Форма входа
Читем онлайн В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Но как же ты суров, карельский лес, в военное время! Ни одной ночи не проходит, чтоб над тобой не висело зловещее зарево пожара. И тишина вот уж полгода как ушла отсюда. Громыхание пушек не утихает ни на час. А уж татаканье пулеметов, дроби автоматов прямо пронзают уши. Особенно по ночам, когда из-за этого трудно уснуть.
В лесных дебрях Карелии мы прячемся от врага. Но лес — не всегда надежное убежище. И я по личному опыту знаю, что среди своих красивых сосен лес прячет финских автоматчиков. За любой сосной или березой может стоять, ожидая меня, противник, готовый в любой момент выпустить струю свинцовых пуль. Суров и обманчив карельский лес. За это я невзлюбил его. Ни красота его озер, ни красноствольные, высотой до неба, сосны не радуют меня. Такого же мнения о карельском лесе и мой командир роты Анатолий Борзов. Он уж не раз с гневом говорил мне:
— Выпало же на нашу долю здесь воевать! По нужде и то идешь с оглядкой: за любым деревом может скрываться противник...
И еще одна вроде бы нелепость: кругом великолепный строительный материал, а мы ютимся в землянках. Но, во-первых, в землянке куда теплее, чем в шалаше. Правда, вырыть ее в мерзлой, как бетон, земле нелегко. Но боец полон сил и энергии. Да и руки тоскуют без работы, и вот, сбросив полушубки, служивые сантиметр за сантиметром вгрызаются в землю. Несколько часов, и землянка готова. А в ней печка-буржуйка. За это спасибо нашим хозяйственникам. С печкой землянка — что тебе дом родной. Она и согреет, и отпотевшие портянки высушит. Можно и полушубок снять, чтобы плечи отдохнули. Одно плохо — освещения нет. Только буржуйка и светит чуть-чуть. А кому этого света не хватает, тот жжет провод. Правда, от него больше копоти, чем свету. Но по сравнению с печкой это все же кое-что: можно даже письмо написать. Так что каждый обрывок провода ценили, не выбрасывали. Подобным образом освещались все три роты. Даже землянка штаба батальона освещалась не лучше. Разве что провода в их распоряжении было куда больше, чем у нас.
Порой в таких землянках в ожидании боя мы проводили до двух недель, а то и больше: прокоптиться успевали изрядно, лица делались как у негров. Тем более что мы с Борзовым, целиком занятые боевым состоянием роты, ни разу не поинтересовались, умываются наши солдаты или нет. По правде сказать, мы и сами не всегда начинали день с освежения лица хрустящим от мороза снегом. Если б не бритва комиссара Ажимкова, мы, пожалуй, и бороды бы отрастили. Комиссар нас выручал. Бритва у него была отменная, и он следил за тем, чтоб все политработники были чисто выбритыми.
Других бритв в роте не было, обращаться к комиссару рисковали не все. Тем не менее с щетиной на лице как-то боролись. И только двое — Гриша Разумов и рядовой Козлов, чьего имени, к сожалению, уже не помню, — отпустили бороды. У Гриши она была черная, окладистая. За собой парень следил, умывался ежедневно. Так что лицо у него было чистое, белое. Козлов же был по-цыгански смугл. А борода черней, чем Гришина. Из-под шапки на лоб спускались темные вьющиеся пряди волос. В землянке он всегда подсаживался поближе к горящему проводу, читая то письмо из дома, то армейскую газету. Эти два бородача выделялись в роте, узнать их можно было издалека. И звали их иногда не по именам, а просто:
— Борода! Дело есть!
Но однажды я не узнал Козлова. Стою рядом с ним, смотрю и не узнаю. Подумал: уж не из роты ли Горячева к нам пришел? Там тоже были бородатые. Спрашиваю:
— Товарищ, вы как сюда попали? Ваша фамилия?
Он недоуменно уставился на меня:
— Товарищ политрук, да вы что? Аль не узнали?
— Нет, — говорю, — рыжих и рябых у нас вроде нет.
— Да я же Козлов!
Вот так. Стоило только Козлову вымыться в бане, как он стал неузнаваем, борода из черной превратилась в рыжую. Исчезла и цыганская смуглота: лицо оказалось белым, с оспинками.
Над этим случаем долго потом смеялись. А комроты Анатолий Борзов возмутился:
— Артист! Под Пугачева загримировался. Вкатить бы тебе пару нарядов за лень, небось начал бы умываться.
С той поры я стал следить, чтоб бойцы каждое утро умывались. Сам показывал им пример: из землянки вылезал без полушубка, с расстегнутым воротом. Мороз минус 30 градусов, а я натираю лицо снегом. Борзов следовал моему образу, а иногда и вперед забегал — на мороз выходил в одной нижней рубахе. Натрется снегом и живо в землянку, одеваться. Нерях, не желающих умываться, Борзов зло высмеивал. Это, как правило, действовало: бойцы подтягивались.
