Рейтинговые книги
Читем онлайн Сердце мира - Ханс Бальтазар

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 32

Но в дарохранительнице есть свои преимущества. Известно,

где Его держат, и, следовательно, известно, где Его нет (со «всевидящим оком» Бога справиться гораздо легче). Спрятавшись в укромном углу, Он ткет пряжу искупления. И раз в году или, может быть, двенадцать раз Ему делают любезность, Ему позволяют продемонстрировать дело Его любви на примере какого-нибудь человека. Человек этот принадлежит к числу «практикующих» христиан, которые то ли сами «практикуют» (увенчать того, кто изобрел это слово!), то ли позволяют «практиковать» Ему.

Несколько раз Он пытался вырваться из Своего заточения. Однажды Он дал понять, что Ему бы пришелся по нраву праздник в честь Евхаристии. И мы извлекли Его наружу и стали раз в году носить Его по улицам и полям, а молчаливо снявшие шляпы зрители безучастно стояли по сторонам. Тогда Он вновь явил нам Свое Сердце — израненное терниями, вознесенное на Крест, и пламя, которое Он уже не мог удержать, вырвалось из Его Сердца наружу. Мы установили еще один праздник. Мы посвящаем Ему свои дома, и лик Его сияет с разноцветных литографий. Все это грешит против хорошего вкуса. Об этом не принято говорить вслух, но по крайней мере люди образованные в этом вопросе единодушны: вся эта история заметно отдает безвкусицей. Было бы намного лучше оставить ее во тьме — там, хоть и в забвении, она была бы надежно защищена от профанации. Но как только эта история выходит на свет, как сахарной пудрой, она покрывается слоем сладковатой пошлости. Напомаженные кудри ниспадают на плечи, а от болезненного выражения глаз становится дурно.

Нет, было бы лучше, если бы Он в будущем отказался от подобных попыток вырваться наружу. Пусть будет доволен Своей судьбою в качестве Искупителя. Мы же исключительно рады, что Он выбрал Себе именно эту профессию. Но нужно проследить за тем, чтобы Он устроил Себе мастерскую где-нибудь за пределами наших городских ворот.

Он стоит на уличных перекрестках и предлагает всем Свое Сердце. Ибо написано о Премудрости, что она выходит на площади городов и дарует себя в виде трапезы — дарует бесплатно. Все пробегают мимо. Никакого спроса. Он просчитался. Все это

достаточно серьезно: человек, тот самый человек, что не устает твердить о том, как он нуждается в любви, безоговорочно отвергает любовь, которую ему предлагают. Он уклоняется от объятий. Некий внутренний голос остерегает его: не связывайся с Ним — это слишком опасно! Скажи Ему, что ты искренне сожалеешь. Скажи Ему, что ты сегодня купил дом в деревне, что ты нанял пахотных волов, что ты взял женщину в жены, и что тебе на первое время этого достаточно. Ты действительно искренне сожалеешь. У птиц есть их гнезда, и у лис есть их норы, но Сын Человеческий — и именно об этом ты искренне сожалеешь! — не имеет ничего. Ни друга, ни человеческого сердца, где Он мог бы приклонить Свою Божественную главу.

VIII

Ты в темнице, и я тоже. Я знаю, Господи, что Ты попал в эту темницу из-за меня, и только лишь потому, что я остаюсь в своей темнице, Ты остаешься в Своей. Наши тюрьмы неотделимы друг от друга, и обе они — это одна и та же тюрьма. Если бы Тебе удалось освободить меня из моего плена, Ты освободился бы Сам; стены, разделяющие нас, упали бы, и мы смогли бы насладиться нашей общей свободой. И я тоже, скорее всего, мог бы освободить Тебя — освободить тем, что освободил бы себя самого, и в этом случае мы были бы также свободны. Но все это лишь «если бы». Это именно то, чего Ты не можешь, и чего я сам тоже не могу.

Мне известна Твоя тайна: Ты хочешь разделить со мной мою судьбу. Но я погребен в моих собственных глубинах, и я не могу взорвать врата этого ада. Ты думал, что вдвоем будет легче, и Сам вызвался, чтобы помочь мне. Ты похоронил Себя в моих пещерах. И поскольку мое одиночество одиноко, оно стало и Твоим. И ныне каждый из нас томится в ожидании другого, отделенного стеной. Мне известно, что вина лежит на мне, и что Ты невиновен. Ты сделал все, что было возможно. Ты страдал, Ты расплатился

за меня, Ты заплатил за все — заплатил вперед, все до последней капли. Но остается нечто, чего Ты не можешь, и именно этого не могу и я. Я должен был бы… но я не могу. Я должен этого желать, но я не желаю. Я хотел бы желать этого, но я не желаю хотеть. Что все это такое, как все это происходит? Я не понимаю этого. Речь идет о том, что Ты устранил грех и искупил его. Ты не просто покрыл его, но уничтожил, и в глазах Бога он более не существует. Но грех — это именно то, что я имею в виду: я не хочу того, чего хочет Бог. И я не знаю, как преодолеть мое сопротивление. Я не знаю, как разрушить пленившие меня стены моей тюрьмы.

Понимаешь ли Ты, Господи, о чем я говорю? Не так уж легко объяснить все это. Ибо я сам не вполне понимаю, как все это происходит, как все это связано между собой. Когда я начинаю размышлять об этом, все превращается в чащу, в которой заблудилась моя душа — заблудилась, подобно заблудшей овце в зарослях терновника. Но я попытаюсь рассказать Тебе все это.

