впопыхах слегка ругались, так это дело понятное. Нас вчера слегка побили, орудие вышло из строя, только на ремонт встали, вооружением занялись, весь вечер возились, а тут «сниматься немедленно, в Циммербуде выходить», — с примирительными нотками пояснил Одинцов. — Определенная полундра получилась, команда третьи сутки без отдыха. Да еще без основного вооружения сейчас идем. Мало ли…
— В том и тайный смысл полундр, — вздохнул Евгений. — Мы вот тоже направлены без основных сил и по полундре. Приказ. Так что забудем про ругань, товарищи героические катерники, на войне без ругани, как и без полундры — редко получается.
— Очень точно говорите, — покосившись на командира, подтвердил сигнальщик. — Всякое бывает.
— Не отвлекайся от наблюдения, старшина, — сурово, но не чересчур, приказал Одинцов. — А вы, значит, товарищ старший лейтенант, сопровождаете, э-э… служащую? Или она подконвойная?
— Это товарищ Мезина — подконвойная? — удивился Евгений. — Да с чего это? Опытный специалист, проверенный боевой офицер. А что из кубрика не выходит — так спать завалилась. Рационально использует минуты отдыха. Говорю же — опыт.
— Вот оно как. Еще раз извиняюсь, видимо, не в свое дело лезу, — справедливо предположил лейтенант Одинцов.
— Да обычное дело. Товарищ Мезина, она такая — вызывает непременные вопросы. Все подряд интересуются. Но насчет подконвойной — это ты, лейтенант, оригинальную версию выдвинул. А вы где вчера воевали-то? Если опять же не секрет?
Оказалось, «199»-й ходил на перехват конвоя, наши катера утопили два судна с немцами — «сплошь офицеры, в черной форме, сдаваться не хотели».
Насчет «офицеров в черной форме» старший лейтенант Земляков кое-что знал, поскольку участвовал в написании служебно-оперативной ориентировки о «предполагаемых мероприятиях по пресечению эвакуации противника». Не столь «сплошь офицеры» на тех судах были, как сплошь танкисты из 5-й танковой. Перехватили, значит, не прошляпили[2].
— Это правильно. Нужно пресекать, а то будут драпать, — одобрил Земляков недлинный военно-морской рассказ. — А позже ваши катера конвой перехватывали?
— Да куда же немцы полезут? — удивился командир катера. — Видят, что топят без долгих разговоров. Проще на суше сидеть и сдаваться.
— Это да, проще, — согласился Евгений.
Что-то со вчерашнего дня все не очень по плану шло. Углом «калька» выперла. Должны до последнего немцы конвои отправлять: к остаткам фатерлянда драпать, а то и в соседние, теоретически нейтральные страны, надеясь на благополучное и почетное интернирование. А тут сплошные новые вводные поперли. Ничего, через час сеанс связи, узнаем, как дела у оперативников и на электростанции. Собственно, скоро сами в Пайзе будем. Хотя туман… и как речные катерники этак на ощупь ходят? Это же не Ока, и даже не Волга, вообще чужие малознакомые берега…
Моряки прислушивались:
— Кажется, артогонь, товарищ командир? — сказал сигнальщик.
— Похоже, — лейтенант Одинцов не отрывался от бинокля.
Лично старший лейтенант Земляков — офицер сухопутный, но на слух не жалующийся — кроме рокота двигателя и плеска воды ничего не слышал. Специфика, однако, да еще туман звуки глушит.
От непонятности как-то не по себе становилось, даже подташнивание и головная боль усилилась.
— Радиограмма, товарищ лейтенант! — закричали из скрытой в тесных броне-недрах радиорубки.
Евгений переглянулся с сигнальщиком. Было понятно, что что-то случилось.
— Сейчас развернут нас, — глухо сказали из-за брони рубки — там за штурвалом стоял рулевой, слышавший разговор, но невидимый. — А я говорил — с таким авралом выходить — толку не будет.
Слова рулевого-пессимиста не замедлили подтвердиться. Взлетевший наверх командир гаркнул:
— К бою!
Старший лейтенант Земляков наблюдал за приготовлениями — собственно, разбегаться с молодецким топотом по своим башням, торпедным аппаратам и отсекам моряки не могли, поскольку «199»-й был компактен, башен имел всего две с четвертью — танковая и две открытые пулеметные, — а торпедный аппарат и вообще отсутствовал, да и команда была численностью всего в семь человек[3], плюс суровый лейтенант Одинцов.
Следовало сходить в кубрик и взять личное оружие. Едва ли ППС способен сыграть заметную роль в морском бою, но если срочно высаживаться на берег, то вполне пригодится. Кстати, хорошо, что не открытое море, тонуть в широких соленых водах Евгению совершенно не понравилось, имелся опыт. Но сейчас хотелось бы узнать, что стряслось. Соизволит Одинцов сообщить или это ниже его командирского достоинства?
Одинцов изволил:
— Извиняюсь, товарищ контрразведчик, прежде всего у нас идет проверка боевого порядка. Ситуация складывается такая: наш дозор обнаружил конвой противника, атаковал. Согласно приказа все катера дивизиона выдвигаются к месту боя. Нам тоже приказано поддержать огнем и маневром, но со второго эшелона. Собственно, у нас иного выхода и нет. Немцы в канале, почти рядом с Циммербуде, высаживать вас сейчас опасно. Могу продемонстрировать карту, места для маневра тут немного. А у меня четкий приказ. Между прочим, боевой…
Вот же вредный характером лейтенант — по-любому достанет.
— Твою… Одинцов! — зарычал корректный и интеллигентный переводчик. — Ты мне что тут лепишь⁈ Я от тебя требую от боя уклоняться? Или в катерные дела вмешиваюсь? Приказано — выполняйте. А карту я получше тебя знаю, и, кстати, мы не к теще на блины едем. Морского волка он тут строить будет. Я, к твоему сведению, Кёнигсберг с автоматом насквозь прошел, когда вы еще на подходе по тинам Прегеля болтались.
— Я вообще не то имел в виду… — сбавил пафоса Одинцов.
— Что вы тут напрягаетесь? — поинтересовалась неслышно возникшая на палубе Катерина.
Товарищ Мезина была чуть румяна со сна, приглаживала встрепанность светлых волос. Прямо боевая русалка с расстегнутым, свежеподшитым воротом гимнастерки. Понятно, что лейтенант Одинцов окончательно онемел и стушевался.
— Да про карту дискутировали, — пояснил Евгений. — Тут срочная вводная: впереди катерники ведут бой с конвоем противника. Нам приказано поддержать, а уже потом следовать по маршруту.
— Поддерживаем, и сразу идем к месту, — пробормотал Одинцов, отводя взгляд. — Приказано не рисковать.
— Ага, понятно. Сейчас личному составу сообщу, будем готовы, — сказала Катерина, и одергивая
