Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впервые я вижу майяский город, который целиком зависел от милости дождя. В нем не было ни одного естественного источника воды. Если бы дожди прекратились, жизнь этого майяского города должна была совершенно замереть. Вот почему раньше всех других сооружений Лабны я посещаю чультуны - водоемы, каких до сих пор еще не встречал в майяских городах. Чультуны в Лабне являются спутниками почти каждой постройки. Самый большой чультун, скрытый в земле, сохранял воду для «великого человека» Лабны в его роскошном дворце. С крыши террасы перед дворцом правителя желоб отводил воду в большое метровое отверстие и через него прямо в королевскую цистерну. Отверстие, через которое дождевая вода стекала в водоем, можно было закрыть чем-то вроде пробки, в буквальном смысле закупорить, как пивную бутылку. Цистерна правителя была способна вместить 30 000 литров воды. Такого количества воды хватило бы «великому человеку» Лабны на дюжину лет. (Естественно поэтому, что чультуны были первой целью всякого, кто готовился напасть на этот индейский город. Достаточно было проделать отверстие в цистерне, и защитники Лабны умерли бы от жажды.)
Чультун правителя - этот главный водоем вечно жаждущего города - богатое место находок маленьких археологических сокровищ. Ведь из «королевского» водоема брали воду не только слуги «великого человека» Лабны, но и многочисленные жители этого города, и все, что они уронили в цистерну или бросили туда в качестве жертвы богу воды, интересует и не может не интересовать исследователя истории и культуры индейцев майя. Такого здесь немало: нарядные подвески из прекрасно отшлифованного камня, нефритовые бусы, предметы из перламутра и, разумеется, керамические сосуды, которые так и остались в осадке на дне чультуна.
По иронии судьбы, чуть было не оказался похороненным на дне индейской цистерны и первый исследователь, которого заинтересовал этот разрушенный водоем и вся Лабна, - Эдвард Герберт Томпсон. По стопам этого человека, по местам его золотых находок в другом водоеме - в прославленном «Колодце смерти» - мы, читатель, еще отправимся. Находки Эдварда Герберта Томпсона в чультуне правителя города Лабны не столь уже богаты. Но и за них, так же как позднее за улов в священном колодце, Томпсон мог заплатить жизнью. Когда через отверстие в проломанной стене он пошел в высохший резервуар, дорогу ему преградила огромная гремучая змея. Что делать? Змея уже поднимает голову, глаза ее зеленеют, пасть раскрывается, хвостом она вызванивает отходную своей жертве. Ученый не размышлял. Схватил тяжелый кусок обвалившейся майяской каменной кладки и со всей силой швырнул его в пресмыкающееся, которое готовилось к нападению. В голову он не попал, но перебил змее позвоночник. Она еще раз попыталась поднять голову, но два других куска обвалившейся стены добили ее. Томпсон смог спокойно закончить обследование самого большого здешнего чультуна. На его стенах он обнаружил достопримечательные и весьма реалистические рельефные изображения лягушек, черепах и других водяных животных. О своих открытиях он написал позднее обширное сообщение в «Бюллетене Музея Пибоди» Гарвардского университета.
Итак, большой чультун находится в комплексе «Дворца правителя» Лабны. Я осмотрел и дворец столь же обстоятельно, как водохранилище. Дворец этот - своеобразная постройка, собственно, комплекс построек. Резиденция «великого человека» Лабны, очевидно, строилась долго. Каждый очередной властитель добавлял что-то от себя. Комплекс зданий, который я вижу теперь перед собой, занимает более 120 метров в длину. А поскольку я в стране Пуук, то и на фасадах мне снова прежде всего бросаются в глаза маски бога Чака, в этом вечно жаждущем городе, несомненно, пользовавшегося особенно большим почетом.
От трехэтажного, надстроенного дворца я прохожу по расчищенной части города к пока единственно доступной пирамиде. Отдельные ее ступени сильно повреждены, грани их стерлись. На вершине пирамиды относительно небольшое святилище. Фасад всего «Храма», как называют специалисты эту лабнаскую пирамиду, весьма напоминающую «Пирамиду волшебника» в Ушмале, сейчас почти гол. Лишь местами мы находим остатки некогда украшавших ее штуковых рельефов с человеческими фигурами.
По соседству с этой пирамидой я осмотрел лабнаскую арку, несомненно самую большую архитектурную достопримечательность города, если не считать чультунов. В отличие от арки-ворот, которые я видел в Кабахе, лабнаская арка включена в более обширное строение, которое украшено великолепным фасадом, стилизованно изображающим хижины майяских крестьян. Эта своеобразная постройка - «Триумфальная арка Лабны» - в 1959 году была реставрирована. Но за нею опять начинаются все те же непроходимые пуукские заросли.
Пройдя через изящную лабнаскую арку, я покинул забытый пуукский город гремучих змей (одну из них я здесь видел сам), город чультунов и полуразрушенной пирамиды и, миновав потерпевший крушение Шлабпак, вернулся в Кабах.
