Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сбоку подходят те, кто ехал во второй машине. Впереди неспешно, словно нехотя, шагает Пепс. Веснушки яркими точками проступают на его неестественно бледном лице, губы презрительно скривлены набок и плотно сжаты, глаза смотрят со злым прищуром, неотрывно следят за мельтешащими у машин грузинами. Зачем он так смотрит? Ведь они могут почувствовать этот взгляд, обернуться и увидеть как он на них смотрит, и тогда… Тогда… Сердце на миг замирает, пораженное ужасом, пропускает один удар, а может быть даже и два… я никак не могу додумать, что же будет тогда, но ясно понимаю, будет что-то ужасное, непредставимое, такое, что потом уже никак не поправить. «Пепс, миленький, не надо, ну пожалуйста… — шепчу я одними губами. Но он не слышит, не может услышать моей мольбы и продолжает оглядывать грузин нехорошим, будто примеривающимся взглядом…
Я машинально осматриваю наших пацанов сбившихся в тесную кучу за моей спиной. Да грузинам мы даже внешне явно проигрываем. Тонкокостные, неокрепшие еще мальчишеские тела в нелепо топорщащихся выгоревших гимнастерках. Хэбэшки нового образца только у офицеров, да и у тех, обычные песчанки, не камуфляж. Мы же щеголяем практически в той же форме, в какой наши деды штурмовали Берлин. У половины на головах каски, отчего они кажутся похожими на нелепые грибы, со стальными шляпками и непропорционально тонкими ножками. Старший призыв, конечно, смотрится чуть покрепче, поувереннее, но во-первых нас всего несколько человек, а во-вторых мы все равно не дотягиваем мужской статью до тех, что сейчас стоят на дороге. Грузины даже с виду настоящие боевики. Одетые в полувоенную форму, причем в основном в дефицитный камуфляж, они все поголовно были в огромных модных в то время солнечных очках, в руках вполне серьезное оружие — автоматы, пулеметы, карманы самодельных разгрузочных жилетов топорщатся от гранат, у некоторых над плечом торчат антенны малогабаритных раций. Но самое главное, даже не это, а то — что остановили нас взрослые тридцатилетние мужики, матерые, статные, нечета нам прыщавым подросткам. От них за версту веяло уверенной мужской самостью, непререкаемой силой и волей, тем самым, чего так не доставало нам. Выглядели они впрочем вполне добродушно, смеялись о чем-то певуче переговаривались, скалились в белозубых улыбках. Один проходя мимо успокаивающе помахал нам рукой:
— Не бойтесь, ребята, все нормально будет. Я сам недавно в армии служил, тоже, как вы. Не бойтесь, вам ничего плохого не сделаем.
— Шел бы ты, чурбан нерусский, — зло прошипел в ответ Пепс, нервно тиская свой автомат.
Грузин его похоже не расслышал, потому что еще раз обернулся на ходу и вновь ободряюще улыбнулся махнув нам рукой.
Вскоре все наши уже собрались на склоне, наблюдая за тем, что будет происходить дальше. Теперь из машин высаживали беженцев и тут улыбчивых добродушных грузин будто кто-то враз подменил. Ругательства и оскорбления сыпались градом, женщин грубо дергали за волосы, мужчин пинали ногами, мешкающих неловких стариков ничуть не колеблясь сдергивали с высоких бортов, бесцеремонно роняя на покрытую выщербленным асфальтом дорогу. Действовали быстро, будто куда-то отчаянно спеша. Весь нехитрый скарб беженцев заставили сложить общей кучей на обочине.
— Это барахло больше вам не понадобится, выродки! — хрипло смеялся одетый в выцветшую камуфляжную куртку грузин с острыми черными усиками-стрелочками, чем-то похожий на прощелыгу дамского угодника, как их любили изображать в старых советских кинофильмах.
Остальные вторили ему громким смехом, перебрасываясь какими-то репликами на своем языке, видимо изрядно их веселившими. Вот только смех этот был вовсе не радостным, слышались в нем отчетливые нервные, истеричные нотки, резала ухо нарочитая искусственность.
Парень с усами-стрелочками повернулся к нам боком, что-то говоря замершему рядом мрачному мужику с пулеметом, и на правой стороне его груди ярко отразив солнечный луч сверкнул орден Красной звезды. Я пораженно уставился на него, гадая, откуда у грузинского бандита могла вдруг взяться боевая награда. Может он просто снял эту армейскую куртку с кого-то, кто был настоящим героем? Или… Поймав мой пристальный взгляд, усатый широко улыбнулся мне и зачем-то дурашливо погрозил пальцем, я поспешно потупился, пряча от греха подальше глаза, мало ли чего ему взбредет в голову?
