Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вне себя от отчаяния, новопреставленный покинул родные пенаты. Я бежал, рыдал, истекал кровью, блуждал, побирался, воровал, поедал жертвенные приношения в храмах. Мысли мои стремились к моему ближайшему родственнику — дедушке, и к нему же устремились и ноги мои. Добирался до станции в Гаме; карабкался на крышу вагона; жался там с сотнями прочих страдальцев, пока поезд настукивал километры вони и копоти — вперед в Лакхнау, где живет Баба Фарид по прозванию Дедушка Заячий Зуб…
Лакхнау. «Встречай удачу». Где еще найти город с таким же неподходящим именем?
Поезд въехал в грохот, в суматоху. Я опустился в нее, как ныряльщик опускается в раскрывающиеся под ним глубины прилива.
Кружат водоворотом уличные пройдохи; нищие тонут в омуте собственной кармы; гудки такси доносятся, подобно зову затонувших кораблей. Помню слониху: вращает растерянными глазами, хвостовой фонарик качается, а она себе вышагивает в потоке авторикш, чьи батареи подзаряжаются от вибраций турбулентных трасс.
Меня толкали, пихали. Почти случайно я набрел на телефониста. Старик сикх, царственно любезный, дрейфовал на плоту из перекрестных кабелей, пришвартованном к телефону аварийной службы.
Я набрал мобильный номер деда. Он ответил. Я зарыдал, услышав его голос.
Пауза, а затем:
— Навин! Дорогой! Неужели это ты? Так ты жив?
Он выслушал мою повесть, прерывая ее щедрыми изъявлениями сочувствия.
— Так ты остался совсем без ничего? Ла! Да умри ты на самом деле, они бы оставили тебе хоть клочок земли под могилу!
Он продиктовал мне адрес, где мы должны были встретиться через час — и затем линия переключилась на женщину, которая спросила меня о причине звонка в службу аварийных ситуаций. Долго объяснять, сказал я и повесил трубку.
И вперед, воодушевленный. Сквозь воронки улиц, мимо прилавков с чаат; мимо разносчиков с обеденными судками; мимо водоноса с тугим козьим бурдюком. По закоулкам трущоб, где в просветы между лачуг из рифленого железа и деревянных ящиков виднеются охраняемые резиденции иностранцев с их пошленькими карликовыми деревьями и прочими чудесами генной инженерии — а вокруг них гудит и процветает Лакхнау…
Данный мне дедушкой адрес оказался нишатганджским кладбищем на берегу реки Гомти.
О, жестокосердый, злоязычный Дедушка Заячий Зуб!
Я все ждал (глупец глупцом) у ворот, в которых было более ржавчины, чем железа. Надгробия за моей спиной кренились посреди роскошного поля сорняков, занесенных на Землю через космопорты космическими кораблями: отважные кактусы и чертополох, покрытый цветами радиотелескопов, следящими за движением небесных тел.
Их перемещение отсчитало мне один час, затем другой.
Если верно, что покойнику некуда спешить, то мой дед оказался в этом смысле мертвее меня, покойного Навина Джа.
По прошествии трех часов я отправился поискать другого телефониста. На этот раз это был не старик, а мальчик-мусульманин родом из Бангладеш, не более двенадцати лет от роду, с аппаратиком, подключенным к сети грузового лифта судоходной компании. «Вот бизнес, которому нипочем взлеты и падения», как выразился бы дедушка, возьми он трубку.
Но он трубку не брал… и не брал… и не брал…
Мое сердце опустилось вместе с лифтом. На улице мысли затолпились, затолкались. С детства я смутно помнил дедушкину квартиру. Адреса я не знал, только помнил, что это где-то недалеко от парка Бегум Хазрат Махал.
Ну что ж! Ты ведь и так уже покойник, сказал я себе. Хуже уже ничего не случится! Разве удача не благоволит отважным? И стоило мне устремиться в подводные течения большого города, как тут же удача показала свой лик, подкидывая мне свои подарки. Торговец воздушными змеями, чья лавка так и не переехала со времен моего детства; знакомый скупщик волос; табачный ларек, завсегдатаем которого когда-то был Дедушка Заячий Зуб, с тлеющей подобно маяку веревкой для раскуривания биди…
Но если провидение мне и помогло, то только для того, чтобы усилить горечь разочарования.
