Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, люблю. Папа — самый лучший!
— Но папа тоже еврей.
— Папа тоже? — поразился Сеня и сжал кулаки. — Ну, получат они у меня, когда завтра гулять пойду! Не дам им папу ругать!
Сеня немного успокоился, он теперь ощущал себя настоящим пиратом и был готов за себя постоять. Папа уточнил у него, где была драка, и пошел за потерянной шапкой, а когда вернулся, Сеня уже стащил сапоги, отдал матери пальто и расслабился. Жизнь теперь не казалась ему такой уж безнадежной. Но тут ему пришла в голову новая идея:
— Мама, а ты давай мне на улицу немного денег. Пусть все увидят, что евреи совсем и не жадные, ну нисколечко, и даже наоборот!
Маме идея не слишком понравилась, а папа хмуро посоветовал не быть подлизой: уступками противника не задобрить, он только обнаглеет.
— Лучше драться, — обрадовался Сеня.
— Ну, драться это уж в крайнем случае, когда нападают, — объяснил папа. — Ты запомни главное: в каждом человеке есть что-то и хорошее тоже, даже в последнем негодяе. Найди это хорошее, и тогда с ним можно будет поладить. Ну, если не получается обойти его стороной.
Сеня не до конца понял эти слова отца. Вот Петька — хороший. Весь хороший, и ничего в нем искать не нужно. А что такого особенного в Зинке, дразнится, кривляется, да вредничает? И назло ему сердито закидывает за спину светлую косу, как будто нарочно, подальше от Сени. Но он, как человек добросовестный, попытался разглядеть что-то хорошее в представителях дворовой братии. Это было совсем даже не скучное занятие и чаще всего что-нибудь хорошее ему найти удавалось. Больше всего намучился он найти хоть что-нибудь хорошее в Олеге, но потом вспомнил, что у Олега есть брат, Стасик, и этот Стасик лучше всех брызгал из лужи в прохожих, а потом делал вид, что это не он. Не у каждого был такой брат.
В общем, жили они уж повеселее, чем взрослые, у которых всегда не хватало времени на приключения. Обычно никто не опускался до мелочных придирок и уже на следующий день все забыли, что Сеня на самом-то деле еврей. Всё у них было по-честному. Хотя иногда, в перерыве между играми, можно было услышать что-нибудь вроде «ты хохол», а в ответ «а ты кацап». Но всё это звучало мирно, без особого наскока, как «ты хромой», «ты дурак» или «ты кривой». А как-то, когда Сеня во дворе заострял самодельную стрелу с помощью осколка стекла, его окружила компания ребят во главе с Данилой, он уже в школу ходил. Среди них был и его ближайший друг Петька. Некоторое время они молча смотрели на его труды и выжидательно молчали, а потом Данила торжественно возгласил:
— Скажи нам, Сеня, какая у тебя национальность?
Сеня сглотнул слюну и твердо сказал:
— Еврей.
Все были поражены его ответом, а Петька твердо произнес:
— А что я вам говорил? Он сам признается!
— Получается, не все они трусы, — удивленно протянул Данила.
Все разошлись, впечатленные отчаянной смелостью Сени, но, на всякий случай, матери он об этом ничего не рассказал.
2
Шло время. Сеня уже учился в институте приборостроения, атмосфера вполне располагала каждого чувствовать себя, как в своей семье. Кто-то посвящал себя учебе, другие жили интенсивной личной жизнью, а некоторые успешно делали карьеру на общественной лестнице — у этих обычно был сильный характер. Но все были в равном положении, никто не доминировал, никого не притесняли, да это было и невозможно: широкое жизненное пространство позволяло каждому найти свою нишу. Сеня, впрочем, особо и не искал, итак всюду чувствовал себя своим.
На улицах он иногда ловил косые взгляды или даже ехидные реплики, но редко и мимоходом. Это немного напоминало Сене рассказ преподавателя, недавно побывавшего в Шанхае: прохожие задерживали на нём взгляд, и было не очень комфортно, когда огромная толпа смотрит на тебя, и ты идешь в сопровождении этих взоров. А некоторые малыши поворачивались задом и демонстративно приспускали штанишки. Конечно, Сеня, слава богу, был не в Шанхае, но чем-то всё-таки, видимо, отличался от массы.
Жил он в общежитии, в одной комнате с Андреем, Коляном и Гоги. Компания сложилась теплая, вместе просыпались, не позавтракав, бежали на лекции, по вечерам активно проводили время, знали друг о друге всё и выпивкой никто из них не злоупотреблял. Вышли они из семей примерно одного достатка, немного подрабатывали, а деньги складывали в общий котел. Котлом служила книжка Хемингуэя. Андрей был по натуре миротворец, он всегда стремился войти в положение и, по возможности, обходил острые углы. Колян, как непреклонный правдолюбец, выступал полной противоположностью Андрею и вместе они гармонично дополняли друг друга. А Гоги самоотверженно бренчал на гитаре и прекрасно пел. Тогда к ним захаживали гости из соседних комнат, послушать. Некоторые захватывали с собой бутылку грузинского вина, из уважения к Гоги, да, в основном, сами эту бутылку и опустошали. Но украшение стола почему-то добавляло Гоги вдохновения, и он выводил такие рулады, что было непонятно даже, зачем он учится на инженера, мог бы выступать на эстраде и собирать полные залы. Себя самого Сеня старался оценивать критически, как серого отличника, лишенного особого своеобразия. Он пытался найти проблему, которой следовало бы заняться, но пока тщетно.
Однажды, когда Сеня и его друзья пошли в ближайший кинотеатр, там разыгралась неприятная сцена. В фойе висела реклама фильма, на которой был представлен в блеске своего обаяния Валентин Гафт. Перед сеансом студенты, облокотившись на перила, лакомились мороженным, попутно лениво обсуждая очередную девушку Гоги. Публика осаждала буфет, стоял легкий, доброжелательный гул. И тут мимо них к портрету Гафта прошествовала скромно одетая женщина средних лет с подстриженным под ноль первоклашкой. Судя по возрасту, это была, скорее, мать, побитая бытом, чем бабушка. Они остановились около афиши с Гафтом и женщина, направив палец в цель, как бы держа в руках пистолет, сказала менторским тоном:
— Смотри, Сеня, это еврей. Запомни эту рожу и никогда с такими гадами дела не имей. Никогда. Предадут и ограбят.
Сене показалось немного комичным,
- Пенсионер - Борис Виан - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Давай поженимся - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Вокзал, перрон. Елка с баранками - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Последний суд - Вадим Шефнер - Русская классическая проза
- Камешки на ладони - Владимир Солоухин - Русская классическая проза
- Сплошное разочарование - Арсений Лебедев - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Эротика
- Мэри Вентура и «Девятое королевство» - Силвия Плат - Русская классическая проза
- Зимняя Радость - Светлана Маштакова - О войне / Периодические издания / Русская классическая проза
- Портрет себе на память - Татьяна Николаевна Соколова - Русская классическая проза