Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шоммер не отказался от предложения, но, прежде всего, захотел посмотреть товар. Решили, что на следующий день Шмидт принесет ему несколько фотоаппаратов. Шоммер осмотрел их и заявил, что они краденые и что ему как фоторепортеру милиция регулярно присылаег номера пропавших фотоаппаратов и цепных запасных частей к ним. Впрочем, его это мало беспокоит. Из семи фотоаппаратов он выбрал три и заплатил тысячу шестьсот форинтов. Это было в два раза больше, чем предлагали другие, и Шмидт согласился. Расплатившись, Шоммер сказал, что продать эти вещи Шмидт нигде не сможет, а если попытается это сделать, то тут же погорит. Ему же, Шоммеру, они нужны для работы. За такую цену он возьмет и еще, если будут. Пусть Шмидт звонит ему. Шмидт потом проверил цену проданных вещей - Шоммер заплатил ему почти четверть их настоящей цены. Но это более или менее его устраивало. Шоммер еще два или три раза покупал у него фотоаппараты и запасные части к ним, и между ними не было никаких недоразумений до тех пор, пока Шмидт не усидел в витрине цену японского фотообъектива. Он рассчитывал получить от Шоммера, по крайней мере, три-четыре тысячи форинтов, а получил всего пятьсот - это было явное надувательство, и он позвонил Шоммеру на прошлой неделе, в понедельник вечером, но не застал того дома. Двадцать восьмого января, во вторник утром, Шмидт опять позвонил Шоммеру и сказал, что им срочно надо поговорить. Шоммер ответил, что он сейчас уходит и вообще на этой неделе очень занят - у него много работы,- и попросил позвонить в середине следующей недели. Шмидт, говоривший из телефонной будки на улице Габона, увидел Шоммера, выходившего из дому.
Шмидт направился, было, ему навстречу, но тот сел в такси, стоявшее у подъезда, и уехал. А ведь он заметил Антала и даже, улыбаясь, помахал ему рукой из машины. Это взбесило Шмидта, и он твердо решил потребовать причитающиеся ему деньги или взять обратно японский фотообъектив. До обеда он ждал Шоммера на улице, но тот вернулся не один, а с какой-то женщиной, которую он повел к себе.
Тогда у Шмидта появилось предчувствие, что ему придется нелегко.
Вечером Шмидт пошел в парк, где стояла старенькая машина его друга, «трабант»,- друг как раз отбывал в тюрьме трехмесячный срок,- открыл ее и поехал за Фекете, потом они вместе заехали за Долговичем. Шмидт растолковал им, что от них требуется, и двадцать девятого, в среду утром, издали показал им из «трабанта» Шоммера. Они договорились, что Фекете, по прозвищу Темный, и Долгович - по кличке Трясун, попеременно днем и ночью будут следить за Шоммером и, если он вернется домой один, дадут знать ему, Анталу Шмидту.
Долгович рассказал, что Шоммер целый день разъезжал по городу, а после обеда задержался в доме на улице Авроры, примерно в десять вышел на Бульварное кольцо и немного подождал у одного дома, пока из него не вышла какая-то компания. От этой компании отделилась женщина, с которой Шоммер направился на автобусную остановку. Они сели на двенадцатый автобус, сошли на улице Мештер и направились к улице Габона. Там одностороннее движение, и Долгович не мог следовать за ними, а пока он развернулся и выехал на улицу Габона, их уже не было видно. Но через несколько минут в окне дома, где жил Шоммер, загорелся свет и кто-то, очевидно, он сам, задернул штору. Долгович оставил машину на улице Габона, вошел в кафе «Лилия», где, как они условились, его должны были ждать Шмидт и Фекете. Они действительно сидели в кафе в компании двух девиц. Долгович отозвал Шмидта и объяснил ему обстановку, и Шмидт тут же нослал Фекете наблюдать за домом и не упускать Шоммера из виду. Долгович передал ключ от машины Фекете, и тот ушел.
Шоммер вышел из дому примерно в четверть двенадцатого, сел в такси и поехал на проспект Мартирок. Здесь он отпустил такси, позвонил у подъезда и вошел в дом. Фекете вынужден был остановиться чуть подальше. Едва он заглушил мотор, как Шоммер вернулся, сел в небольшой «фиат», стоявший у тротуара, и дал полный газ. Фекете не ожидал, что Шоммер сядет в чужую машину, и чуть было не потерял его из виду. На Бульварном кольце, за улицей Маяковского, Шоммер остановился, вышел из машины, вошел в телефонную будку, позвонил, затем снова сел в машину и двинулся дальше. Фекете следовал за ним.
Свернув на улицу Габона, Фекете тут же затормозил, потому что «фиат» уже стоял, а сам Шоммер шагал к дому. Он вышел оттуда с женщиной. Они сели в «фиат», и машина уехала.
- Вы видели эту женщину вблизи? Вы могли бы ее узнать? - спрашивает Еромош.
- Но вы подумайте сами! Ночь, темно, только уличные фонари, и между нами по крайней мере метров пятьдесят. Я только видел; что это была женщина.
- Ну хотя бы как она была одета?
- В пальто и в шапке.
- А на ногах? Какие на ней были туфли?
- Не туфли, а сапожки.
- Одну минутку,- говорит Еромош и быстрыми движениями рисует на листке блокнота три женские фигуры.- На которую из них более всего похожа та женщина?