Многоквартирный дом провонял аммиаком и канализацией. С колотящимся сердцем постучал я в знакомую дверь.
Мне открыла женщина. Нагарвадху — «Жена всего города». Ее чары были ничем не лучше тех, которыми наши крестьяне заклинают урожай от жучков.
— Говоришь, старик? У него еще все зубы целы были? — сказала она в ответ на мой вопрос. Окликнула кого-то в глубине: — Арре! Это же он тут до нас жил, много лет назад? — Дверь распахивается и открывает глазу внутренность квартиры, все так изменилось; подушечки, занавесочки — киномузыка завывает, как оркестр из бормашин: «Отбрось печаль, приди ко мне; приди ко мне, любовь моя, приди, приди ко мне, любовь моя, приди…»
Я бежал. Назад, без всякой надежды, на кладбище, где уже собрались беспризорники, играют и ссорятся меж могил. Четырех-пятилетние малыши стоят не на жизнь, а на смерть за тонкую лепешку, за выдранную из комикса страничку…
Голос позади — я вздрогнул:
— Это наше место.
В самой ее малышовости уже была угроза, усиливающая опасность. За спиной она что-то держала.
— Я понимаю, детка, — сказал я. — Я уже ухожу.
— Это наше место. — Она показала мне предмет, который держала за спиной. Самодельное ружье: диванные пружины, обод руля от грузовика; вместо приклада тяжелый костыль, разрисованный фломастерами и шариковой ручкой — птички, цветочки (ла! в память врезалась каждая подробность той минуты). Девочка широко улыбается, зубки как фарфоровые, приближается, рассекая сорняки, верхом на широкой черной спине моего злосчастья: зверь-горемыка раскачивает безжалостными клыками, рыкает беззвучным рыком…
И как ни странно, я нисколько не встревожился, пораженный сначала красотой очей ее, и лишь затем — прикладом ее ружья.
Сила воистину нечеловеческая!
Я взлетел в пьяном пируэте.
Она смеялась, а я ковылял, шатаясь, прочь.
Вот и на Луне я ковыляю прочь от часовни, в девственнолес, окружающий мою мастерскую, как непроходимая чащоба окружает заколдованный замок.
Под ногами — трясина, перевитая узлами корней; но здесь даже покойник ступает легко.
Подхожу к теплице. Призрак Британии, когда-то славной на суше и море, вдохновленный архитектурой Хрустального Дворца викторианской эры, чье инженерное решение в свою очередь вдохновлялось строением гигантской кувшинки — и уже затерявшееся в растительных зарослях, вытеснивших ту самую архитектуру, которая так тщилась сама их вытеснить. Вместо несущих элементов — подсолнухи, трещат и стонут, их мускулистые торсы растут на глазах — слияние растительного, минерального и животного мира. И все они — мужские особи, невзирая на пол. Подобно хиджрас — так по-арабски называют превращение или переход, — дюжие трансвеститы в нарочито простых и ярких платьях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Подвал. Когда звонит Майкл - Ричард Карл Лаймон - Ужасы и Мистика
- Случай на рыбалке - Евгений Константинов - Ужасы и Мистика
- Большая книга ужасов – 55 (сборник) - Эдуард Веркин - Ужасы и Мистика
- Луна Паука (ЛП) - Кнаак Ричард Аллен - Ужасы и Мистика
- Когда в лесу звонит колокол - Ольга Корвис - Рассказы / Мистика / Ужасы и Мистика / Разная фантастика
- Кокон - Джон Гудвин - Ужасы и Мистика
- Утопленница - Кейтлин Р. Кирнан - Триллер / Ужасы и Мистика
- Большая книга ужасов. Коллекция кошмаров - Екатерина Неволина - Ужасы и Мистика
- Клетка - Дэвид Кейс - Ужасы и Мистика
- Ты - Светлана Уласевич - Ужасы и Мистика