Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ну и наглец!» – ахнул про себя Морозов, хотя и понимал: Назарий три раза прав. В приказе, где ведают всей наличностью государства, всеми доходами, теперешними и будущими, чтоб руки-то хоть немножко погреть, за труды-то, за ночи бессонные, за вечный страх, за всеобщую нелюбовь и зависть, своего нужно человека держать, единокровного – ведь никому верить нельзя!
А во-вторых, вся торговля солью идет через Назария, без доверенного человека в приказе ему никак не обойтись.
Ну и, наконец, в-третьих: Ананий – муж ума государственного, ему не страшно дело доверить.
– Анания возьму, – согласился Борис Иванович. – Половину прибыли тебе. С кем ее делить будешь, знать не хочу.
«Меня рукастым зовут, – подумал Назарий, – а этот цапнул половину куша и в лице не переменился».
– Я тебе, Назарий Иванович, доверяю, но не спросить все-таки нельзя: хорошо ли посчитал, покроет ли налог на соль все прежние налоги, не будет ли казне убытку и не слишком ли соль дорога?
– Господин Борис Иванович, мы с Василием Шориным считали по-всякому. Меньшей цены, чтоб налоги покрыть, взять никак нельзя. Однако астраханскую и яицкую соль, которая идет на соление рыбы, нужно обложить вполовину, одной гривной.
– Неужто избавимся от постоянной муки выколачивать недоимки из тяглецов?! – воскликнул Морозов, отдаваясь радости. – Я думаю, для верности всего предприятия нужно разрешить курение табака, а торговлю табаком сделать царской монополией. Кнуты свищут, а дымок все равно колечками вьется.
– Ах, Борис Иванович! Я об этом и думать не смел, чтоб не вызвать твоего неудовольствия.
– Уж коли все зовут меня правителем, надо править. Без смелости править нынче невозможно, новые времена настигли матушку-Россию.
Морозов говорил это, подчеркивая каждое слово, и Назарий Чистый понимал: говорит боярин для того, чтоб вся Москва перешушукалась.
4В тот же день Борис Иванович Морозов и Назарий Иванович Чистый имели долгий разговор с боярином Василием Ивановичем Стрешневым. Боярина отправляли послом к польскому королю Владиславу для поздравления его величества со вступлением в новый брак с Людовик-Марией Мантуанской. Посольству вменялось говорить о подтверждении Поляновского мира, о союзе и совместной войне против крымского хана, но более всего и прежде всего посольству вменялось требовать наказания всем, кто в грамотах московскому царю допустил пропуски и умаления в титуле. За большие ошибки надлежало требовать смертной казни, за малые – наказания жесточайшего.
И на этом великом и тайном промысле не закончились дела у Бориса Ивановича.
Посылал он за Петром Тихоновичем Траханиотовым и говорил с ним с глазу на глаз.
– Плещеев за тебя тут хлопотал, – сообщил правитель своему шурину, посмеиваясь. – Душа человек! Словно это он сам на моей сестре женат. Не корю, а хвалю твоего друга и родственника. Так-то верней, когда за своих стоят и при случае хлопочут. Ты-то и вправду «Тихоныч». Другой на твоем месте все уши бы мне прожужжал о родстве-то, а ты молчишь, ждешь. Или, может, гордишься?
Петр Тихонович, поерзав, сполз с лавки и очутился на коленях.
– Да сиди ты! – Морозов как бы отмахнулся, но и одобрил улыбкой смирение шурина. – Дело я тебе даю совсем не овечье, волчье даю тебе дело. Сам свою судьбу и решишь. Сделаешь все, как нужно, – получишь приказ. Волю государь дает тебе большую, но зазря князьков-то, а особенно духовенство, не обижай. Когда нужно обидеть, тоже много не раздумывай, а без дела – не трожь!.. Вижу, навострил ушки. Значит, скучаешь в Москве без службы. Поедешь недалеко, во Владимир. Будешь собирать посадских людей, беречь их, стоять за них. Города теперь вконец расстроены, тяглецы поразбежались: кто под патриаршью руку нырнул, кто ушел на монастырские земли, кто к сильным боярам. За кем бы ни числились людишки, если они в прежних грамотах не записаны, – забирай в посад. Города не стенами должны быть сильны, а людьми.
– По каким книгам в посад возвращать? – спросил Траханиотов без всякой уже игры.
– По писцовым книгам 1637 года. Заберешь в посад всех огородников. Всю землю, за кем бы она теперь ни числилась, посаду вернешь. Торгашей тоже в посад, – говорил Морозов жестко, а кончив о делах, помягчел. – Видишь, сколько всего? Тут псом и псом нужно быть. И не тем, который тявкает, а тем, который сразу берет за глотку.
– Выдюжу, благодетель ты наш, свет Борис Иванович!
– Выдюжишь! Чего не выдюжить? Не от своего куска, чай, землю будешь резать. У других отнять легче! – И засмеялся белозубо.
«Крепкий старичок!» – подумал Траханиотов о зяте.
– Пока о разговоре нашем даже сестре моей не говори, – предупредил Борис Иванович, провожая Петра Тихоновича до дверей комнаты. – Потерпи. Сначала нужно сесть в приказе Большой казны. Но в дорогу, однако, собирайся. Я бы на твоем месте послал во Владимир человечка смышленого, который все бы тебе и доложил, когда в городе объявишься.
