Они сняли дом в черном квартале Хиксфорда. Приют строился рядом с холмом, где повесили Ната Фримена. Город с тех пор отодвинулся ниже по течению реки. Дэвид вспомнил, как они стояли, глядя на дуб. Сара-Джейн, держа его за руку, тихо сказала: «Bury me not in the land of slaves. Я с детства это слышала, милый. Мне отец о Сержанте рассказывал». Маленькая Констанца задрала голову, вдыхая теплый ветер. Она увидела Ната и Бланш, что медленно спускались с холма. Пожилая женщина вытирала глаза. Констанца робко подошла к ним. Уцепившись за мягкие пальцы Бланш, она вздохнула: «Такого больше не будет, бабушка. Я вырасту, и рабства больше не будет». Нат Фримен улыбнулся: «Обязательно, милая».
Констанца подхватила букет, и Дэвид развел руками: «У евреев так не принято, милая. Но там, кроме тебя, других детей не будет. Форт Ливенворт военное поселение, - он рассмеялся, - тебя все избалуют. Откроем приют, вернемся в столицу, и оттуда все вместе поедем в Канзас».
Корабль Джошуа через две недели приходил в Нью-Йорк. Бабушка и дедушка его встречали.
-Без жены он возвращается, - хмыкнул Дэвид, - а ведь ему двадцать два. Должно быть, в Новом Орлеане себе кого-то найдет.
Джошуа ехал через Европу и Лондон. Он хотел повидать семью. Давид Мендес де Кардозо и Анри де Лу учились в Лейдене, а вот Макс, - Дэвид незаметно улыбнулся, - Макс был в Америке. Он успел отсидеть три месяца за организацию забастовки в Чикаго.
-Майкл ему передачи носил, - вспомнил Дэвид. После освобождения из тюрьмы, как написала Полина, Макс уехал в Канзас, к Джону Брауну. «Там целый военный лагерь, - вздохнул Дэвид, - мало Полине, что ее муж срок получил, за рейды на юг, теперь еще и племянник по той же дороге пошел». Макс появлялся на севере. Вместе с Джоном Брауном он выступал на встречах радикальных аболиционистов, собирая деньги, как выражалась Полина, для акций.
-Для партизанских рейдов, - кисло поправил ее Дэвид. Они сидели в кабинете Полины, в адвокатской конторе Фрименов. Полина затянулась папироской. Она была в темно-синем, платье, отделанном брюссельским кружевом, с кринолином. В тяжелый узел волос был воткнут карандаш, тонкие пальцы усеивали пятна от чернил,
-Дядя Дэвид, - вздохнула женщина, и покачала белокурой головой, - дядя Дэвид, если вы думаете, что я их поддерживаю, вы ошибаетесь. Я из-за этих рейдов мужа третий год не вижу. Тед считается опасным заключенным, ему не дают свиданий. Но я ничего не могу сделать, - Полина стряхнула пепел, - они убеждены, что против рабства надо бороться вооруженным путем.
-Браун, - Дэвид отпил кофе, - закончит петлей, помяни мое слово. Однако он старик, а Максу всего девятнадцать. Панталоны, я смотрю, не носишь больше? - он подмигнул женщине.
-Сама Амелия Блумер их не носит, - Полина поднялась и прошлась по комнате. Картонные папки стояли в строгом порядке на полках красного дерева. Пахло чернилами, табаком и хорошим кофе, за окном слышался шум Бродвея.
-Тетя Сидония, - со значением сказала Полина, - оказалась права насчет кринолинов. Они совершенно не сковывают движений. Мы теперь носим значительно меньше нижних юбок. А еще, - озорно добавила женщина, - нас ждет реформа нижнего белья, дядя Дэвид.
-Эту я поддержу, - смешливо заметил мужчина, - только если в результате его будет легче снимать, дорогая племянница.
Дэвид вспомнил этот разговор и, усмехнулся, пригладив русые, подернутые сединой волосы. «Отправлю Констанцу завтракать, - решил он, - а сам возьму поднос и поднимусь к Саре-Джейн».
-Хочу круассанов! - заявила Констанца: «Как ты думаешь, папа, бабушка Бланш их испекла?»
-Конечно, - Дэвид посмотрел на черноволосую голову дочки: «Шестьдесят мне следующим годом. Думал ли я, что на старости лет Господь меня семьей наградит…, Увидеть бы, как она диплом получает, к алтарю ее повести…, И Майкл пусть женится, двадцать три ему».
