Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому меня и раздражают ораторы, чьи голоса время от времени доносятся с польского «базара»: находясь между Евросоюзом и Москвой, мы должны как можно скорее слиться с первым, дабы нас не поглотила вторая. Эти ораторы, словно мантру, повторяют один и тот же истертый штамп об имперских притязаниях России. Однако не стоит забывать: это ведь польский король Болеслав Храбрый взял Киев, не говоря уже о том, что в Заонежье и по сей день можно обнаружить следы польских панов, начиная с Дмитрия Самозванца. Разделы Польши были позже. Да и Наполеон первым занял Москву — лишь потом Александр I вошел в Париж. С Гитлером — то же самое. Так о чьих имперских притязаниях вы ведете речь?
И еще… чтобы уж закончить этот сюжет… Так сложилось, что в прошлом году, когда я был в Польше, там прошел референдум на тему Евросоюза, а в этом году — выборы в Европарламент (видимо, отсюда эта шумиха в СМИ и утомивший меня «базар»). В референдуме я участия не принимал, насчет Парламента не голосовал. В обоих случаях я выбрал другое направление. Сел в поезд и уехал домой — на Север.
24 июля
Говоря,Даришь дыханиеСлову
Храня молчание,Дышишь тише
25 июля
В мое отсутствие зелень здесь разбушевалась так, что заглушила мир мертвой природы: растительная драпировка поглотила халупы, сараи и бани, оставив на поверхности лишь серые пятна; деревянные мостки и каменные дорожки исчезли бесследно, словно их никогда и не было; брошенные плуг и борона почти целиком скрылись в траве и напоминают ржавые пятна; валяющегося же на обочине без дыхания и чувств пейзана можно попросту не заметить.
Сад напоминает джунгли. Тщетно Наталья — героически, с раннего утра и до позднего вечера, — пытается обуздать разбушевавшуюся зелень, окапывая, пропалывая и подкармливая собой комаров. Грядки зарастают сорняками (звездчаткой, осокой и чертополохом), которые распространяются быстрее, чем двигаются тонкие Наташины пальцы. Мы со Славой время от времени вооружаемся косой и серпом и приходим ей на помощь, но толку от этого мало. Коса хороша только по бокам, между грядками и под забором, где не растет ничто съедобное и нет ни кустарников, ни цветов.
Наблюдая эту борьбу и сам в ней участвуя, я порой думаю: раз есть «Дао здоровья» и «Дао секса» Дэниела Рейда[77], почему бы не сочинить «Дао сада»?
Во-первых, это подлинная тропа: при таком количестве сорняков цель — то есть урожай — теряет смысл, целью становится сам труд.
Во-вторых, это созерцание Природы: ежедневно таская из Онего по пять-шесть десятков ведер воды для огорода, исследуешь озеро, запоминаешь каждый камень на дне, начинаешь различать фактуру зыби в зависимости от направления и силы ветра, понимаешь игру рыб и узнаешь, кто из них как плещется, не путаешь аромат кубышки с запахом кувшинки. А затем изучаешь землю, ее почвы — от сухой до вязкой, от ила и глин до шунгита, — ее цвета и ее температуры — под самыми ногами. Узнаешь растения, что на ней растут — никогда не повторяющиеся оттенки зелени. И наконец начинаешь видеть себя. Собственную природу на фоне Природы.
В-третьих, это способ уединения, устранения от активной жизни соплеменников, то есть освобождения от узлов коллективного мышления и коммуникации.
И в-четвертых, это концентрация внимания на жизни как таковой.
Алан Уотс[78] писал, что к даосизму приходят прежде всего люди пожилые. И в самом деле, куда ни оглянешься — на огородах Конды Бережной одни старики.
26 июля
Иные из них — подлинные мастера огородного искусства, например Женя и Лида Печугины. Они весь день у меня на виду — за боковым окном мастерской, то есть, в сущности, я наблюдаю за ними периферийным зрением, глядя на экран компьютера. Может, поэтому их способ передвижения по огороду напоминает мне магию и немного — тай-цзи[79].
Оба на пенсии и в Конду приезжают ранней весной, едва начинает оттаивать земля, а уезжают поздней осенью, после сбора урожая. Первым, за месяц до Лиды, приезжает Женя — вместе с Петром, бывшим зятем, который ему ближе дочери. Обычно в середине апреля. Несколько дней они пьют вусмерть на все выделенные Лидой деньги, потом ремонтируют теплицу и ящики для рассады, поправляют забор и лодку, ставят сети на щуку, которая в это время идет на нерест (щучья икра… ах, пальчики оближешь), около 1 мая часть улова продают и пьют до Дня Победы, после чего принимаются вскапывать огород. Лида в Петрозаводске в это время готовит рассаду. Когда огород вскопан, Женя с Петром убирают избу, вывозят в приемный пункт пустые бутылки, устраивают на вырученные деньги последнюю пьянку, бреются, Петро что-нибудь готовит, и Женя едет за Лидой и рассадой. С Лидиным приездом начинается огородная мистерия Печугиных.