Жизнь у нас шла по своему, не очень обременительному распорядку Утро в роте всегда было оживленным. Вылезали из своих нор-землянок, спешили размяться, освежиться. Мало кто обращал внимание на татаканье финских автоматов, даром что до них было 2–3 километра. Чувствовали мы себя в наших землянках неплохо, жили как во фронтовом пансионате. Словом, отдыхали.
Новое пополнение прижилось быстро. Бойцы познакомились друг с другом, некоторые подружились. Я постарался с ходу ввести их в курс дела, объяснить, какой силы перед нами противник, какие селения он занимает и так далее.
Бойцы знали, что в любой день и час может последовать приказ на наступление, что бои в наших условиях непременно будут тяжелыми, но наша задача — победить. Сражаться придется в основном в дневное время, но и ночью вряд ли удастся по-настоящему заснуть. Я, например, при одном из первых наступлений на поселок в течение суток спал только 15 минут. Ибо ночь после боя была такой же тревожной, как и день: противник ни на минуту не прекращал обстрел наших позиций. Нам приходилось отстреливаться, вести тщательное наблюдение. Словом, как ни устали днем, бодрствовать пришлось и ночью.
С рассветом нам удалось овладеть штабелями строевого леса, а дальше продвинуться не хватило сил. Более того, финны заставили нас и этот рубеж оставить. Они пробрались к штабелям и заняли удобную позицию. А мы среди этих штабелей оказались как бы в мешке: ни вперед, ни назад. Стою с небольшой группой бойцов среди толстых бревен, сложенных выше человеческого роста. Ведем наблюдение, но противника прокараулили. В белых халатах среди сугробов снега финны практически незаметны. Рядовой Немыгин вознамерился было вывести нас из мешка. Мои попытки отговорить его, подождать до темноты успеха не имели. «Что, мы так и будем стоять здесь весь день? — сказал он. — Пошли!» И первым вышел из укрытия. Однако сделал он всего лишь шаг или два и был тут же сражен финской пулей. Упал он замертво в одном метре от нас. Пули продолжали свистеть, и ни один из нас головы высунуть не решился. По-видимому, финский стрелок был где-то совсем близко. И нам ничего иного не оставалось, как ждать темноты. Разговаривали мы шепотом, старались не чихать, не кашлять. И, конечно, продолжали наблюдать. Однако выследить и уничтожить притаившихся где-то рядом финских автоматчиков никак не удавалось. Ни мы их, ни они нас так и не выследили. Было морозно, всюду слышалась стрельба: то бухают пушки, то строчат автоматы. А я со своими бойцами стою между штабелями. В метре от нас лежит еще не остывшее тело нашего товарища. Он как бы преградил нам дорогу, сказал своим телом: «Стоп, не высовываться! Ждите темноты». И мы, притаившись, ждем, стоим, от холода переминаясь с ноги на ногу. Вначале я нервничал: ведь я старший среди бойцов, отвечаю не только за себя, но и за них. Но скоро меня успокоили. Убедили, что я принял верное решение — не высовываться, терпеливо ждать. Ждать-то ждать, но я не спал минувшую ночь. И уже к полудню меня, прозябшего до костей, начало клонить ко сну. Я сделался вялым, пассивным, мне нужен был отдых. И кто-то из бойцов, фамилии не помню, сказал, заметив мое состояние:
— Политрук, ляг, отдохни!
Отдохнуть? А почему бы и нет. Только где? А вот залезу под бревна. Они лежат на подкладках, подкладки толстые. Человек вполне может там уместиться. И мы вдвоем с Колей Ганиным полезли. Первым — Коля, я — за ним. А перед тем как лезть, я попросил одного нашего бойца, у которого были часы, засечь время.
И вот мы с Колей улеглись. Холодно, под боком — мерзлая земля. Однако стоило лишь закрыть глаза, как сон поглотил меня. Не знаю, сколько я спал, но проснулся выспавшимся, бодрым. Показалось, что спал я целые сутки. Боже мой, за это время столько событий, наверно, произошло! Спрашиваю у владельца часов, сколько я спал.
— Сколько? — боец посмотрел на часы. — Ровно пятнадцать минут.
Я было не поверил, но другие подтвердили: «Верно, вы только что заснули и тут же проснулись...» В дальнейшем я не раз убеждался: во фронтовых условиях порой самого короткого сна бывает достаточно, чтобы целые сутки потом чувствовать себя бодрым и деятельным.
С наступлением темноты мы покинули наше временное убежище. Однако финны, видимо, услышали хруст снега под нашими ногами, дали наугад несколько автоматных очередей. Двое наших бойцов были ранены. К счастью легко, сами могли идти. И вот мы у себя! Борзов, Разумов, Глазунов, Трапезников рады нам: мы живы, мы опять вместе.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин бесплатно.
Похожие на В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин книги
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий "Африка" - О войне
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- Полет орла - Валентин Пронин - О войне
- Родина-мать - Александр Владимирович Хвостов - О войне
- «Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Последний бой - Павел Федоров - О войне
- Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников - О войне / Шпионский детектив
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
