруганной справедливости, мы снова тронулись с места. Я старалась унять дрожь, охватившую меня то ли от мрачно-решительного тона его угрозы, то ли от уточнения, что разбирательств с водителем все равно не будет. Ведь я прекрасно понимала, кому придется выдержать разбор полетов и допрос Марка.
Все, что мне следовало сейчас делать — это просто не ухудшать и без того плачевную ситуацию. Но от крайней растерянности и нервного напряжения, я не смогла удержать очередной неуместный смешок и прокомментировала происходящее наихудшим образом:
— Я смотрю, у тебя настоящая привычка откупаться от всех, да, Марк? Совсем как папочка!
То, что в следующую секунду он сумел удержать руки на руле вместо того, чтобы схватить меня и хорошенько встряхнуть, я могла объяснить только тем, что его досада от точности этого сравнения превышала злость на меня.
— Никаких пикников на сегодня, — отчеканил он, играя желваками так, что мне снова стало страшно. — Сейчас едем домой. И там ты мне все расскажешь — что за тайны у тебя от меня, зачем ты врешь, и кто тебе звонит. Даже если сначала не захочешь, — он сделал красноречивую паузу, — все равно расскажешь.
И тут, телефон, чудом спасшийся от вылета в окно, снова пронзительно затрезвонил. По привычке я подалась вперед, чтобы схватить трубку, прекрасно понимая, по какому поводу мне в очередной раз звонят, но Марк опередил меня:
— Не так быстро, Алеша. Считай, что права на телефонные разговоры у тебя больше нет, — и, не отрывая хмурого взгляда от дороги, принял звонок. — Слушаю вас, говорите.
Вжавшись в сиденье, я боролась с желанием зажмуриться и полностью отключиться от происходящего. В то же самое время болезненное любопытство заставляло меня следить за выражением лица Марка во время разговора с пока еще неизвестным мне собеседником. Худшим вариантом, конечно, был бы звонок Вадима. Да, именно его появления я ждала больше всего, но только не в ситуации, когда трубку возьмет Марк. Тогда он точно решит, что мы что-то затеваем за его спиной и мое вранье приобретет совсем скверный характер.
Но мои прогнозы не сбылись — и насчет того, что звонит Вадим, и насчет того, что это был бы худший из вариантов. Уже через несколько секунд разговора брови Марка поползли вверх, а в глазах, вытесняя злость и угрюмую сосредоточенность, проявилось сначала удивление, потом едва ли не растерянность, после чего их снова заволокло ледяной коркой.
— Нет, это не Алексия. Нет, не может. Какие, к черту, комментарии? По поводу чего-о? Убийства? Самоубийства? Что еще за инцидент, объясните!
Спустя пару минут, наполненных лишь бойким треском невидимого собеседника, Марк решил прервать его монолог, и тон его голоса стал таким же, как и взгляд — ледяным, колючим, сухо-профессиональным.
— На каких основаниях сделаны ваши выводы? Я не понял вас, повторите. Что? Это бред. Повторяю, это чистейший бред. Все ваши выводы — пустые домыслы и сплошная отсебятина. Не согласны? Тогда приведите мне соответствующую статью законодательства, регулирующего деятельность электронных СМИ. Затрудняетесь? Могу вас просветить, такого законодательства не существует. Поэтому все ваши обвинения не имеют под собой оснований. Это инцидент сугубо светского характера и не пытайтесь прикрыть собственную глупость употреблением юридических терминов, в которых ни черта не смыслите. Да, я в отличие от вас имею и не просто понятие, а юридическое образование. Нет, комментариев Алексии вы не получите. Все, что можно было сказать по данному поводу, уже сказал я, как ее законный представитель. На этом все. Разговор окончен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
После этих слов мне захотелось умереть тут же, не сходя с места. Судя по услышанному, кто-то из заботливых «друзей» все-таки одарил пронырливого репортера номером моего телефона и он смог ко мне добраться. И попал прямиком на Марка. И вот теперь он все знает — не от меня, а от какого-то не обремененного деликатностью журналиста, настроенного к тому же довольно враждебно.
Мне опять захотелось то ли смеяться, то ли плакать. Какая ирония! Я попыталась хотя бы ненадолго скрыть происходящее, чтобы придумать, как помягче преподнести Марку эту безумную новость. Но вместо этого он узнал все от человека, которому щадящая тактичность не была присуща по роду профессии.
— Алеша, — вторгся в мои хаотические мысли его голос — не такой, как за несколько секунд до этого, а успокаивающий, тихий. — Прекрати дурить, открой глаза.
И я тут же послушалась его, не знаю, по какой причине — то ли его смягчившийся тон унял мой страх, то ли просто не хотелось еще больше накалять атмосферу.
— Это и есть твоя «работа», из-за которой тебе сегодня все утро трезвонят? — в вопросительном взгляде Марка больше не было зловещего льда, лишь спокойная сосредоточенность. — Этот скандал с неудавшимся самоубийством школьников?
— Что, уже скандал? — ляпнула я первое, что пришло в голову.
— Если на тебя вышли твои коллеги-журналисты, думаю да, скандал, — кивнул Марк, сворачивая в узкую улочку, ведущую к парковке у нашего дома. — И этот репортер, с которым я говорил по телефону… До чего мерзкий тип. У вас там что, все такие?
— Да ну нет, Марк, — затараторила я, пользуясь его минутной сговорчивостью. — Журналисты разными бывают. Как и в любой профессии — все зависит от того, чем занимаешься. Да, есть и проныры, но у них такая работа! Им надо узнавать самые свежие новости, всю горячую информацию, надо уметь вытаскивать ее из собеседника клещами. Ты же понимаешь, часто за нужные сведения приходится просто воевать. Вот они и воюют, выжимают, как могут. А вообще среди наших много и приятнейших людей, в культуре, например… в аналитике… очень много! Гораздо больше, чем таких вот тараканов.
— Так я тебе и поверил, — небрежно бросил Марк, закончив парковаться и глуша мотор.
Задумчиво глядя перед собой и расстегивая ремень безопасности, я с грустью отметила, что весь мой успокоительный монолог пролетел мимо его ушей. Доказательство этому я получила тут же.
— Я больше не хочу, чтобы ты общалась с этими людьми, — бесстрастно добавил он, открывая двери авто с моей стороны и помогая выбраться. — Тебе нечего делать среди них, Алеша. И сразу же после отпуска ты увольняешься.
Если бы я услышала эти слова накануне вечером, моему негодованию не было бы предела. А сейчас я лишь флегматично пожала плечами. Внезапный уход с работы, о котором заговорил Марк — не самая большая проблема из тех, которые предстали передо мной сегодня. Успею разобраться немного позже. Как именно разобраться — последовать его приказу или же попытаться переубедить (об активном возражении не сейчас не могло быть и речи) я еще не знала. В конце концов, можно подумать об этом как-нибудь потом.
Да и главной проблемой сейчас был совсем не уход с работы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Марка же моя снисходительная реакция отнюдь не порадовала, а скорее насторожила. Изначально готовясь подавлять мой отпор и не встретив его, он продолжал изучать меня пристальным взглядом, пока мы поднимались на лифте вверх, пока я раскладывала у входной двери на полочки шкафа все свои бесполезные мелочи, которые так и не пригодились нам для отдыха.
— Покажи мне это сообщение, — незамедлительно потребовал он, как только я закончила возню и прошла в комнату. — Нужно было сразу мне рассказать, Алеша. Зачем ты скрыла все от меня?
