Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выйдя из машины, я осторожно направляюсь ко входу, захожу в лобби, иду прямиком к кассе – и вижу за ней солдата. Он с улыбкой поднимает на меня глаза – я приближаюсь. Но он даже не спрашивает удостоверение личности моей приятной коллеги, брошенное в сумке. Я протягиваю ему деньги за билет, а он – невероятно! – принимает их, выдает мне билет, просит оставить сумку в камере хранения, и всё. Должно быть, военная форма – просто часть экспозиции. Я беру с собой только кошелек, ручку и записную книжку, чтобы делать заметки. Внутри запрещено фотографировать (об этом мне тоже сообщает солдат у кассы), но мне всё равно фотографировать нечем. Мне надо пройти через музейную площадь, чтобы попасть в шестнадцать выставочных залов, как сообщает буклет – его солдат выдает мне вместе с билетом. Меня немедленно ослепляет резкий белый свет, отраженный от белой гальки, которой здесь усыпана земля. Галька противно хрустит под ногами, даже уши болят. Не переношу гальку так же сильно, как и пыль. Тем не менее я продолжаю кружить по площади, теперь осторожнее, чтобы издавать как можно меньше шума. Мои глаза почти закрыты, но вдруг я различаю силуэты нескольких больших военных автомобилей, выставленных здесь – согласно буклету, это шестнадцатая и последняя остановка экспозиции, следующая за посещением внутренних залов. Испугавшись, что я рассматривала всё не в том порядке, который предписывает музей, и тем самым испортила себе всё впечатление, я немедленно отправляюсь в первый зал. Войдя в него, оставив позади тяжелую липкую жару на площади и окунувшись в холодный воздух, исходящий из кондиционера, я чувствую, как моя кожа немедленно покрывается мурашками. Куртку с длинными рукавами я оставила вместе с сумкой в камере хранения, так что обхватываю плечи руками (в которых записная книжка и кошелек), чтобы согреться, но безуспешно. Телом снова овладевает дрожь. В зале нет никого, кроме солдата-охранника; неторопливо обходя помещение, я пытаюсь унять тремор, чтобы не возбудить подозрений. Среди экспонатов обнаружились карта Юга и телеграфная переписка солдат, отправленных туда в конце сороковых, – в основном ободряющие слова о героизме. Дрожь не унимается. Я делаю глубокий вдох, потом оглядываюсь на охранника – он смотрит в мою сторону. Спокойно отвернувшись, я продолжаю путь во второй зал, где моя дрожь постепенно прекращается. В этом помещении размещены фотографии и пропагандистские фильмы – некоторые из них сняли ведущие режиссеры-сионисты в тридцатых и сороковых, о чем сообщают таблички рядом. Фильмы демонстрируют жизнь еврейских эмигрантов из Европы в Палестине, в частности – сельскохозяйственные работы и общинную жизнь в поселениях. Один из фильмов особенно привлекает мое внимание: он начинается с кадра пустой земли, потом вдруг появляются поселенцы в коротких одеждах. Они строят высокую башню и деревянные хижины, а в конце собираются перед законченными зданиями и танцуют в хороводе, взявшись за руки. Я хочу пересмотреть фильм и перематываю его: сначала поселенцы распускают круг, возвращаются в уже построенные хижины, разбирают их и складывают на повозки, в конце удаляются из кадра. Теперь я снова проигрываю фильм как следует и опять перематываю в обратном направлении – поселение сначала строят, потом разбирают. Наконец я прихожу в себя: нельзя терять время – мне еще надо посмотреть все остальные залы, которых немало, а после этого меня ждет долгая поездка. Я продолжаю бродить, пока не попадаю в шестой зал – в нем я провожу больше времени, чем в предыдущих. Здесь выставлены различные предметы одежды и утвари, которые демонстрируют восковые фигуры солдат. Согласно табличкам, большую часть этих предметов стали использовать в сороковых годах. Я замечаю, что современная военная форма отличается от той, что была в ходу тогда: у нынешней оттенок хаки ближе к темно-зеленому, а у старой – к серому. Брюки раньше были длинными или короткими, над ними – широкий тканый ремень, кожаная кобура, чехол поменьше, для снарядов, и отдельное место, чтобы подвесить фляжку. Некоторые ремни носили на груди, некоторые – на поясе. За спиной у восковых солдат висят матерчатые вещмешки, на головах – кепки, большие и поменьше. Что же касается обуви, она очень походит на современную. В середине зала в больших стеклянных витринах выставлены всевозможные столовые приборы, например небольшой прямоугольный железный контейнер. К нему на цепочке крепились вилка, ложка и нож. Есть здесь и другие принадлежности: прибор для бритья, мыло и прочее. Рядом со всем этим стоят миниатюрные макеты, изображавшие палатки, где солдаты жили, обедали и где собиралось командование. Переходя в другие залы, я не встречаю ничего особенно интересного – до зала номер тринадцать. Здесь размещаются все виды легкого оружия, которое использовали до пятидесятых годов. Я тревожно брожу в одиночестве, разглядывая стеклянные витрины с оружием и снарядами разных размеров и форм и внимательно читая объяснения рядом. Наконец я останавливаюсь перед «томми-ганом» – сопутствующая табличка поясняет, что это американский пистолет-пулемет, изобретенный Джоном Т. Томпсоном в 1919 году, отсюда и «томми». Он был в ходу у союзников во время Второй мировой войны, особенно среди офицерского состава и патрульных командиров. Потом его использовали в войне 1948-го, потом в корейской, потом во вьетнамской и прочих многочисленных войнах. Этот вид оружия (говорится дальше), с одной стороны, отличается особой дальностью стрельбы, а с другой – пригоден для ближнего боя. Я зарисовываю пистолет-пулемет в записной книжке. Когда-то я умела рисовать и передавать форму с большой точностью, но теперь художница из меня дерьмовая: линии неровные, нечеткие, так что оружие выходит совсем не похожим на то, из которого стреляли утром 13 августа 1949 года. Вдруг комната содрогается от мощного рева, и я бросаюсь прочь, снова дрожа всем телом, и вылетаю из тринадцатого зала на площадь, пока кондиционер не заморозил всё помещение. На площади меня снова поджидают военные
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Жизнь Матвея Кожемякина - Максим Горький - Русская классическая проза
- По небу плыли облака - Виктор Чугуевский - Русская классическая проза
- По аллеям души - Александр Дергачев - Русская классическая проза
- Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 1 - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Только правда и ничего кроме вымысла - Джим Керри - Русская классическая проза
- Ничего, кроме личного - Лана Барсукова - Русская классическая проза
- Выбираю тебя - Настя Орлова - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Розовый блейзер: нахальная меланхоличная история - Александр Кононенко - Контркультура / Русская классическая проза
- Шестьдесят килограммов солнечного света - Халлгримур Хельгасон - Историческая проза / Русская классическая проза