Петр Тихонович поклонился, коснувшись рукой пола, истово и искренне.
Были в тот день у боярина Морозова и другие многие дела: гонял дьяков, слушал доносы на Шереметевых и Черкасских, занимался своим Иноземным приказом, слушал отчет управляющего нового и лучшего своего владения – Лыскова и богатейшего села Большое Мурашкино. Управляющий на всякий вопрос ответ давал круглый, ласковый, и Морозов решил: надо послать на волжские земли Моисея.
Кажется, совсем уж изнемог под тяжестью наитайнейших и великих дел, и вдруг – гонец. Да такой гонец, что со смертного одра пришлось бы встать и выслушать.
Молдавский государь Василий Лупу извещал: турецкий падишах Ибрагим затеял морскую войну с Мальтийским орденом, Ибрагиму теперь гребцы на галеры нужны, требует от крымского хана, чтоб тот без промедления шел в набег за русскими сильными мужиками. Хан Ибрагима ослушаться не смеет…
Добрых полчаса сидел Борис Иванович в кресле, ни о чем не думая. Рукой пошевелить и то было противно.
3Алексей Михайлович встал, приветствуя своего воспитателя, пошел ему навстречу, но не потому, что слишком обрадовался Борису Ивановичу, а потому, что хотел немножко схитрить.
– Приветствую тебя, великий государь, в добром здравии, в красном цвете твоих весенних лет! – пышно пропел Морозов, напуская на себя беззаботность.
«Ну, ясно как божий день, – смекнул Алексей Михайлович. – Пожаловал с вестями самыми худшими. Надо от него сбежать».
– И мы приветствуем нашего добролюбца, – ответил царь и поискал глазами молодого Ртищева. – Федор Михайлович, за шубой-то моей сходи. Мы, Борис Иванович, на вечерню идем. Такие разговоры разговаривали, что и не отобедали.
– Помолись, заступник ты наш, помолись за всех нас! – продолжал игру Морозов, поздоровался с Никоном, к Василию Босому подошел, а тот вдруг отвернулся.
– А ну тебя к бесу! Войну за пазухой держишь.
Морозов даже рот раскрыл, засмеялся было, но смех оборвал, оглядел присутствующих.
– Так я шубу пойду надену, – сказал царь и пошел в спальню; увидал, что Васька-юродивый, провидец, не промахнулся, и, чтоб не выставлять из кабинета близких сердцу людей – государственная тайна дружбы не знает, – вышел сам. Морозов пошел следом.
– Крымский хан получил от султана Ибрагима приказ добыть лучших гребцов на галеры. Султан Ибрагим объявил войну Мальтийскому ордену.
– Я догадался, лучшие гребцы – русские мужики! – сказал Алексей Михайлович, пробуя пальцами пушок на верхней губе: не стал ли пожестче.
– Верно, государь! Русские мужики.
– Надо войска навстречу послать, как батюшка в прошлом году посылал.
– И без всякого мешканья, государь! Я как получил известия, с час тому всего, да и раздумался: кончать надо крымского волка, великий государь.
«Господи, ну чего он тянет, – думал Алексей Михайлович, – говорил бы скорей, чего надумал, да и отпустил бы меня».
– Да, надо кончать! – твердо сказал государь.
– Я, Алешенька, вот что надумал, – перешел на шепот Борис Иванович. – Ох, прости бога ради, по старой привычке… Алешенькой-то.
Хитрый старик согнулся, поставил одно колено на пол.
– Я, не сержусь, мне по душе от тебя слышать «Алешенька».
– Дело, государь, промедления не терпит, я твоим именем посылаю в Астрахань стольника Семена Романовича Пожарского. Он возьмет астраханских стрельцов, соединится с тверскими казаками да дворянами и пойдет на Дон, а на Дон с деньгами пошлем военного человека, чтоб набрал войско. Соберем армию в Воронеже. А в Белгород пошлем Большой полк. – И тут вдруг в глазах Бориса Ивановича проскочила искорка. – Пусть полк поведет князь Никита Иванович Одоевский.
– Пусть! – согласился Алексей Михайлович. – Борис Иванович, на вечерню я опаздываю.
– Государь, я тебя держать не хочу, но завтра надо тебе в Думе быть. Посла в Польшу посылаем, приказ Большой казны надо у Федора Ивановича Шереметева забрать, болеет князь, в приказ не ездит, глаза стыдно показать – недостача у него большая. Оттого и казна пуста.
- Тишайший (сборник) - Владислав Бахревский - Историческая проза
- Столп. Артамон Матвеев - Владислав Бахревский - Историческая проза
- Реинкарнация политического завещания Ленина - Ольга Горшенкова - Историческая проза
- Кремль - Иван Наживин - Историческая проза
- Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко - Историческая проза
- Путь слез - Дэвид Бейкер - Историческая проза
- Царь Иоанн Грозный - Борис Федоров - Историческая проза
- Солдат и Царь. том первый - Елена Крюкова - Историческая проза
- Эхо войны. рассказы - Валерий Ковалев - Историческая проза
- Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева - Историческая проза