В лесу было тихо, солнечные лучи пронизывали кроны деревьев. Пахло мхом, где-то наверху, на ветках, курлыкали голуби. Констанца скакала впереди, напевая. Дэвид шел, любуясь высокими, вековыми соснами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он не видел, как блеснула медь подзорной трубы, как мужчина, белый, в холщовой куртке, тронув коня, едва слышно велел еще трем:
-Они в этот приют, - человек выругался, - к обеду собираются. На обратном пути мы их перехватим. Давайте разъезжаться, встречаемся на мосту.
Он провел рукой по русым, золотящимся под утренним солнцем волосам. Пригнувшись, мужчина исчез в густом подлеске.
Бланш спустилась вниз первой. На чистой, большой кухне было тихо, в раскрытое окно слышался звон колокола. Она разожгла плиту и стала месить тесто для круассанов. Бланш не любила ездить на юг. Она всю жизнь прожила в свободных штатах, и даже в столице чувствовала себя неуютно. «Не могу смотреть на этих несчастных, - говорила она мужу, - стыдно перед ними, что мы так ничего и не сделали, чтобы уничтожить рабство».
Натаниэль вздыхал: «Милая моя, а Дорога? А выступления аболиционистов? Школы, - он загибал пальцы, - колледжи для цветных…»
Бланш только поджимала губы: «Что толку от колледжей, когда на юге до сих пор людей, как скот, продают на аукционах, милый? Твоя мать рабыней была. Господи, - женщина крестилась, - дай нам увидеть, как негры свободу обретут, в наши дни».
Бланш поставила противень с круассанами в духовку и заварила кофе. Она присела, невольно вытерев пальцем глаза. Женщина была в утреннем, простом, без кринолина платье. Наверху, в гардеробной, уже был приготовлен шелковый, с кружевами туалет и большая шляпа с перьями. Они наняли экипаж. Возница из свободных негров, должен был забрать их отсюда, доставить в приют и привезти обратно. «Пятьдесят мальчиков, - Бланш улыбнулась, - будем их ремеслам учить, языку, математике, географии, Писанию. Слава Богу, теперь цветным дипломы дают. Колледжи у нас есть, свои. Преподобный отец здесь хороший, он аболиционистов поддерживает».
Она налила себе кофе и присела за большой, деревянный стол. Женщина развернула письмо: «Господи, и в Лондоне тоже, хоть и выжил капитан Кроу, но только сейчас оправился после своих ранений. Хромать теперь будет. И сестра его, так и неизвестно, что с ней случилось. И Марта пропала, - она вспомнила бронзовые волосы девочки, упрямые, зеленые глаза: «Они с Бет подругами были».
Бланш волновалась за дочь: «Двадцать три года, - говорила она мужу, - и она даже не обручена. Конечно, это как с твоей сестрой покойной. Цветных мужчин, образованных, со степенями, мало еще. За белого человека Бет не пойдет, она не из таких женщин».
-Тед женился на белой девушке, и что из этого вышло? - недовольно покачала головой Бланш. Она любила невестку, и, как-то раз, осторожно, спросила, еще до того, как Тед получил срок: «Полина, милая, может быть, тебе к врачу сходить? Вы шесть лет с Тедом живете…»
-Я ходила, - отрезала Полина, - со мной все в порядке. Вы сами, Бланш, дочь в сорок лет родили. У Сары-Джейн ребенок только сейчас появился.
Женщина поднялась, зашуршав пышными юбками. Они собирались на благотворительный бал в поддержку школ для цветных: «Не надо меня обвинять. Сейчас, в Канзасе, я Теда хорошо, если раз в месяц вижу. Он все время на юге проводит, сами знаете».
-Я не обвиняю, милая, - испугалась Бланш, - я просто…,
Она не закончила и взяла невестку за руку: «Прости меня, пожалуйста».
Больше они об этом не говорили. Бланш стала накрывать на стол: «Женился бы Тед на цветной девушке- уже бы внуков нянчили. Может, конечно, когда он из тюрьмы выйдет…., Но Полине тридцать три, она не первой молодости. Развод, - Бланш пожала плечами, - что развод? Сейчас их много, ничего страшного. Тем более, они не венчались. К мировому судье сходили, и все».
Она вспомнила, как сын, еще в Бостоне, за завтраком, весело сказал: «Кстати, мне сегодня на вокзал надо. Полина должна приехать, из Нью-Йорка. У нее каникулы. Мы к мировому судье отправимся, - Бланш закашлялась. Тед, похлопал ее по спине: «Мы с Полиной не хотим никаких торжеств, мамочка, нам это не нужно».
