Форма входа
Читем онлайн Том 3. Воздушный десант - Алексей Кожевников
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Благодаря Андрею Петровичу мы с Федькой хорошо искрестили все околомосковье и Москву, одолели пешком Кавказ от Нальчика до Батуми, через ледники Главного хребта и Вольную Сванетию, побывали на Урале, в Ленинграде.
Из походов мы волочили полные рюкзаки всяких экспонатов и сувениров. Все это, и мое и Федькино, складывалось в бабушкином доме.
Дом построен давно, еще при дедушке, на большую семью: дедушка, бабушка, моя мать, ее сестра, брат и еще кто-то, кто умер до моего появления на свет. Дом пятистенный, приспособленный для жизни, когда в хозяйстве были лошадь, корова, свиньи, овцы, гуси, куры. При доме амбар для зерна, сарай для соломы и сена, хлевы для скота и птицы, навесы для телег и саней.
После того как скотину и всякий инвентарь бабушка сдала в колхоз, многие постройки оказались пустыми. В них мы с Федькой и развели свой музей. Там у нас груды всяких камней, собранных на Кавказе, Урале, в Подмосковье, особенно много с берегов нашей речки Вори. Бабушка подшучивала над нами: «Вы что же это, задумали все камни перетаскать домой? Берега-то у Вори заметно ниже стали». Много интересных рогов от диких и домашних коз, от быков и баранов. Много засушенных трав, цветов, листьев. Целый отдел замысловатых палок и клюшек, привезенных из разных мест.
Собирать палки мы научились у Андрея Петровича. Выезжал он в путешествие без посоха, а когда начинался пеший путь, вырубал интересную лесинку и затем на привалах обделывал ее, украшал резьбой. От каждого похода у него хранилась палка. Было их несколько десятков, со всей России, всякого дерева: еловые, сосновые, кедровые, дубовые, кизиловые, самшитовые… Гладкие, узловатые, витые, с рогульками на верхнем конце. Все покрыты самоличной графикой Андрея Петровича, на всех глубоко врезан маршрут: «Москва — Сухуми, через Сванетию», или: «Москва — Алтай», или еще какой и время путешествия.
Чтобы поскорей догнать Андрея Петровича, мы с Федькой при всякой туристской вылазке из дома, даже совсем коротенькой, обязательно приносили палки.
Федька сильно завидовал мне и ругал детский дом, где нет ну ни щелочки, куда бы можно было спрятать хоть что-нибудь.
— На все одна тумбочка. И в ней постоянно шарятся: дядьки и тетки ищут, не курю ли.
Я старался утешить Федьку, напоминал ему, что в детдоме есть уголок юных натуралистов и живой природы. А Федька не видел в этом радости:
— Сдашь в уголок — там сразу на запор. Без спросу и свое больше не увидишь. А откроют уголок — только и слышно: «Не хватай! Убери, не тяни руки! Руками нельзя трогать». Не живой уголок, а смерть мухам.
Однажды я начал расхваливать этот уголок: в клетках живые птицы, в банках живые рыбы, на цепочке сидит живой лисенок и совсем свободно бегает живой еж. А руками трогать не обязательно, интересно и так, без троганья.
Федька вдруг потемнел, начал громче дышать, и шпын на голове у него зашевелился. А это значило — мой дружок рассердился.
— Ты чего? — спросил я.
— Не дразни меня, не зли, — прошептал, задыхаясь, Федька. — Не доводи до точки. Я могу убить, загрызть.
— Загрызть меня?! Ну и дружок!
— Могу. Иной раз схватил бы кого ни попало, без разбору, и… — Федька поцокал зубами.
— Кто разобидел тебя до этого? — спросил я с горячим участием, готовый драться с кем угодно за своего друга. — С чего ты такой?
— С жизни, — буркнул Федька, взял меня под руку, увел из детдомовского двора к речке и там, среди широких лугов, один на один, приоткрыл мне свою душу.
— Слыхал, как кличут меня ребятишки в детдоме, когда поругаемся? Девкин сын. Верно, девкин, прижитой — матушка прижила меня. Была она дальняя, бездомная, здесь жила в прислугах. Нагуляла меня, родила и тут же, в родилке, скончалась. Я ведь материнского молока не пробовал, сразу попал на чужое. Колыбельных песен не слыхивал. Меня из родилки прямым ходом в детские ясли. Вместо живой матушкиной груди совали мертвую резиновую соску, вместо песенок успокаивали шлепками. Откуда мне быть добрым? Нас в яслях было по тридцать крикунов в группе. Няньки оборачивались с нами без нежностей, еле успевали накормить, подтереть, обмыть, посадить на горшок. У тебя — бабушка, отец, мать, братишка, сестренка. Навсегда близкие, навсегда любимые. Своя изба, свой двор, огород. Ворота, двери не запираются, захотел — ушел, захотел — пришел. Ни часов, ни звонков. Луга, леса, поля кругом твои, никто не скажет: «Туда нельзя». У тебя — дорогой семейный очаг. А у меня — общаг.
