Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, к атаке готовятся.
Белов взглянул на часы, на серое небо над траншеей, подумал: «Теперь основные силы дивизии, считай, все на плацдарме. Жди артподготовку и атаку. Должны прорваться… И нам нужно атаки ждать».
Он дал старшине несколько поручений, а сам поднялся с помощью Исакова и привалился грудью к срезу траншеи.
Надвигались сумерки. Серое небо скрашивала лишь одна светло-оранжевая полоска на западе. Вражеские окопы подозрительно затихли. Лейтенант долго смотрел на гудящий, извергающий, как вулкан, клубы огня и дыма плацдарм. Добралась ли Вера Казакова или лежит где-нибудь, истекая кровью, как будут лежать и они здесь, если не придут к ним на помощь? Белов вспомнил, как еще утром он был твердо уверен, что сегодня ночью они пойдут на прорыв, к своим; но вот и ночь близится, а идти уже некому. Если не подоспеют наши — у них один выход: погибнуть геройской смертью.
Размышление ротного прервал торопливо подбежавший Сотников.
— Товарищ лейтенант, за бугром справа слышен шум танков!
Белов вздрогнул. «Только этого еще не хватало!» Он прислушался — за бугром действительно рокотал танковый мотор. И этот рокот будто унес печальные мысли ротного, даже боль в ранах приглушил. Скомандовал громко, со злостью:
— Собрать все гранаты! Приготовить связки!
— Есть приготовить связки!
Старшина еще не скрылся за изгибом траншеи, как на левом берегу возник мощный гул советской артиллерии. Словно сотни тяжелых молотов заработали враз. Огневые трассы «катюш» прочертили сумеречное небо. Били орудия всех калибров и били так часто, что отдельных выстрелов не было слышно, — всё сливалось в сплошной рёв. Белов слушал эту грозную музыку, и она казалась ему милее самых нежных мелодий. «Так и есть… артподготовка… Сейчас пойдут», — бормотал он, не отводя от плацдарма загоревшихся глаз.
— Вот дают жизни, товарищ гвардии лейтенант!
— Принеси-ка мне связку гранат! — приказал ротный Исакову. — Остальные связки старшине. Скажи людям — танки пропускать, лежа на дне. Пехоту отсекать. Быстро давай.
Заговорили вражеские окопы. Залпы минометной батареи следовали один за другим. Из-за бугра показались два средних танка и пошли, покачиваясь, к траншее. Белов ждал, затаив дыхание: сколько еще их покажется? Но танков больше не было, и пехоты, как удалось ему заметить, двигалось за ними немного.
— Ага! Всего только и наскребли? Понятно. С двумя-то мы как-нибудь справимся.
Минометный налет окончился. Теперь отчетливее стал слышен рокот танковых моторов да стрекот пулеметов.
Запыхавшись, прибежал Исаков, принес связку из четырех гранат.
— Товарищ лейтенант, вам не бросить, вы израненный, дозвольте мне, — взмолился он, встав перед ротным по стойке «смирно». — Жалко, если промахнетесь.
Белов подержал в руке увесистую связку, попытался поднять руку выше — не получилось.
— У старшины сколько связок?
— Одна осталась.
— Только одна? В таком случае — держи. Но смотри, брат… если промахнешься — на глаза не показывайся.
Исаков принял связку, как бесценный подарок, и сразу же метнулся влево, к выступу траншеи, куда направлялся второй танк.
Ротный проверил патроны в диске, приладился поудобней на бруствере. Левая нога нестерпимо ныла, он перенес всю тяжесть тела на правую и стиснул зубы, сдерживая острую, колющую боль. Он уже не подавал команды «Огонь». Патронов у бойцов было так мало, что каждый сам понимал, когда ему выгодней стрелять.
Первый танк, строча из пулеметов, уже подходил к траншее, левый край которой сильно выдавался вперед. Вплотную к нему жались пехотинцы. Белов хорошо видел их из своего окопа, но стрелять не решался — далеко все-таки.
Неожиданно ухнул оглушительный взрыв, танк завертелся на месте с перебитой гусеницей; из-за него брызнули во все стороны пехотинцы, подставляя себя под огонь дружно заговоривших автоматов.
«Молодец Сотников! — мысленно одобрил лейтенант. — Теперь бы Исаков не подвел».
Но второй танк, круто развернувшись, пошел в сторону от Исакова, направляясь к изгибу траншеи, где стоял лейтенант.
