Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, что три года спустя, в 1876 г., антрополог И. Топинар выступил с совершенно аналогичной гипотезой. Он был настолько стеснён глубоко обезьяньим обликом неандертальца, что тоже прибег к модной идее атавизма: данный неандерталец был в век мамонта реликтом наших третичных предков. Впрочем, может быть, Топинар не был самостоятелен и просто примкнул к мысли Мортилье.
Другое направление мыслей о неандертальце имело обратный прицел: видеть в данном ископаемом неандертальце прародителя многих более поздних поколений. Это направление связано с именами двух крупных и для своего времени весьма компетентных французских антропологов Катрфажа и Ами. В 1873 г. они в «Crania ethnica» включили череп из Неандерталя в серию других более поздних ископаемых черепов, чтобы показать не единичный характер этой находки. Авторы построили теорию о «примитивной расе», уходящей в глубокое прошлое, но представленной ископаемыми остатками и в верхнем плейстоцене, и в голоцене. Они назвали её по одной из включённых в серию находок «Канштадской расой». Сюда попали костные человеческие остатки относительно позднего времени из Эдисгейма, из Гурдана и другие, так же как челюсть из Арси-сюр-Кур (позже и из Ла Нолетт). Оказалось, что если неандерталец — обезьяночеловек, то таковой представлен и позднейшими отпрысками, изредка тут и там обнаруживаемыми под землёй, причём — что самое интересное — не только в древнее время, но и вплоть до наших дней. Катрфаж и Ами представляли себе, что подчас неандерталец возрождается тут как атавизм.
От концепции Катрфажа и Ами давно не осталось камня на камне. В ряде своих примеров они явно ошиблись. Однако, кто знает, может быть, антропология со временем ещё раз тщательно пересмотрит их серию и обнаружит в ней не одни только ошибки. Ибо в общем-то были опровергнуты не столько факты, сколько теоретические посылки Катрфажа и Ами. А теоретические посылки могут быть ещё раз пересмотрены. Они исходили из того, что «примитивность» этой расы (вида, сказали бы мы) не обязательно подразумевает тот минимум отклонений от современного человека в сторону обезьяны, который представлен на черепе из Неандерталя и подобных ему. По их представлению, эти черты могут быть сильно сглажены, стёрты, но всё ещё находиться по ту сторону рубежа, отделяющего людей современного физического типа от существенно иной группы. В глазах этих антропологов было бесспорно, что представители этой группы жили в разные эпохи вплоть до нашего времени и, следовательно, ещё где-то могут быть встречены. Иными словами, своей «Канштадской расой» Катрфаж и Ами на самом деле, пусть с промахами, пусть сами не отдавая себе ясного отчёта, связывали неандертальца с представлениями, дошедшими от Линнея, — о существовании Homo troglodytes ещё и среди живущих видов. Обезьяночеловек обрёл бы затухающую позднюю историю рядом с историей человека. Как атавизм? Или как реликт?
Эта тенденция мысли была подавлена всем дальнейшим движением антропологии: были приложены самые большие усилия к тому, чтобы загнать палеоантропов в средний плейстоцен, наглухо замуровать их там, отклоняя все предъявляемые материалы об их более поздних и соответственно морфологически более стёртых воспроизведениях. Напротив, тенденция мысли Мортилье — Топинара — отогнать обезьяночеловека как можно глубже в прошлое — в общем оказалась в фарватере последующего развития антропологии.
Но тут надо отметить ещё один синтез, рождённый 70-ми годами. В 1876 г. Энгельс написал набросок для «Диалектики природы», озаглавленный «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Из этого наброска следует, что Энгельс знал о происходившей борьбе умов вокруг «недостающего звена» — промежуточного обезьяночеловека неговорящего. Принял ли он эту гипотезу или отверг? Да, Энгельс сначала, по Дарвину, характеризует родоначальников человеческой ветви — высокоразвитых древесных обезьян, а далее вводит на сцену эволюции «переходные существа». Они не имеют ещё ни речи, ни общества. Ясно, что Энгельс знал модель, предложенную 8-10 лет назад Геккелем и Фохтом, счёл её рациональной и отклонил вариант Гексли — Дарвина (без «промежуточного звена»). По предположению Энгельса, эти промежуточные существа обрели речь после сотен тысяч лет развития — где-то на пути до возникновения общества и вместе с тем человека — «готового человека». Но эта работа Энгельса не могла оказать влияния на науку 70-х годов, так как была опубликована лишь в 90-х годах, когда ситуация была уже новой.