Тем временем согнанных в кучу беженцев принялись сортировать, вырывая из толпы и отводя в сторону всех мужчин. Спустя пару минут осетины оказались разделены на две неравные группы. В первой оказались шестеро напряженно молчащих угрюмых мужиков и один молодой парень, наверное наш ровесник, волком зыркающий на неспешно прохаживающихся рядом с оружием наготове грузин. Вторая группа состояла из женщин и маленьких детей, там царили стон и плач. Женщины причитали, заламывая руки, тянулись к мужьям. Дети толком не понимая что происходит, но ориентируясь на поведение взрослых тоже подняли несусветный вой. Из толпы выделялась стоящая отдельно с краю старуха, та самая, что кормила нас пирогами. Она стояла молча прямая как палка, стояла и смотрела на нас, так будто ожидала чего-то. Может она рассчитывала, что вот сейчас мы вдруг и всех спасем? Это была явно глупая несбыточная надежда, после всего того, что уже произошло давно стало ясно, что мы не вмешаемся, чтобы не творили грузины, но она все равно, стояла и смотрела, изредка молча шевеля губами. Молилась? Или проклинала нас, евших ее хлеб, а сейчас позорно струсивших, не смеющих заступиться за тех, кого взялись защищать? Почему-то мне не хотелось знать ответ на этот вопрос и было невыносимо стыдно смотреть в ее сторону. Чтобы не видеть ее, не встречаться с ней взглядом, я крепко зажмурил глаза. Не хочу смотреть на это! Не хочу! Ни за что не открою глаз, пока все не кончится!
Однако глаза открылись сами, открылись широко и испуганно, когда с дороги раздался пронзительный женский крик. Кричала та самая молоденькая осетинка, хрупкая, изящная женщина-девушка, на которую я обратил внимание еще в кузове. Давешний улыбчивый пулеметчик, тот самый, что называл меня «генацвале», облапил ее сзади медвежьей хваткой и куда-то тащил верещащую и отчаянно отбивающуюся крепко сжав жадными растопыренными пальцами ее груди, не обращая внимания на лишь распалявшее его сопротивление. Она извивалась в его крепких руках, пытаясь вырваться и кричала громко пронзительно, а пулеметчик смеялся, оглушительно хохотал, заглушая ее крики. Длинный ствол пулемета со сложенными сошками мотался туда-сюда за его спиной. Я судорожно сглотнул наполняясь предчувствием чего-то неотвратимого и ужасного, что вот-вот должно было произойти на моих глазах. Очень хотелось снова закрыть глаза, но они помимо моей воли оставались широко открытыми и будто притянутые мощным магнитом следили за слившейся в какое-то извращенное многорукое, многоногое существо парой. Пулеметчик смеялся, легко унося свою добычу все дальше и дальше, туда где пропыленный борт нашего «Урала» прикроет их от дороги. Остальные грузины что-то одобрительное выкрикивали ему вслед.
— Ну, блядь, это уж слишком, — холодно произнес над самым моим ухом Пепс.
А следом за его словами сухо и неестественно громко щелкнул автоматный предохранитель. В нарушение всех инструкций на выездах мы всегда заранее загоняли патрон в патронник, а потом просто держали автомат на предохранителе. Нехитрая истина, что лучше получить лишний раз пистон от начальства, чем в нужный момент не успеть вовремя выстрелить, быстро доходила до каждого. Сейчас у Пепса наверняка уже дослан патрон в патронник и достаточно только надавить пальцем не спуск, как по скучковавшимся на дороге грузинам хлестнет плетью длинная очередь. А потом… Потом мы все умрем, как-то ясно и отчетливо понял в тот момент я. Умрем, потому что сбились плотной группой, на открытом склоне, как стадо баранов, потому что половина из нас просто не готова стрелять в людей, а другая промедлит, не сразу въехав в обстановку. Умрем, потому что у нас только автоматы, а у тех на дороге, как минимум четыре пулемета, и они не задумываясь пустят их в ход, а еще ведь наверняка есть следящий за нами со склона снайпер. Я сжался всем телом в ожидании гибельной очереди, боясь оглянуться, посмотреть на Пепса, чтобы не дай бог этим взглядом не подтолкнуть его к самоубийственным выстрелам.
— Сержант Кондратьев! — яростно гаркнул Свин, тоже засекший несмотря на опьянение щелчок предохранителя.
Пепс ничего не ответил тяжело дыша прямо у меня над ухом. Он просто стоял и тяжело дышал, собираясь с духом перед тем, что ему предстояло совершить и не хотел отвлекаться на окрики разгневанного начальства. Ему было все равно, он как бы уже находился не здесь, готовясь окончательно переступить отделяющую его от нашего мира черту.
Свин вырос перед нами как из-под земли. Невысокий, коренастый, с задранным вверх курносым носом, на щеках цвели багровые пятна, глаза от ярости сжались в узкие щелочки. Его выпирающая вперед грудь, барабаном натянувшая линялую хэбэшку, ткнулась прямо в автоматный ствол. Старлей будто бы этого даже не замечал.
- Мы все - осетины - Максим Михайлов - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Тихое оружие - Василий Великанов - О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- В глубинах Балтики - Алексей Матиясевич - О войне
- Святые горы - Юрий Щеглов - О войне
- Вверяю сердце бурям - Михаил Шевердин - О войне
- Прелесть пыли - Векослав Калеб - О войне
- Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов - Владимир Першанин - О войне
- …И все равно - вперед… - Висвалд Лам - О войне