Маневр был проделан неожиданно, и Белов едва успел сесть на дно, как слева от него показалась бронированная, лязгающая траками махина, закрывшая небо. Тут же в траншею начали спрыгивать гитлеровские пехотинцы. Белов не считал, сколько их, он только увидел, что трое бегут в его сторону, и срезал их одной автоматной очередью. Основная группа вражеских пехотинцев побежала по траншее в другую сторону. Оттуда послышались выстрелы. Покрякивая от невыносимой боли в ногах, лейтенант пополз на выстрелы и вскоре увидел на дне траншеи странную, молчаливую возню. Два немецких солдата, изгибаясь, что-то тянули к себе, падали и, вскочив, опять тянули. Белов, привстав на колено, прицелился и нажал уж было спусковой крючок, но вовремя заметил: на земле лежит Крутиков и в обеих руках держит немецкие автоматы, которые фашисты никак не могут вырвать из его могучих рук. Боясь попасть в раненого сержанта, Белов прилег на дно траншеи и сделал два одиночных выстрела. Оба немца повалились возле сержанта.
Лейтенант попытался вскочить на ноги, чтобы броситься к Крутикову, но не смог. Где-то рядом послышался мощный взрыв и следом за ним — сильный рёв танкового мотора.
«Исаков… не промахнулся, видно… не пропала связка».
Несколько минут Белов лежал, ожидая, когда уймется боль. От огромного напряжения на теле выступила липкая испарина. Где-то вверху все еще метался раздирающий рев танка, но выстрелы в траншее затихли.
— Неужели отбили?
Подбежал Исаков.
— Товарищ лейтенант! Живы ли?
— Жив, дружище. — Ротному захотелось обнять бойца.
— Что на правом фланге? Отбили? С Крутиковым что?
— Со всеми, товарищ лейтенант, разделались. Мало, видать, у них силенки… Крутиков лежит в забытьи, ран новых не обнаружил. Старшину контузило, оглох. Один боец из пополнения убит. Двое ранены. Побегу перевязывать.
— Помоги встать.
— Лежали б вы, товарищ лейтенант.
— Не-ет. — Белов поднялся, превозмогая вновь вспыхнувшую боль. В траншее стояла мертвая тишина — рёв танка прекратился. — Сколько же нас осталось?
— Четверо здоровых, товарищ лейтенант. Поцарапаны, правда, я только совсем целый. Восемь раненых, но говорят, что могут еще…
— Да-a. Вот тебе и седьмая рота… Скажи сержанту Одинцову, пусть будет заместителем у старшины. За экипажами танков следить. У немцев, что здесь уложили, учесть все боеприпасы. Доложить потом мне.
Лейтенант привалился к стене траншеи. Заметно похолодало. Очертания предметов тонули в полутьме. Громады танков чернели, точно копны. Над плацдармом клубилось багровое зарево. По вспышкам выстрелов, по разрывам Белов понял, что линия фронта резко переместилась на северо-запад — очевидно, дивизия прорвала оборону и двинулась в направлении Днепропетровска.
«Дошла ли Вера до Мозуренко? Если дошла — подполковник не забудет про нас. А может, обстановка сложилась нескладно?.. Не до нас?.. Четверо здоровых, восемь раненых… И меня считает? Лишь бы ночью не пошли в атаку. А сколько же всех раненых? Жив ли парторг? Ох, как трещит голова… Охранение надо выставить… Днепропетровск… Будем держаться…»
Когда Исаков вернулся с донесением, командир роты крепко спал, сидя в неудобной позе, — видимо, внезапно сморила усталость. Лоб у него был холодный, дыхание затрудненное, неровное, но глубокое. Исаков хотел положить его, но побоялся разбудить.
«Пусть спит. Не знаю, как он и на ногах держался. Столько ран на нем, крови столько потерял»…
…Два часа ночи. Слабо сереет беззвездное небо над прорезью траншеи. В траншее — полная темнота. И тихо. Порой слышен хрип или стон раненого, короткий вскрик. Бой с плацдарма передвинулся далеко вправо, его чуть слышно.
Спотыкаясь о трупы немцев, Исаков осторожно бредет по траншее. Глаза почти ничего не различают в темноте, но он по памяти знает, где кто лежит, и часто останавливается около раненых. Одному даст хлебнуть из фляги свежей днепровской воды, другому свернет папироску, с третьим просто так перекинется теплым словом. Иногда он высовывается над бруствером и до рези в глазах всматривается в беспросветный мрак, за которым притаились вражеские окопы: не ползут ли фашисты? Изредка оттуда летят в сторону гвардейцев ленивые, беззвучные очереди трассирующих пуль.
«Спокойно, кажись… Не до нас фрицам», — мысленно рассуждает Исаков и идет дальше по полузасыпанной черной траншее. На резком изгибе ее он замедляет шаг: где-то здесь лежит Крутиков. Исаков шарит по земле руками, тихонько окликает сержанта.
— Здесь я, — глухо отзывается голос.
Сержант сидит метрах в десяти от прежнего места.
— Ожил, герой?
— Есть до смерти захотел… Вещмешок не могу найти…
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- В списках спасенных нет - Александр Пак - О войне
- Это было на фронте - Николай Васильевич Второв - О войне
- Костры партизанские. Книга 2 - Олег Селянкин - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Граница за Берлином - Петр Смычагин - О войне
- Верность океану - Сергей Зонин - О войне
- Плещут холодные волны - Василь Кучер - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне