Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Земля под ногами перестала дрожать, и дорога и кусты вроде встали на место. Кешка затряс головой и стал оглядываться назад, туда, откуда они пришли. Однако там всё было спокойно и, похоже, тихо, но в ушах звенело, и он не понимал, где это – в его голове или кругом. Вдруг со стороны Осовца блеснула такая яркая вспышка, что Кешка увидел Оськина, стоявшего над своей лошадью и целившегося ей в голову из карабина, как будто бы тот был весь вырезан из чёрной бумаги так подробно и в таких деталях, что Кешка различил мушку на конце ствола. Кешка на секунду ослеп. И тут оттуда, где блеснула вспышка, ударил гром не хуже того, что прогремел сзади секунду назад. «Обстрел, большая пушка, видать!» Он отвязал повод араба и бросил его Оськину. Они поскакали в Гонёнзд.
До Гонёндза они доскакали в темноте и плотной метели. Кешка не ошибся, по Осовцу сделала выстрел крупнокалиберная артиллерия. Кешка решил, что с полученным в штабе 3-го Сибирского корпуса пакетом им надо в саму крепость, и проскакали мимо Гонёндза. Метель несла снег настолько густо, что пехотные позиции справа от дороги между Гонёндзом и Осовцом замела и сровняла с дорогой. Краем глаза Кешка видел, как из сугробов откапывается пехота. Промежуток времени, когда Кешка, Оськин и Доброконь скакали от Гонёндза до Осовца, германская артиллерия молчала. Когда уже подъехали к воротам Плацдарма, справа раздался взрыв, Кешка его не слышал, но ощутил – взрывная волна опрокинула его вместе с Красоткой. Падая, Кешка машинально выставил левый локоть, упал на него и от боли потерял сознание.
В это же самое время усилилась канонада в шестидесяти верстах севернее Осовца в районе обширного Августовского леса. Это германские армии приступили к добиванию 20-го корпуса генерала Булгакова Десятой русской армии генерала Сиверса.
* * *Иннокентий очнулся оттого, что стал задыхаться. Он открыл глаза, перед ним проплыла фигура в тумане, она вся была в белом. Фигура сначала прошла мимо Иннокентия, потом, когда тот стал шевелиться и перхать, подошла к нему и присела рядом, держа что-то в руках. Иннокентий жевал липкую грязь во рту, чтобы выплюнуть её, но грязь была похожа на клейстер и отделяться от нёба и языка не желала. Фигурой в белом была сестра милосердия, Кешка это сейчас разобрал. Она за затылок подняла ему голову, поднесла ко рту фарфоровую кружку с трубочкой, Кешка почувствовал воду и стал пить.
– Нет! – сказала ему сестра. – Надо пополоскать во рту и вот сюда выплюнуть.
– Прочухался, вахтмистер-министер, – услышал Кешка. Конечно, это был Минька Оськин, и Кешка узнал его сразу: по нахальному обращению, по звучанию голоса, по тому, как он… И только тут Кешка обратил внимание, что лицо сестры милосердия замотано полотенцем или марлей, остались только глаза, а воздух в палате был будто напустили туману.
– Это пыль, – сказала сестра, она говорила что-то ещё, но Кешка не слышал, он только видел, что она открывает рот, марля на рту шевелилась и была то выпуклой, а то с ямкой по форме рта. Сестра говорила и как-то наклоняла и пригибала голову, и Кешке казалось, что она хочет спрятать голову, и тут он стал ощущать, что воздух и всё вокруг на секунду, на две как бы оживает.
«Долбят, – понял он, – большие пушки, тяжёлая антилерия!»
– Сейчас я вам тоже обвяжу голову, чтобы вы не задохнулись, – расслышал он, сестра поднялась, на её месте тут же оказался врач, большой дядька в пенсне и тоже обвязанный по лицу, и у него так же, как у сестры милосердия, на месте рта шевелилась марля.
– Дай-ка мне руку, – сказал он и, не дожидаясь, когда Кешка поймёт, стал поднимать его левую руку. Кешка почувствовал тупую боль в плече. – Шевелится, – сказал врач и поднялся, – перелома нет, давайте на стул, будем выправлять вывих.
Сестра обмотала Кешке голову марлей, точно так же был обмотан Минька, он лежал на соседней койке, и стала помогать подняться. У Кешки немного кружилась голова, но он спустил ноги на пол и встал сам. Сестра подсунула под него табурет. Доктор сел, он стал щупать Кешкино плечо. Кешка морщился, но боль терпел. Вдруг доктор дёрнул, у Иннокентия потемнело в глазах, и он стал то ли падать, то ли взлетать и снова оглох.
– Ну вот и всё! – сказал доктор откуда-то издалека, но его глаза оказались совсем близко, вплотную к Кешкиным, и он глядел ими прямо Кешке в душу. Доктор отодвинулся. – Пошевели плечом, – велел он, Кешка боялся. – Не бойся, – сказал доктор.
Кешка пошевелил, боли не было, то есть она была, но уже где-то далеко, только как память.
