Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вздохнула.
— Что с вами?
— Он себя убивает. Он не знает, что значит щадить себя.
О первых результатах деятельности миссионера доктор Макфейл узнал от метиса-торговца, в доме которого они жили. Он окликнул доктора, когда тот проходил мимо лавки, и вышел на крыльцо поговорить с ним. На его жирном лице была тревога.
— Преподобный Дэвидсон напустился на меня за то, что я сдал комнату мисс Томпсон, — сказал он. — Но ведь я же не знал, кто она, когда договаривался с ней. Когда люди хотят снять у меня комнату, я интересуюсь только одним — есть ли у них чем платить. А она заплатила мне за неделю вперед.
Доктор Макфейл предпочел не высказывать своего мнения.
— В конце концов это ваш дом. Мы вам очень благодарны, что вы нас приютили.
Хорн посмотрел на него с некоторым сомнением. Он еще не решил, насколько доктор Макфейл сочувствует миссионеру.
— Миссионеры всегда стоят друг за друга, — начал он неуверенно. — Если они разозлятся на торговца, можно сразу прикрывать дело.
— Он потребовал, чтобы вы ее выгнали?
— Нет. Он сказал, что, пока она будет вести себя прилично, он не может этого требовать. Он сказал, что не хочет поступать несправедливо по отношению ко мне. Я обещал, что посетители к ней больше ходить не будут. Я ей только что об этом объявил.
— И как же она это приняла?
— Обругала меня.
Торговец смущенно поежился. Разговор с мисс Томпсон не доставил ему никакого удовольствия.
— Ну, я думаю, она сама куда-нибудь переедет. Вряд ли она захочет оставаться здесь, если ей нельзя будет приглашать гостей.
— Переехать ей некуда, только к какому-нибудь туземцу, а из них ее теперь никто не примет, раз она не в ладах с миссионерами.
Доктор Макфейл посмотрел на непрерывно струящийся дождь.
— Пожалуй, нет смысла дожидаться, чтобы прояснилось.
Вечером в гостиной Дэвидсон стал рассказывать им о давних днях, когда он учился в колледже. Он был беден и смог закончить курс только благодаря тому, что подрабатывал в каникулы. Внизу было тихо. Мисс Томпсон сидела в своей комнатушке одна. И вдруг заиграл граммофон. Она завела его назло, стараясь забыть о своем одиночестве, но подпевать было некому, и музыка звучала тоскливо. Это был словно зов о помощи. Дэвидсон и бровью не повел. Не меняя выражения, он продолжал свой рассказ. Граммофон все играл. Мисс Томпсон ставила одну пластинку за другой. Казалось, темнота и безмолвие пугали ее. Ночь была безветренной и душной. Макфейлы легли, но долго не могли уснуть. Они лежали рядом и с открытыми глазами слушали злобное пение москитов над сеткой.
— Что это? — вдруг прошептала миссис Макфейл.
Из-за деревянной перегородки до них донесся голос — голос Дэвидсона. Он звучал не затихая, монотонно и торжественно. Миссионер молился вслух. Он молился о душе мисс Томпсон.
Прошло два-три дня. Теперь, когда они встречали мисс Томпсон на шоссе, она не приветствовала их с иронической сердечностью и не улыбалась: словно не замечая их, она угрюмо приходила мимо, задрав голову и хмуря подведенные брови. Торговец рассказал Макфейлу, что она пыталась найти другую комнату, но не смогла. Каждый вечер она проигрывала все свои пластинки, но это притворное веселье уже никого не обманывало. Бойкие мелодии звучали надрывно, словно фокстрот отчаяния. Когда она завела граммофон в воскресенье, Дэвидсон послал к ней Хорна с просьбой немедленно прекратить музыку, поскольку сегодня — день господень. Граммофон умолк, и в доме воцарилась тишина, нарушаемая только ровным стуком дождя по железной крыше.
— Мне кажется, она все больше нервничает, — сказал торговец Макфейлу на следующий день. — Она не знает, что задумал мистер Дэвидсон, и боится.
Макфейл уже видел ее в это утро и сразу заметил, что вся ее самоуверенность исчезла. Вид у нее был затравленный. Хорн искоса поглядел на него.
— Вы, наверно, не знаете, что мистер Дэвидсон предпринял по этому поводу? — осторожно спросил он.
— Не имею ни малейшего представления.
Вопрос Хорна смутил доктора — ему и самому казалось, что миссионер занят какой-то таинственной деятельностью. Ему чудилось, что Дэвидсон упрямо и осторожно плетет сеть вокруг этой женщины, чтобы, когда все будет готово, внезапно затянуть веревку.
— Он велел мне передать ей, — сказал торговец, — что, если он ей понадобится, пусть она в любое время пошлет за ним, и он непременно придет.
— И что же она ответила?
— Ничего не ответила. Я не дожидался. Я только сказал ей то, что он велел сказать, и ушел. Я боялся, что она примется плакать.
— Одиночество действует на нее угнетающе, — сказал доктор. — А тут еще дождь! От этого у кого угодно разыграются нервы, — продолжал он сердито. — Что он, никогда не прекращается на этом чертовом острове?
