Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исаак снова обрел дар речи.
– Ну вот, теперь-то уж нам будет хуже некуда, – сказал он. – А я одно говорю: зря ты это сделала.
– Да, – ответила Ингер.
– Как же ты на это пошла?
Ингер молчала.
– И как у тебя рука поднялась!
– Она была точь-в-точь как я. Тогда я свернула ей лицо на сторону.
Исаак покачал головой.
– Она сразу и померла, – продолжала Ингер и зарыдала.
Исаак помолчал.
– Ну, ну, теперь поздно плакать, – сказал он.
– У нее были темные волосики на затылке, – всхлипывала Ингер.
На этом все и кончилось.
И опять пошли дни. Ингер не арестовали, начальство отнеслось к ней милостиво, ленсман Хейердал допрашивал ее, как стал бы допрашивать всякого другого, и только сказал:
– Печально, что случаются такие вещи!
На вопрос Ингер, кто на нее донес, ленсман ответил, что никто в отдельности, но слышал он об этом деле с разных сторон от многих. Не выдала ли она себя сама какому-нибудь лопарю?
Ингер: да, она рассказывала каким-то лопарям, как Ос-Андерс пришел к ней середь лета с зайцем, и от этого у ребенка, которого она носила под сердцем, сделалась заячья губа. А не Олина ли послала зайца?
Ленсман этого не знал. Но если даже и так, он все равно не стал бы заносить в протокол пример такого невежества и суеверия.
– Моя мать тоже увидала зайца, когда меня носила, – сказала Ингер…
Овин был готов, он вышел большим, с сеновалами по обоим концам и гумном посредине. Сарай и прочие временные склады очистили, а сено снесли в овин, ячмень сжали, высушили на жердинах и тоже свезли в овин, Ингер повыдергала морковь и репу. Все было убрано. Теперь только бы жить да радоваться, у новоселов всего припасено вдоволь, Исаак опять принялся распахивать до заморозков новь, увеличивая ячменное поле, – настоящий он был пахарь; но в ноябре Ингер сказала:
– Сейчас ей бы исполнилось полгодика, и она бы уже всех нас узнавала!
– Теперь уж ничего с этим не поделаешь, – отвечал Исаак.
Зимой Исаак молотил ячмень в новом овине, а Ингер долгими часами, пока дети играли на сеновале, работала с ним рядом, орудуя цепом не хуже его. Зерно выдалось крупное и полновесное. К новому году установился отличный санный путь. Исаак начал возить дрова в село, у него были уже постоянные покупатели, хорошо платившие за дрова летней сушки. Однажды он сговорился с Ингер взять поеного бычка от Златорожки и свезти его вместе с козьим сыром мадам Гейслер. Мадам пришла в восторг и спросила, сколько все это стоит.
– Ничего, – отвечал Исаак. – Ленсман заплатил за все.
– Благослови его Господь, неужели заплатил! – сказала мадам Гейслер и совсем растрогалась. Она послала Элесеусу и Сиверту книжек с картинками, игрушек и печенья. Когда Исаак вернулся домой и Ингер увидела подарки, она отвернулась и заплакала.
– Что с тобой? – спросил Исаак.
– Ничего. Вскорости ей был бы годик, и она бы уж все понимала! – отвечала Ингер.
– Да, но ты ведь знаешь, какая она уродилась, – сказал Исаак, желая ее утешить. – А кроме того, может, все еще и обойдется. Я разузнал, где сейчас Гейслер.
Ингер подняла голову.
– Разве он может помочь?
– Не знаю.
Потом Исаак повез ячмень на мельницу, смолол его и вернулся домой с мукой. А там опять принялся за рубку леса, заготавливая дрова на будущий год. Жизнь его проходила в смене одной работы на другую в зависимости от времен года, от земли к лесу и от леса опять к земле. Миновало уже шесть лет, как Исаак работал на своем хуторе, а Ингер – пять, все могло бы быть хорошо, если б так продолжалось и дальше. Но этому не суждено было быть. Ингер ткала и ходила за скотом, она так же усердно пела псалмы, но, Господи, по части пения она была что колокол без языка.
Как только установился путь, ее вызвали в село для допроса. Исааку пришлось остаться дома. Пока он оставался один, он надумал съездить в Швецию и разыскать Гейслера, может, добрый ленсман опять пожалеет жителей Селланро. Но когда Ингер вернулась, оказалось, что она уже обо всем разузнала, справилась и насчет приговора: согласно параграфу первому, ей полагается пожизненное заключение. Да, она встала в самом святилище правосудия и откровенно во всем призналась, двое свидетелей из деревенских смотрели на нее жалостливо, а судья допрашивал очень ласково; но все равно ей было не устоять перед светлыми головами законников. Высокопоставленные судейские господа такие искусники, они знают всякие параграфы, выучили их наизусть и все помнят, вот какие у них светлые головы. Но и они не без здравого смысла, даже и не без сердца. Ингер не могла пожаловаться на правосудие; она не рассказала про зайца, но когда, вся в слезах, призналась, что пожалела свое уродливое дитя и потому лишила его жизни, судья тихонько и серьезно кивнул головой.
– Но у тебя самой заячья губа, – сказал он, – а ведь ты же хорошо устроилась?
– Да, слава богу, – ответила Ингер. И ничего не рассказала о тайных страданиях, пережитых в детстве и юности.
Но судья все-таки, должно быть, кое-что понял, он сам был хромоногий и не мог танцевать.
– Приговор… право, не знаю! – сказал он. – Собственно, полагается пожизненное заключение. И я не знаю, можем ли мы понизить срок и насколько, вторую ли взять нам ступень или третью – с пятнадцати лет до двенадцати или с двенадцати до девяти. Сейчас заседает комиссия по смягчению уложения о наказаниях, пока еще решения не принято. Но будем надеяться на лучшее, – сказал он.
Ингер вернулась домой в тупом спокойствии, арестовать ее признали ненужным. Прошел месяц-другой, и вот однажды вечером Исаак, вернувшись с рыбной ловли, узнал, что в Селланро побывали ленсман и новый пристав. Ингер встретила Исаака радостно и расхвалила его, хотя рыбы он принес совсем мало.
– Что это я хотел сказать, у нас тут были гости? – спросил он.
– Гости? Ты о ком?
– Я вижу свежие следы перед домом. Кто-то ходил тут в сапогах.
– Никого чужих не было, кроме ленсмана и еще одного с ним.
– Так. Чего же им было нужно?
– Сам знаешь.
– Они приезжали за тобой?
– Ну вот, за мной! Они просто привезли приговор. И скажу тебе, Исаак, Господь милостив к нам, все вышло не так, как я боялась.
– Ну, – в волнении проговорил Исаак, – значит, не так уж надолго?
- Проселок - Алексей Николаевич Апухтин - Разное / Поэзия
- Давай никому не скажем - Агата Лель - Разное / Драма
- Чжуан-цзы - Чжуан-цзы - Древневосточная литература / Разное
- Последний сон - Майя Анатольевна Зинченко - Периодические издания / Русская классическая проза / Разное
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Среди текста - О'Генри - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Отцы и дети. Дворянское гнездо. Записки охотника - Иван Сергеевич Тургенев - Разное / Русская классическая проза
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Нетерпение сердца - Цвейг Стефан - Зарубежная классика