Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рушана тоже зацепило какой-то выступающей частью, до сих пор у него чуть выше правого виска круглая, с пятикопеечную монету, проплешина --вырвало кусок кожи с волосами, хотя он и был в шапке. И, видимо, когда его сшибло, крепко ударился левой ногой обо что-то, скорее всего, о злосчастную кучу угля. Хромал он долго, почти два месяца.
Когда очнулся, сразу понял, что произошло, -- из краснокирпичной многоэтажки бежали к месту трагедии люди, -- и он переполз под вагонами вновь задержанного на первом пути состава и потихоньку, волоча ушибленную ногу, без санок, плача, поплелся домой. Диаса, отделавшегося легким испугом, уже и след простыл.
Дома с ним случился нервный шок, от страха рвало, поднялась температура. Когда часа через три к ним в дом явился следователь НКВД, прибывший по такому случаю из города, в сопровождении местного милиционера Великданова, с чьей дочерью Валюшкой Рушан учился в одном классе, он лежал пластом в постели возле холодной печи, так и не дождавшейся угля.
По холоду в доме, по заиндевевшим, сырым стенам следователь, наверное, сразу понял, почему мальчишка оказался на станции. Но все же, заполнив какие-то бумаги, он строго сказал матери: вот, мол, если бы ваш сын остался дома, читал книжки или гулял в такую чудную погоду, как подобает проводить время на школьных каникулах, -- не случилось бы беды. Мать, и без того тихая, забитая, плохо говорившая по-русски, лишь заплакала, но старуха Мамлеева, которая пришла тут же, узнав, что произошло на станции, не смолчала в ответ. Она сказала тоном, не терпящим возражения, как привыкла смолоду:
-- Вы не правы, молодой человек. Беда случилась не из-за того, что мой внук пошел на станцию, а оттого, что он был вынужден туда пойти. Конечно, замерзни он тут, у вас не было бы повода для беспокойства, уж извините за хлопоты...
И тут, робея перед городским начальством, в разговор все же вмешался Великданов, ведь ему тут жить, а он знал власть слепой старухи над мусульманами, составлявшими в ту пору большинство Мартука:
-- Вы зря насчет книжек, товарищ капитан, парень он хороший, отличник, с моей дочерью в одном классе учится...
Капитан, понимая, что на этой беде особенно не отличиться, встал и, не попрощавшись, направился к низкой двери, завешанной старым одеялом.
Больше Рушана власти не беспокоили, хотя в школе одна учительница из старших классов настаивала, чтобы его исключили из пионеров как "расхитителя социалистической собственности". Но на педсовете на такую меру не пошли --почти все село жило не в ладах с законом, если придерживаться такой жесткой морали...
Да, страшная история припомнилась Рушану в старом локомотивном депо, и в таком настроении идти в общежитие, где когда-то был счастлив, ему расхотелось.
Возвращался в город он через поселок железнодорожников, непонятно почему с давних пор называемый "Москва". Там, на улице Деповской, и находилось его первое студенческое общежитие. Выбираясь на автобусную остановку, Рушан издали увидел приземистое здание бывшей железнодорожной столовой, куда и он забегал частенько, хотя у них в техникуме имелась своя столовка. Раньше всегда тщательно выбеленная в желто-розовый цвет, с ярко-зеленой высокой крышей, сейчас столовая с заколоченными крест-накрест корявым горбылем входными дверями и выбитыми глазницами окон, осевшими печными трубами на кое-где прогнившей кровле, представляла печальное зрелище. Вдруг на лицо Рушана набежала улыбка, и он на время отвлекся от тягостных дум...
XII
Поездные бригады, менявшиеся на узловой станции, -- и возвращавшиеся с рейса, и уходившие в рейс, непременно посещали деповскую столовую и обслуживались вне очереди. Те, что с рейса, обязательно брали к обеду по кружке пива. Рушан хорошо помнит: пузатая бочка с одышливым насосом всегда стояла рядом с пышнотелой буфетчицей в высоком кокошнике. Заказывали паровозники всякие салаты, сметану, и с пятерки, что протягивали они для расчета, им еще причиталась и сдача серебром.
Рушан, сжимая в руке рублевку с мелочью, без зависти, а как нечто само собой разумеющееся, говорил себе мысленно: "Вот стану работать, тоже буду обедать на пятерку". Тогда каждый верил в свой час, жил, загадывая на будущее, и умел ждать. Он давно уже обедает на пятерку, а в кооперативных забегаловках иногда и на десятку. Недавно в Москве обедал в одной такой столовой: только суп-лапша, гордо именуемая домашней, стоила там тоже пятерку, правда, уже новыми, так что кое-что в жизни сбывается, хоть и запоздало. Обед за пятерку -- уже из области преданий, легенд, и, к сожалению, кажется, навсегда.