Вначале все очень просто. Я просто вижу, что я не могу того, чего мне бы хотелось. При этом я знаю то, что я должен делать. Ты говорил мне об этом, священник говорил мне об этом, и я сам себе об этом говорил. В этом смысле все на своих местах. Не на своем месте лишь моя воля, моя возможность хотеть. Нет, у меня, разумеется, есть воля — воля, что способна желать; но у меня есть и другая воля (та же самая!), что не желает. «И я не понимаю, что творю, ибо я творю не то, чего хочу, но то, что ненавижу. И если я совершаю то, чего не хочу, то совершаю не я, но живущий во мне грех. И я знаю, что во мне, то есть, во плоти моей, нет добра, потому что, хотя я и желаю добра, я не могу творить его. Я не творю того добра, которого желаю, я творю зло, которого не желаю. Живущий во мне внутренний человек радуется Божьему Закону, но в членах тела моего царит иной закон; он противостоит закону моего разума и делает меня пленником того греховного закона, что управляет телом моим. Бедный я человек! Кто избавит меня от этого смертного тела?»[2] И вот, воля моя разрывает меня на части,

и именно тогда, когда я хочу, я не хочу. И поэтому я взываю к Тебе из темницы моего нежелания: сделай так, чтобы я желал!

Но можно ли так молиться? Ты можешь дать мне все — любое просветление, любую благодать. Но желать этого и сделать решительный шаг должен я сам. Я лежу на ложе собственной похоти, и эта похоть отвратительна мне, и я хотел бы порвать ее путы и приподняться. Но то, чего мне при этом не хватает, — это обычная решимость, само действие, которое нужно для этого совершить. Могу ли я сказать стоящему рядом со мной другу, что хочет помочь мне: решись на это вместо меня? Он может дать мне совет, принести мне пищу, что укрепит меня, может протянуть мне руку. Но может ли он передать мне этот миг свободы, эту искру подлинной воли? Нет, действие может родиться лишь во мне самом. Но этого я не хочу. Не хочу, ибо люблю свою похоть, мне сладка ее горечь, я не могу пойти на то, чтобы лишиться ее. И если я заставлю себя какими-нибудь внешними способами, если я попросту свяжу себя, душа моя не сможет расстаться с нею. Если я какое-то время не грешу, то лишь потому, что не было подходящего повода.

Часто мне кажется просто неприличным приставать к Тебе с нескончаемыми просьбами, к которым я сам не могу отнестись всерьез. В то время как одна из моих изможденных рук умоляет Тебя: «Избавь меня от скверны!» — другая начинает ныть: «Пощади меня и оставь мне ее — мою возлюбленную скверну!» Просьба за просьбой вздымаются к Тебе ввысь, и нет среди них ни одной искренней и настоящей. Когда я говорю, другой голос все время звучит во мне, откликаясь дьявольским эхом: «Да придет Царствие Твое! — да придет царствие мое! Да будет воля Твоя! — да будет воля моя! Хлеб Твой насущный дай мне! — хлеб мой насущный дай мне!» Если бы я был святым, то голос бы мой утих, и я смог бы любить Тебя всем сердцем и всей своей волей исполнять закон Твой. Но я рассечен пополам, и моя молитва неполноценна, как и моя воля. И я боюсь, что Ты не можешь исполнить моей просьбы, что Ты отвернешься от меня и извергнешь меня из уст Своих.

И теперь я перехожу к самому худшему, и заросли становятся уже просто непроходимыми. Если мне не удается целое, то я должен быть способен разобраться с ним по частям. Ты хотел бы, чтобы я продвигался вперед, Ты хотел постепенно укреплять и насыщать меня. Сделанные мною небольшие шаги могли бы — вместо того, чтобы внезапно и полностью преобразить меня, — медленно и неуклонно приближать меня к поставленной цели. Но это не произошло. Мне кажется, что все как раз наоборот. Когда в юности я почувствовал, что тело мое развивается, я начал верить в то, что существует также развитие в духе. Мечта о Рае овладела мной, хотя при этом я не знал, мечта ли это о будущем, или о прошлом. Некий манящий и зовущий к себе образ вставал предо мною. Я не знал, как достичь его, и это было на самом деле неважно, ибо я верил, что все пути мои, даже те, что уводили меня в сторону, должны были в один прекрасный день привести меня к нему — привести совершенно нежданно. Это был некий мираж в пустыне. Бег жизни постепенно начал замедляться, потом остановился на одном месте, и чарующий образ потускнел и расплылся. Он превратился в дальнюю звезду, в удаленный идеал, недосягаемость которого стала неотъемлемой чертою его красоты. Он стал как бы затонувшим городом: в тихую погоду очертания этого города угадывались с палубы корабля, но сам он был покрыт водорослями и тиной, и под их покровом можно было различить лишь одно-два бесформенных и темных здания. Все заросло, как в замке Спящей Красавицы. Я начал думать, что этот образ — одна из уловок жизни, придуманная затем, чтобы скрасить безнадежность существования лишенной надежд на спасение посредственности. Начиная с этого времени я, сам того не сознавая, впустил отчаяние в свое сердце. Я понял, что никогда не достигну цели. Я взвесил себя и нашел себя очень легким. Я осознал, сколь глубокие корни грех пустил в моей душе, и ясно увидел, что мне никогда не удастся удалить их. Для этого надо было бы обладать врожденной смелостью души, решительностью и тягой к действию, а как раз этого мне и недоставало. Я не находил у себя ни одной мысли, ни одного поступка, которые не были бы покрыты сыпью моей мелочности, моей мещанской природы. Ничто мне не было столь отвратительно, как присущая мне ограниченность, которая заставляла меня ограничивать все, что меня окружало.

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 32
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Сердце мира - Ханс Бальтазар бесплатно.

Оставить комментарий