Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как уже отмечалось, к февралю 17-го страна уже имела все демократические права и свободы примерно в том объеме, в котором это может себе позволить любое цивилизованное государство. Но ведь либеральная оппозиция только и жила лозунгами этих прав и свобод, только в их провозглашении видела свою программу-максимум! А то, что Россия получила при царе, было, конечно же, вовсе и не свободами. Значит, придя к власти, надо было провозгласить что-то еще, более полное, более широкое. А что? И в бездумном "торжестве демократии" снимались последние ограничения — то есть те, которые диктовались обычными здравыми соображениями государственной целесообразности и безопасности. К свободе партий добавлялась и свобода экстремистских партий, к свободе слова — полная свобода, вплоть до вражеской пропаганды, к свободе печати — отмена даже военной цензуры, без которой ни одно воюющее государство никогда не обходилось, к гражданским правам — фактическое отрицание гражданских обязанностей…
Словом, разрушение государства только началось «снизу» в виде нескольких стихийных бунтов в Петрограде и на Балтфлоте. А продолжилось-то оно «сверху», целенаправленным уничтожением "плохого своего" и насаждением неких теоретических идеалов демократии. Которые на самом деле ничего общего с "западными моделями" не имели.
Скажем, после свержения кайзера возникла Веймарская республика во главе с социал-демократами — и уцелела, 15 лет продержалась. Не только из-за того, что была ближе германскому менталитету, чем Временное Правительство — русскому. А в немалой степени из-за того, что германская социал-демократия никогда, собственно, не нападала на необходимые институты кайзеровского (да и любого другого) государства, и сохранила их. Потому что как-то и не связывала их с монархией. Но русские либералы и демократы, отягощенные комплексом западничества и "национальной неполноценности" связывали. Раз существовало при царе — значит «антидемократичное». Значит долой.
Ну, мыслимое ли это дело, чтобы в самом что ни на есть демократическом государстве солдатам предоставлялось право голосованием отстранять командиров? Обсуждать их приказы? Чтобы в разгар войны правительство не только поощряло, но и насаждало "свободу митингов и демонстраций"? Да, в общем-то, бедствие и приняло необратимый характер после того, как волна "демократизации сверху" обрушилась на армию — далеко уже не кадровую, а на огромную массу случайных людей, выбитых из колеи призывом, вырванных из привычных жизненных условий, уставших и ошалевших от ужасов войны, да еще и дезориентированных столь резкими политическими переменами.
Но если дорвались до власти одни политики, другим тоже хочется. А конкурировать они могли лишь в "углублении достижений революции", то есть в дальнейшем расшатывании и разрушении государства. И в результате этого соревнования возникли параллельные правительству структуры Советов, сложилась катастрофическая система двоевластия. Точнее — безвластия. Потому что действия одной ветви тут же парализовывались и усугублялись действиями другой — само Временное Правительство дало для этого конкурентам полные "права и свободы". И остановить деструктивные процессы стало уже невозможно, поскольку под боком у государственной власти сформировалась мощная оппозиционная сила, которая после сделанных губительных шагов подталкивала ее к следующим, в том же направлении. Да и о какой власти можно серьезно говорить, если за восемь месяцев сменилось четыре кабинета Временного Правительства? Одни демагоги приходили, "углубляли революцию" по-своему, но приводило это лишь к новым ухудшениям, и при очередном кризисе они уходили, уступая место другим демагогам, еще более некомпетентным и радикальным.
И разрушение тех самых внутренних устоев, которые определяли единство российской государственности, шло все более стремительными темпами, принимая лавинообразный характер. Символ «Царя» не пойми откуда выплывавшие и быстро меняющиеся фигуры новых министров никак не заменяли, да и не могли заменить. Этот символ фактически олицетворял власть и порядок, а они бестолковщину и хаос. О Боге либералы и демократы, конечно же, вообще не вспоминали, — даже те, кто сам верил — это было бы слишком «реакционно», да и церковь, как часть прежнего государства, признавалась «дискредитированной». А дальше пошло и интенсивное разрушение устоев «Отечества». Ну а как же иначе, если все революционные факторы целенаправленно или "не нарочно", били по самой "государственной психологии" русского человека? Скажем, та же массированная пропаганда и возведение в абсолют демократических свобод нацеливалась на приоритеты личных, эгоистичных и эгоцентричных ценностей: ты можешь, тебе разрешается, ты имеешь право. Ну а при сокрушении «государственного» и заполнении образующегося вакуума «индивидуальным» естественным итогом становилась анархия.