Одолев какой-то возрастной рубеж -- а он у каждого свой, -- человек невольно (кстати или некстати -- другой разговор) подводит итоги жизни, смиряется с потерями, признается в крахе больших надежд и теперь уже с грустной улыбкой вспоминает кое-какие свои прогнозы, которые отстаивал в долгих и жестоких спорах. Пусть улыбнутся идущие вслед за нами поколения наивности живущих рядом людей, а иногда, может быть, и подивятся их проницательности...
Однажды на танцах в "Железке", где Рушан считался своим парнем -- не только из-за покровительства Исмаил-бека, но и потому, что очень рано вошел в сборную Казахской железной дороги по боксу, даже однажды представлял "Локомотив" на всесоюзной арене и потому уже выделялся среди своих сверстников, -- случился инцидент, тоже запомнившийся на всю жизнь...
В ту пору силен был местный патриотизм, и какой любовью и популярностью пользовались свои, доморощенные певцы, музыканты, поэты, художники, спортсмены, герои труда -- не передать словами. Удивительно искреннее было время, благодатное для людей талантливых. Оттого даже в их захолустном городе появились в конце пятидесятых джазовые оркестры, свои эстрадные певцы, постоянно давались концерты, собиравшие полные залы, проводились выставки художников, а уж о вечерах поэзии и говорить не приходится.
В тот день на танцах он был с Лом-Али Хакимовым. Серьезный чеченец не поощрял увлечения своего товарища джазом, но дела сердечные заставили его составить компанию Рушану -- приглянувшаяся ему девушка с соседнего факультета могла пропустить что угодно, только не танцы в субботу во Дворце железнодорожников.
Кокетливую Эллочку Изместьеву в тот вечер часто приглашал на танец какой-то незнакомый молодой человек, и гордый чеченец приуныл. Чтобы нейтрализовать чужака, Рушан стал оказывать внимание ее подружке. В перерыве между танцами Рушан спросил у Эллочки, что это за парень крутится возле нее, и она не без гордости ответила:
-- Он будущий юрист, заканчивает в Алма-Ате университет, сейчас на практике в нашей прокуратуре.
Они с Лом-Али от души рассмеялись, и тот убежденно заявил:
-- Юрист? Отмирающая профессия! В ближайшие две-три пятилетки он останется без работы.
Сказано было веско, авторитетно, тем более Эллочка знала, что Хакимов в техникуме считался человеком серьезным, начитанным, был всегда в курсе дел внутри страны и за рубежом и разыгрывать ее не мог.
Бедная девушка, она вполне искренне поверила друзьям и тут же потеряла интерес к будущему прокурору: что ни говори, а железнодорожник -- все-таки профессия вечная!
Вот так, не кривя душой, они тогда верили, что юристы в скором времени действительно не понадобятся. Это заблуждение вспоминается особенно часто сейчас, когда наступил звездный час уголовников, очумевших от шальных денег и безнаказанности, и даже людям бывалым, знавшим блатных не понаслышке, нынешняя ситуация кажется страшной, безысходной...
Подводя итоги жизни, уже не пыжишься, не споришь с собой по мелочам, как прежде, и с сожалением признаешь крах многих давних иллюзий. Отрадно лишь одно -- какой верой, надеждой на будущее жил, ныне не приснится даже в благостном сне.
Однако самое крупное разочарование Рушана -- не в самой жизни, а в своем поколении. Так же искренне, как в случае с будущим юристом, он верил в молодости, что все эти безобразия -- несправедливость, подлость, несуразность быта, хамство, невежество, пьянство, бедность, некомпетентность - уйдут в небытие, как только его поколение повзрослеет и займет свое место в обществе. Ему казалось, что старшие все делают не так, потому что им не хватает знаний, культуры, над ними довлеет груз проклятого "темного прошлого", они скованы, в них нет внутренней свободы. Другое дело -- новое поколение, молодежь, уже проштудировавшая материалы ХХ съезда: перед ними как на ладони все ошибки, просчеты общества, они будут жить по-другому, чище, лучше, справедливее, и с ними изменится окружающий мир...
В молодости он понимал душой пьяниц, лодырей, тех, кто бросал детей, семью, -- так и должно было случиться, ведь их жизнь искалечило тоталитарное общество. Но когда позже люди подобной категории пошли косяком уже из его поколения, а дальше, в геометрической прогрессии, и моложе его, Рушан растерялся. Неужели это просто закономерность и больше ничего?
- Горький напиток счастья - Рауль Мир-Хайдаров - Детектив
- Из Касабланки морем - Рауль Мир-Хайдаров - Детектив
- Судить буду я - Рауль Мир-Хайдаров - Детектив
- Код доступа - Марта Яскол - Детектив
- Воздушный замок с видом на пропасть - Нина Николаевна Дитинич - Детектив / Периодические издания / Триллер / Ужасы и Мистика
- Заповедник потерянных душ - Галина Романова - Детектив
- Одержимый - Мэтт Рихтел - Детектив
- Дверь, ведущая в ад - Евгений Сухов - Детектив
- Украденное чудо - Лотос Творити - Детектив / Русская классическая проза / Триллер
- Одержимость - Джоанна Элм - Детектив