А потом по трассе все той же майяской «белой дороги» снова направился на север, в Ушмаль, из Ушмаля в Муну (где дорога сворачивает к Тикулю), на короткое время остановился у сенота Шакмаль, посетил городок Уман и, наконец, добрался до центра штата Юкатан - Мериды, куда я затем еще несколько раз возвращался. Но дорога вела меня дальше, через сизалевые асьенды Тейя, Холактун, через Тахмек, Хоктум и Шокчель с прекрасными колониальными церквами, через Йоцонот и Кантуниль в самый блестящий майяский город, какой я только знаю, в прославленную Чичен-Ицу, в город городов майяской архитектуры, в город городов майяской истории.
Священный центр Чичен-Ица в отличие от большинства майяских городов был известен во времена испанского завоевания Центральной Америки. И уже с тех пор он притягивал европейцев. Мой путь частично пролегает по трассе, по которой некогда шли в Чичен-Ицу Стефенс, Казервуд и Кэбот. Первые ценители майяской архитектуры оставили этот самый великолепный из майяских городов на конец своего второго центральноамериканского путешествия. После краткого пребывания в Кабахе три изнуренных малярией «инглезиз» [7], как их тут называли, начали готовиться к возвращению в Соединенные Штаты. Они наскоро один за другим посетили несколько небольших, малозначительных майяских городов в Пууке -Кевик, Чунхухуб, Шампон - и наконец остановились в Штампаке (ныне Санта-Роса-Штампак).
Развалины штампакского дворца (в его полуразрушенных залах местные индейцы теперь сушат табак) заинтересовали прежде всего Казервуда, обнаружившего на стенах дворца остатки обширных росписей.
Казервуд начал копировать дворцовые фрески, но свою работу не закончил; малярия действовала быстрее.
Однако еще до этого Казервуд поссорился с Кэботом. Доктор Кэбот за время экспедиции лишился всех своих врачебных инструментов. А здесь, в Штампаке, один из индейцев тяжело поранил правую руку. Началось заражение крови. Кэбот хотел ампутировать руку, иначе индеец умер бы. Но поскольку никаких хирургических инструментов у Кэбота не осталось, был только один выход - делать операцию ножом. Но и ножи пропали! Единственный, последний - у Казервуда. Прекрасный, богато инкрустированный - подарок еще с той поры, когда художник жил в Италии и в обществе красивейших дам проводил свои лучшие студенческие годы.
И происходит нечто невероятное. Казервуд отказывается одолжить Кэботу свой нож! Спор продолжался несколько часов, но Казервуд не уступил.
А через несколько часов после несчастного спора заболел сам Кэбот, его вновь начала трясти малярия. Проходит немного времени - и Казервуд лежит уже в горячке рядом с Кэботом.
У ложа больных - теперь, собственно говоря, врагов - сидит слуга Альбино, а возле него - последний член экспедиции Стефенс, которого на этот раз приступ малярии не затронул.
Стефенс чувствует себя несчастным, опасается, что экспедиция окончательно потерпела крах. И он уже не увидит Чичен-Ицу, город, о котором столько мечтал. В эту минуту вновь, как ангел-хранитель, на сцене появляется добрый патер Карильо. Тот самый, который за несколько недель до этого высвободил Стефенса из Ушмаля, тот самый, кого разгневали члены экспедиции, «ограбив» тикульское кладбище, тот, кто и сам был «наказан» приступом малярии якобы за то, что допустил такое святотатство.
Тем временем малярия у него прошла, и добросердечный падре вновь отправился следом за экспедицией. Нашел он ее в еще худшем состоянии, чем в Ушмале. Карильо оставил обоих больных в Штампаке под охраной Альбино, а к себе в тикульский приют увел одного Стефенса, который явно нуждался скорее в психотерапии, чем в хинине. Опытный священник избрал самое надежное, хотя и не самое святое средство. На деньги Филиппа Пеона, одного из членов семьи крупных помещиков, которым принадлежал весь этот индейский край, он устроил в Тикуле большой танцевальный праздник. Единственный почетный гость на нем - Стефенс. Юкатанки кружатся в танце. И Стефенс, который месяцы провел в тропических лесах среди развалин мертвых городов в обществе двух столь же уставших мужчин, чувствует себя на седьмом небе. Танец, короткий бой быков, домашний фейерверк и снова танец. И везде столько красивых девушек. Одна и из них, приемная дочь тамошнего вождя, смотрит только на Стефенса.
- Хата за околицей; Уляна; Остап Бондарчук - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза
- Король Артур и рыцари Круглого стола - Татьяна Уварова - Историческая проза
- Оборотни - Евгений Салиас - Историческая проза
- Рубашка для солдата - Алексей Фоминых - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- Борьба за трон (сборник) - Уильям Гаррисон Эйнсворт - Историческая проза
- Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина - Историческая проза / Советская классическая проза
- Дочь Эхнатона - Клара Моисеева - Историческая проза
- Харикл. Арахнея - Вильгельм Адольф Беккер - Историческая проза
- Викинг - Георгий Гулиа - Историческая проза