Они все время в движении — с утра до вечера, туда-сюда, как в замедленной съемке. Молча сажают, молча пропалывают. Окапывают, сосредоточенно прореживают. Время от времени худой как щепка Женя присядет на пороге теплицы и закуривает «беломорину» — словно принося дымовую жертву, покачиваясь взад-вперед, потом поднимается и возвращается к прерванному ритму. Порой Лида остановится на полушаге и, нашептывая что-то себе под нос, начнет пересыпать в ладони семена мака, фасоли или бобов, словно перебирать четки, затем жестом жрицы бросит их с размаху в землю и шагнет дальше. Когда они так замирают, мне кажется, что не Печугины возделывают огород, а огород — их.
В этой мистерии у каждого своя роль и свое место — без единого слова! Петро, к примеру, выполняет второстепенные поручения — косу наточить, навоз с осотом смешать, сорняки сжечь. А вечерами они поливают, поливают, поливают… бесконечно.
Неудивительно поэтому, что и растет у них все на зависть. Капустные кочаны в три венца бани. Цветная капуста в ведро не умещается. Свекла сама из земли лезет, налитая соком. О морковке и говорить нечего — ассоциации напрашиваются самые непристойные.
А рассказывая об огурцах и кабачках, для точности следовало бы использовать увеличительные формы существительных. Укроп, лук и петрушка — поистине джунгли. Рыжий Сетоо в них выглядит как настоящий тигр. Шпинат можно перепутать с ревенем. Помидоры — словно воздушные шары: порой начинает казаться, что они вот-вот оторвутся от ветки и улетят в небо. Клубника и земляника краснеют, словно молодые девки, — так и просятся на фотографию. А картошка… Картошка как раз усыпана белыми и лиловыми цветами.
Все это растет на шунгитовой почве (о шунгите напишу в другой раз), дважды в год подкармливаемой смесью конского навоза и перебродившего осота, — смесью, которая настаивается, словно армянский коньяк, — и ни грамма химии. Никаких пестицидов, никаких ядов. Натуральное здоровое питание в истинном значении этого слова.
Словом — неплохо нам тут живется.
30 июля
Жара стоит уже давно. Тут говорят «запар». И правда — можно запариться! Особенно на сенокосе.
Представь себе, читатель, поляну в лесу, где косят целыми семьями. Никакой воды рядом — даже болотца — смочить лицо. Ни малейшего дуновения ветра — вокруг звенящая духота. Большие бармаки (вид слепней) с фосфоресцирующе-изумрудными глазами кусают до крови — больно! Течет пот… Тучи комаров, словно трепещущая над лугом вуаль. Воздух радужный от жара. Зной.
Что тут рассказывать… Я в такую жару едва через день до почты в Великой Губе доползаю — перед глазами стоят кровавые круги, в горле — словно наждачная бумага, пот течет ручьем… и лишь холодное пиво в теньке у магазина дает силы на пять верст обратно. А они там, на полянах, каждый день с утра до вечера машут косами, грабят, тащат, укладывают стога. Без всякого пива!
Хотя нет — не все, конечно. Многие местные сидят на пособии по безработице или при мамке. Эти шляются целыми днями по поселку и думают, у кого бы стрельнуть пару рубликов, чтобы хватило на «шило»[80]. Но не они, а те, кто, выбившись из сил, едва передвигая ногами, покусанный и опухший возвращается вечером с сенокоса, были, есть и будут солью этой земли. Наблюдая их нечеловеческий труд, я наконец понимаю, почему Россия все еще существует.
6 августа
Мой дед — Петр Нароек — любил повторять: «Как постелишь, так и поспишь». Таково было его кредо.
Дед родом из Тулилова на Полесье, и хотя после многих жизненных перипетий осел в Варшаве, в деревню его тянуло постоянно. Дед твердил, что не может забыть вкус домашнего ржаного хлеба и кислого молока, скрипа колодца-журавля и аромат воздуха после дождя. И весенние крики птиц. И мрачную линию леса на горизонте. С годами в нем крепла антипатия к цивилизации и так называемому прогрессу, он все больше «зеленел» (в экологическом смысле), пока наконец не бросил столицу с ее комфортом, мягкой постелью и водой в кране и не вернулся на Полесье. Там на склоне лет дед выстроил дом, огородничал, а вечерами за бутылкой домашнего вина писал дневник — в тетрадях, которые сам сшивал и переплетал в грубый холст.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Вилась веревочка… - Владимир Карпов - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза
- Вальс на прощание - Милан Кундера - Современная проза
- Оранжевый туман - Мария Донченко - Современная проза
- С носом - Микко Римминен - Современная проза
- Летний домик, позже - Юдит Герман - Современная проза
- Переосмысление - Магомед Абдулкаримович - Современная проза