– Эх, пока ты без сознанки валялся, кругом тута така сестричка была, любо-дорого смотреть, а вчера она с твоим полковником отбыла…
После исправления вывиха Кешка не захотел лежать и сидел. Минька болтал. Он лежал на животе, маленьким осколком от того взрыва около ворот Плацдарма ему разворотило половину задницы, и сидеть он не мог, не мог лежать на спине и иногда от боли терял сознание. Он умолкал на полуслове и опускал голову подбородком на кулаки, и Кешке становилось понятно, что Минька потерял сознание. Но это бывало ненадолго, на пару минут. Сначала Иннокентий не знал, что делать, а потом приспособил мокрое, холодное полотенце, которое прикладывал к Минькиному лицу. Про Доброконя Иннокентий узнал, что Доброконь остался цел и вчера отбыл вслед полку, как только полковника Розена в сопровождении сестры милосердия отправили в Гродно. Вместе с полковником отправили и его белого араба.
– И арабчика у мине отобрали… А мой-то, от сердца, с испугу и помер, прям как есть на дороге…
Кешка вздрогнул, он не заметил, что Оськин очухался после очередного обморока.
– …военную добычу отобрать у казака… это ж надо!..
Кешка хотел ответить, что арабчик полковнику после такого ранения был как родня и нужнее, чем Миньке, но ничего не сказал, потому что Минька замолчал и уставился в белую стену. А сестру милосердия, уехавшую с полковником Розеном, он вспомнил, он видел её, когда ненадолго приходил в себя. У неё были заботливые глаза и тёплые, мягкие, хрупкие пальцы.
С 12 февраля германцы бомбардировали Осовец беспрерывно.
От лазарета, находившегося на плацдарме до штаба крепости, расположенного в форте № 1, Кешка добирался перебежками от угла одних развалин до угла следующих. Германцы кидали бомбы без перерыва, и они взрывались в крепости и вокруг неё каждые две-три минуты. На плацдарме лежали груды битого кирпича, остатки старых крепостных построек и горело всё, что было из дерева. Под ногами валялись и путались телефонные и электрические провода, сорванные взрывами и осколками. Несколько раз Иннокентий чуть не падал.
В штабе его встретил писарь и проводил в канцелярию. Генерал-лейтенант Шульман сидел в свете керосиновой лампы и с несколькими офицерами рассматривал карту. Он поднял глаза на Четвертакова.
– Говорят, ты хороший стрелок? – спросил он. – А то, что хорошо ориентируешься на местности, это я знаю!
Кешка напрягся.
– Я имею в виду, что не заплутаешь! Не заплутал же в прошлый раз! Да ещё ночью?
– Никак нет, ваше высокопревосходительство, не заплутал.
– А в картах понимаешь?
Кешка смутился.
– Да нет! Не дама, король, туз, а вот, посмотри!.. – сказал генерал и позвал Иннокентия подойти ближе. – Глянь, видишь что-нибудь знакомое?
Иннокентий стал смотреть на карту: он увидел геометрическую фигуру с острыми углами – крепость Осовец; кривую линию – реку Бобёр; мост через реку рядом с опорным пунктом Гонёндз; шоссейную дорогу на Граево и сам городок Граево; разумеется – Райгород, и даже ему показалось, что он признал то место, где была стычка с германским конным разъездом.
– Покажи, где была стычка и где к вам прибился конь полковника Розена.
Кешке очень хотелось почесать в затылке, но он глянул на офицеров, среди которых на этот раз не было знакомых, и перетерпел.
– Вот тута. – Он уверенно показал пальцем в то место, где проходил осушительный канал, а рядом с ним шла дорога и упиралась в другую дорогу вдоль леса. – Тута они и наскочили.
– Кто они?
– Германцы. – Иннокентий оторвался от карты и посмотрел в глаза генералу.
– А знаешь, что было в сумках седла на полковничьей лошади?
– Никак нет, ваше высокопревосходительство.
Генерал отклонился и достал сложенную карту.
– Вы наскочили на разъезд германской артиллерийской разведки, вот! – Он стал раскладывать поверх лежавшей на столе карты другую, судя по сказанному им – германскую. На ней Кешка тоже всё понял, только названия были написаны незнакомыми буквами.
– И сколько их было?
– Четверо конные и три пехота!
- Князь-пират. Гроза Русского моря - Василий Седугин - Историческая проза
- Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты - Эдуард Борнхёэ - Историческая проза
- Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
- Травницкая хроника. Мост на Дрине - Иво Андрич - Историческая проза
- Солдат и Царь. том первый - Елена Крюкова - Историческая проза
- Царь Горы, Или Тайна Кира Великого - Сергей Смирнов - Историческая проза
- Князь Серебряный - Алексей Константинович Толстой - Историческая проза
- Князь Юрка Голицын - Юрий Нагибин - Историческая проза
- Белая Россия - Николай Стариков - Историческая проза
- Царь Иоанн Грозный - Борис Федоров - Историческая проза