— В дождливый сезон льет почти без передышки. У нас в год выпадает триста дюймов осадков. Все дело в форме бухты. Можно подумать, что она притягивает дождь со всего океана.
— Черт бы побрал эту бухту с ее формой, — сказал доктор.
Он почесал место, укушенное москитом. Его душило раздражение. Когда дождь кончался и выглядывало солнце, остров превращался в оранжерею, полную влажных, тяжелых, удушливых испарений, и вас охватывало странное ощущение, что все кругом яростно растет. А в туземцах, которых считают беззаботными и счастливыми, как дети, благодаря их татуировке и крашеным волосам, начинало сквозить что-то зловещее; и, услышав за спиной шлепанье их босых ног, вы инстинктивно оборачивались. Вы чувствовали, что в любую минуту они могут оказаться рядом и молниеносно всадить вам между лопаток длинный нож. Как знать, какие черные мысли прячутся за их широко расставленными глазами? Они чем-то напоминали изображения на стенах египетских храмов, и от них веяло древним ужасом.
Миссионер приходил и снова уходил. Он был занят, но чем — Макфейлы не знали. Хорн сказал доктору, что он каждый день посещает губернатора, и как-то раз Дэвидсон сам заговорил о нем.
— Он производит впечатление человека решительного, но на поверку оказывается, что у него нет никакой твердости.
— Другими словами, он не желает безоговорочно подчиняться вашим требованиям? — шутливо сказал доктор.
Миссионер не улыбнулся.
— Я требую только одного — чтобы он поступил, как должно. Прискорбно, что есть люди, которым приходится напоминать об этом.
— Но ведь могут быть разные мнения, что считать должным.
— Если бы у больного началась гангрена ступни, могли бы вы равнодушно смотреть, как кто-то раздумывает, ампутировать ее или нет?
— Гангрена — вещь вполне реальная.
— А грех?
Что именно сделал Дэвидсон, скоро перестало быть тайной. Все четверо только что пообедали, дамы и доктор собирались по обыкновению пойти прилечь, пока не спадет жара, — Дэвидсон презирал эту изнеживающую привычку. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвалась мисс Томпсон. Она обвела всех взглядом и затем шагнула к Дэвидсону.
— Что ты, погань, наплел на меня губернатору?
Она заикалась от бешенства. На секунду воцарилась тишина. Затем миссионер пододвинул ей стул.
— Садитесь, пожалуйста, мисс Томпсон. Я давно надеялся еще раз побеседовать с вами.
— Сволочь ты поганая.
Она обрушила на него поток гнусных и оскорбительных ругательств. Дэвидсон не спускал с нее внимательного взгляда.
— Меня не трогает брань, которой вы сочли нужным осыпать меня, мисс Томпсон, — сказал он, — но я прошу вас не забывать, что здесь присутствуют дамы.
Теперь к ее гневу уже примешивались слезы. Лицо ее покраснело и распухло, словно ее что-то душило.
— Что случилось? — спросил доктор Макфейл.
— Ко мне заходил какой-то тип и сказал, чтобы я убиралась отсюда со следующим пароходом.
Блеснули ли глаза миссионера? Его лицо оставалось невозмутимым.
— Едва ли вы могли ожидать, что при данных обстоятельствах губернатор разрешит вам остаться здесь.
— Это твоя работа, — взвизгнула она. — Нечего вилять. Это твоя работа.
— Я не собираюсь вас обманывать. Я действительно убеждал губернатора принять меры, единственно совместные с его долгом.
— Ну что ты ко мне привязался? Я же тебе ничего не сделала.
— Поверьте, даже если бы вы причинили мне вред, я не питал бы к вам ни малейшего зла.
— Да что я, хочу, что ли, остаться в этой дыре? Я привыкла жить в настоящих городах!
— В таком случае я не понимаю, на что вы, собственно, жалуетесь.
С воплем ярости она выбежала из комнаты. Наступило короткое молчание. Потом заговорил Дэвидсон.
— Очень приятно, что губернатор все-таки решился действовать. Он слабоволен и без конца тянул и откладывал. Он говорил, что здесь она, во всяком случае, больше двух недель не пробудет, а потом уедет в Апию, которая находится в британских владениях и к нему отношения не имеет.
- Шесть рассказов, написанных от первого лица (сборник) - Уильям Моэм - Классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах. Том четвертый. Рассказы. - Уильям Моэм - Классическая проза
- Острие бритвы - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Романтичная девушка - Уильям Моэм - Классическая проза
- Открытая возможность (сборник) - Уильям Моэм - Классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Луна и грош. Роман. Пироги и пиво, или Скелет в шкафу. Роман. Театр. Роман. - Уильям Моэм - Классическая проза
- Мадемуазель Кокотка - Ги Мопассан - Классическая проза
- Санаторий - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Непокоренная - Сомерсет Моэм - Классическая проза
- Бремя страстей человеческих - Сомерсет Моэм - Классическая проза