Да и как было сохранить прежние психологические устои «Отечества», если само Отечество с потерей вертикали власти и ее основных рычагов стало быстро разваливаться? Всплыли и национальные, и региональные проблемы больше усилиями местных политиков, чем местного населения. И Финляндия, и Украина, и Прибалтика, и Кавказ, и казаки, и Сибирь объявляли кто о суверенитете, кто об автономии. А центральное правительство и не могло, и не хотело реагировать на всю эту вакханалию должным образом. Во-первых, не имея средств воздействия, которые само из-под себя выбило, и во-вторых, не считая себя вправе уподобляться "царским сатрапам", поскольку такие явления вполне вписывались в провозглашенные «свободы». А коли так, то и понятие «Отечества» начало съеживаться до пределов своей губернии, своей деревни и своего двора. А до Рязани немец, небось, не дойдет — значит, и воевать зачем? И если в 1914 г. защита далеких и абстрактных братьев-славян представлялась своим, кровным делом, то к лету 1917 г. уже и соотечественники, гибнущие на фронте, становились «чужими» — ведь с индивидуальной точки зрения важнее было уцелеть самому, вернуться побыстрее в деревню и урвать земли.
Классический вопрос пропагандистов: "Вот тебе лично, зачем нужны эти проливы?" в прежней системе ценностей был бы вообще неуместен, так как проливы нужны были не солдату лично, а царю, то есть всему Отечеству. И нужны ради справедливого и богоугодного дела помощи тем же славянам и армянским христианам. А с заменой царя Временным Правительством принимался на веру уже и явный, но логичный абсурд, что проливы нужны персонально Милюкову или Рябушинскому ради больших барышей. Ну а формула "мир без аннексий и контрибуций", выдвинутая, кстати, не большевиками, а еще в апреле эсерами и социал-демократами, лишала войну и последнего, видимого смысла — ради чего ж тогда вообще кровь лить? И фронтовые части "самодемобилизовывались", а многотысячные массы запасных частей рисковать жизнью не желали и с оружием готовы были отстаивать свое право уцелеть в тылу. А забастовщики требовали повышения зарплаты, в несколько раз превосходящей прибыли их предприятий — кого волнуют такие мелочи, если каждый за себя?
Словом, к катастрофе приложили руку все. И политические силы, ослепленные борьбой за власть и сделавшие из нее самоцель, из чего и их установки на "углубление революции" приобретали самодовлеющий характер. И русская интеллигенция, эйфорически поддерживавшая эту свистопляску. И военные, слишком поздно взявшиеся за ум и за оружие, а в большинстве вообще не взявшиеся. И крестьяне с рабочими, очень быстро сумевшие переориентироваться в новых условиях на задачи личной выгоды. В XVII в., чтобы выйти из бедствий Смуты, перед избранием Михаила Романова, было назначено всенародное покаяние. Тем самым признавалось, что в этих бедствиях в большей или меньшей степени повинны все. Персонально, каждый. Так было и в 1917 г., но вот до покаяния дело не дошло…
К обвалу России не преминули приложить усилия и ее западные партнеры. К лету 1917 г. «демократизированная» русская армия была уже практически небоеспособной. Но в пассивной обороне она могла держать фронт еще долго, тем самым по возможности связывая и силы немцев. Об этом предупреждали союзников и российское командование, и Временное Правительство. Но никакие соображения не были приняты в расчет — западные «друзья» задумали общее наступление и настояли, чтобы в нем участвовали и русские армии. Что было равноценно тому же понуканию чужой кобылы, но уже совершенно загнанной и больной. Кстати, а сами, по своему обыкновению, задержались против собственных назначенных сроков, поскольку были "не готовы" — пусть сначала русские отвлекут врага на себя. И наступление стало роковым — Восточный фронт рухнул окончательно, дальше пошла уже его агония. А неудача и вызванное ею возмущение в стране углубили и усугубили общую катастрофу России.
- Казачество. История вольной Руси - Валерий Шамбаров - История
- Начало России - Валерий Шамбаров - История
- Русские Курилы. История и современность. Сборник документов по истории формирования русско-японской и советско-японской границы - Вячеслав Зиланов - История
- Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств - Андрей Фурсов - История
- Московский поход генерала Деникина. Решающее сражение Гражданской войны в России. Май-октябрь 1919 г. - Игорь Михайлович Ходаков - Военная документалистика / История
- От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции - Михаил Колесов - История
- Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Айзенштадт Владимир Борисович - История
- Хрущёв и Насер. Из истории советско-египетских отношений. Документы и материалы. 1958–1964 - Сборник - История
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- Анти-Стариков-2. Правда о русской революции. От Февраля до Октября. Гадит ли англичанка в России? - Петр Балаев - История