- На эту,- тычет Фекете пальцем в среднюю фигуру женщины в приталенном пальто с широкими полами, в сапожках с длинными голенищами и в меховой шапке.
- Вы уверены? - спрашивает Еромош.
- Еще бы! На рассвете, когда они вернулись, я еще раз видел ее.
- В котором часу это было?
- Часа в четыре с минутами. Я ехал за ними только до Чепеля, потому что «трабант» остановился. Бензин кончился. Вернее, бензин был, но, пока я подкачал из резервной канистры, они уже были черт знает, где. Я решил не ехать дальше, потому что ночью вряд ли достану бензин, если он кончится через шестьдесят - семьдесят километров. А если и найду бензозаправочную станцию, то, пока буду заправляться, они все равно улизнут. Поэтому я вернулся, остановился на улице Габона и решил вздремнуть. В начале пятого подкатил «фиат», они вышли из машины и поднялись в квартиру, а я помчался к Анталу и все ему сообщил. Он отослал меня обратно, сказав, что в восемь часов меня сменит и чтоб я делал свое дело, петому что не пожалею, так как тут пахнет по крайней мере тремя тысячами.
Еромош кивает Голигу, тот зовет из коридора дежурного.
- Прошу отвести допрашиваемого в соседнюю комнату. Пусь он остается там, пока я не позову.
Посовещавшись, Сипек и Шомфаи одеваются и выходят.
Через сорок пять минут на столе Еромоша звонит телефон.
- Да, это я,- говорит Еромош в трубку.- Отлично. Введи и поставь в конце коридора, под лампой. Рядом ни кого не должно быть. Распорядись, чтобы в коридоре тоже никого не было. Правильно.
Он кладет трубку, говорит громко, чтобы слышали в соседней комнате.
- Ференц Фекете, войдите. Вы сейчас выйдете в коридор и посмотрите налево. В конце коридора стоит человек. Вглядитесь в него хорошенько - знаком ли он вам, видели ли вы его, и если видели, то где и при каких обстоятельствах. Поняли?
- Понял. А если не видел?
- Не видел - значит, не видел.
Еромош про себя считает до сорока, потом открывает дверь.
- Идите.
Фекете выходит, смотрит налево, в конец коридора, и тут же поворачивается, заглядывает в комнату, где стоит Еромош:
- Это та самая, с улицы Габона. Только шапка тогда на ней сидела прямо, а не набок… Вот так…- Ладонью с растопыренными пальцами он показывает, как сидела шапка.
- Хорошо. Спасибо. Входите.
Еромош закрывает за ним дверь, тот стоит в комнате с глупой улыбкой на лице, ожидая, что его похвалят. Но Еромош обращается к Келемену, который молча сидит за другнм столом.
- Продолжим дело Шоммера, товарищ Келемен, или сначала закроем дело Хуньора?
- Думаю, что сначала надо закрыть дело Хуньора,- тихо произносит Келемен.- По времени оно началось первым. Будем соблюдать очередность.
- Уведите допрашиваемого Ференца Фекете и введите Эдит Чаус,- говорит Еромош дежурному, стоящему рядом с Фекете.
11
Горькое торжество. Или торжествующая горечь. Ке-лемен не раз пытался осмыслить атмосферу почти праздничных минут того финала, кorдa стихает азарт погони, когда в медленном круговом движении почти сами собой соединяются в одно целое казавшиеся ранее несоединимыми детали, когда озаряются на мгновение, а потом снова выглядят обыденными и простыми человеческие поступки, когда и закоренелый убийца на секунду становится человеком, достойным жалости, когда плевелы уже отделены от зерен, но право сильного остается еще естественным законом, и только позднее, на судебном разбирательстве, оно обретет форму морали и правосудия, обоснованно сформулированного закона. Горечь торжества- это, пожалуй, точное выражение, разграничительная черта между преступлением и наказанием, у которой завершается почти химически прозрачная формула убийства - неповторимого и необратимого процесса, и начинается процесс наказания - процесс осуждения преступника на пожизненное заключение или даже на смерть. А между ними - эти минуты, эта горечь твржества.
Эдит Чаус действительно перестала отпираться - Еромош был прав, она оказалась умнее, чем они думали. Келемену хотелось было спросить, осознала ли она до конца, что теперь уже совершенно бессмысленно все отрицать, или она только почувствовала это; но он не спросил, довольствуясь тем, что девушка не отпирается, а говорит тихим, немного грустным голосом. В зеленом зимнем пальто с широкими полами, в сапожках с новыми подметками, с копной длинных черных волос, сверкавших при свете настольной лампы от каждого движения головы, она казалась немного измученной, но все же очень красивой.
- Следующая станция – смерть - Наталья Лапикура - Полицейский детектив
- Три детектива - Игорь Бойко - Полицейский детектив
- Новогодний сюрприз - Рудольф Васильевич Ложнов - Полицейский детектив
- ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Элизабет Джордж - Полицейский детектив
- Ход с дамы пик - Елена Топильская - Полицейский детектив
- Роковая сделка - Григорий Башкиров - Полицейский детектив
- Кровь среди лета - Оса Ларссон - Полицейский детектив
- Гуляла смерть в фате венчальной (сборник) - Николай Леонов - Полицейский детектив
- Фейри-профайлер - К. Н. Кроуфорд - Детективная фантастика / Полицейский детектив / Триллер
- Ночной снайпер - Фридрих Незнанский - Полицейский детектив