Вот скоро экзамены, кончу семь классов, и разлучат с тобой, с другими товарищами. И подумать, помечтать нельзя. За нас думают чужие дяди и тетки. Сколь ни мечтай, а будешь там, куда засунут при распределении. На нас каждый год присылают разверстку.
Говорят, всякий труд почетен и все равно, какой делать. Почетен — не спорю. Но мил не одинаково. У всякого человека свой вкус. Человеку должно быть все не все равно. На то он и человек, чтобы любить и не любить, уважать и презирать, разбираться, что чего стоит. И труд и удовольствия я хочу сам выбрать, сам полюбить. А нам подсовывает их директорша.
Я спросил Федьку про отца: кто он, где он?
— Какой-то южанин, кавказец, джигит от спекуляции. Наезжал в Подмосковье продавать «апельсын и лымон». Драл с бедных людей втридорога. Соблазнил мою глупую родительницу высоким ростом, горбатым носом и сказками про сладкую южную жизнь. Соблазнил, потом бросил. Мне в наследство оставил вот этот шпын. — Федька сильно дернул себя за волосы.
После семи классов директорша детдома назначила Федьку в ремесленное училище при игрушечной фабрике. Но мы с Федькой, несмотря ни на что, мечтали сделаться великими землепроходцами, открывателями последних белых пятен, которые сохранились еще — на нашу долю — в Гималаях, Арктике, Антарктиде. Для этого надо было окончить десятилетку и какой-нибудь подходящий институт. Подмосковная игрушечная фабрика стояла совсем не на дороге к последним белым пятнам нашей планеты. Мы хоть и неважно, по-ребячьи, рисовали себе эти пути-дороги, но понимали, что в игрушечных санках, на игрушечных собаках из папье-маше не поедешь по Арктике и Антарктиде. И мы задумали исправить Федькину судьбу.
А судьба двигалась быстро. Ему уже приготовили документы, велели сдать все детдомовские вещи, кроме обмундирования, он принял последнюю детдомовскую ванну, съел последний обед.
— Я убегу. Убегу, убегу, — твердил Федька, поминутно выглядывая на улицу.
Мы сидели в Чижах, в нашем музее. Федька пришел попрощаться с бабушкой и со мной, но бабушка была в правлении колхоза, и его тревожило, что она засидится, а за ним придут из детдома. Отпросился он всего на несколько минуток.
— Прощусь с бабушкой и убегу, прямо отсюда. Не один я, бывало, убегали. И ничего, живут где-то, — твердил Федька.
— Без документов убежишь? — спросил я.
— Обязательно без них. А с ними и не стоит начинать, с ними далеко не убежишь. Задержат где, найдут документы и наладят обратно.
— А без них никуда не примут, посадят в тюрьму.
— Есть, убегали из нашего детдома и живут где-то, — утешал Федька меня, а больше, конечно, себя.
Советовал я ему поговорить с бабушкой. Она столько пережила всего — начнет рассказывать, не переслушаешь, и она обязательно придумает что-нибудь.
— У нее и без меня хватает забот, — отмахивался Федька. — И что она может? Ей скажут: «Ты чужая, не родила, не кормила его, и не суйся». За нас думает и решает директор. У меня один выход — убёг. Не здесь, так с фабрики, а все равно убегу. Не стану я лепить пеленашек, убей — не стану.
— Ну, убежишь, а потом?.. — старался я втянуть Федьку в деловой разговор. — Где жить? Чем кормиться? Ученье бросить придется. Без документов тебя и ночь переночевать никто не пустит. У нас в деревне попросится прохожий переспать — все отсылают его к председателю. Теперь такой порядок.
На это Федька твердил одно и то же:
— Есть убеглые из нашего детдома и живут где-то.
Он упрямо не хотел заглядывать в то, что ожидает его за побегом. А я, наоборот, хотел добиться, чтобы он заглянул.
— «Живут где то»! А где? Ты видал их? Может, в тюрьме живут. Может, и не живут, погибли. Ты не видал ведь их после убёга?
Мне грезились за Федькиным побегом самые горькие, самые несчастливые картины: Федька — бездомный, голодный, нищий; Федька — вор, преступник; Федька — в тюрьме.
Наконец в улице показалась бабушка. Мы оба с Федькой кинулись навстречу ей. Он начал было благодарить за все, за все и прощаться, но я перебил его, я прямо брякнул, что Федька задумал убежать из детдома. Это так ошарашило бабушку, что она остановилась, начала топтаться на одном месте.
— Убежать?.. От готового хлеба, от ученья?.. С чего вдруг, куда?
Она еще не знала, что Федьку распределили на игрушечную фабрику. Мы рассказали, какая беда угрожает Федьке.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 3. Воздушный десант - Алексей Кожевников бесплатно.
Похожие на Том 3. Воздушный десант - Алексей Кожевников книги
- К своей звезде - Аркадий Пинчук - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Александр Серафимович - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 2 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 1 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 1 - Петр Павленко - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- Юность в Железнодольске - Николай Воронов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Рассказы и сказки. - Валентин Катаев - Советская классическая проза