В 80-х годах положение делалось для обезьяночеловека всё хуже. На одной чаше весов — укреплявшийся авторитет Дарвина, а на противоположной — скудность костных остатков, которые всё ещё были фрагментарными, полунемыми. Мысль об обезьяночеловеке замирала. В 1886 г. в Спи в Бельгии были найдены элементы черепа неандертальца, достаточные, наконец, для почти полной реконструкции. Нет, анатомически это не оказалось серединой между обезьяной и человеком (формула же «телом — человек, умом — обезьяна» плохо прививалась в сознании).
И вдруг в 1891 г. обезьяночеловек сильно дернул чашу в свою сторону.
Здесь надо сказать об одной ошибке Геккеля, имевшей самые счастливые последствия. Антропоморфные обезьяны были тогда ещё недостаточно изучены. В отличие от Гексли, сблизившего человека более всего с гориллой, Геккель более всего сблизил его с гиббоном. Оба были неправы, так как общих признаков у человека больше всего с шимпанзе, однако отклонение от истины у Геккеля значительнее. Обезьяна, подобная гиббону, не занимает места в генеалогической линии человека. Но так как Геккель предположил, что обезьяночеловек произошёл из какой-либо древней формы гиббона, голландец врач Е. Дюбуа, поначалу вовсе не профессионал-антрополог, отправился в 1890 г. искать ископаемые останки этого существа в ту страну, где водятся гиббоны, — в Индонезию. Может быть, на обоих повлиял Линней: по его сведениям, голландские натуралисты-путешественники ещё в XVII–XVIII вв. наблюдали живых Homo troglodytes как раз на островах Индонезии (Яве, Амбоине). Но Дюбуа хотел найти не живущего обезьяночеловека, а именно ископаемого, нужного для генеалогии человека. Не обнаружив удобных обнажений четвертичных слоёв на Суматре, Дюбуа перенёс поиски на Яву и необычайно быстро в 1891 и 1892 гг. натолкнулся на то решающее подтверждение дарвинизма, которое захотел добыть: на черепную крышку и бедренную кость обезьяночеловека, предсказанного Геккелем. Не будь ошибки, подтверждение пришло бы лишь много позже. Объём внутренней полости черепа действительно ставил этого обезьяночеловека точно на полпути между высшими обезьянами и человеком. Поскольку бедро подтверждало прямохождение, вертикальную позицию обезьяночеловека, Дюбуа заменил описательное видовое определение: вместо Pithecanthropus alalus Hekkel он назвал его Pithecanthropus erectus Dubois.
В этом случае трудно было бы говорить об имманентном движении науки. Спонтанно дело шло в другую сторону, к элиминированию идеи обезьяночеловека. Но кости яванского питекантропа наглядно демонстрировали правоту именно Геккеля — Фохта.
И вот началось перемалывание этого свидетельства из глубин пятисоттысячелетнего прошлого на жерновах науки. Сейчас с почти полной уверенностью можно сказать, что кости принадлежат женской особи, а открытый много позже так называемый питекантроп IV — значительно более массивный — представляет собой мужскую особь. Объём мозга у того и у другого около 900 куб. см, что значительно ниже и неандертальской и человеческой нормы, хотя, правда, самый нижний предел среди нормальных людей — 800 куб. см. Положение тела, безусловно, вертикальное, но, может быть, колени немного согнуты. Зато в черепе удивительно ясно, значительно больше, чем у неандертальца, выражены питекоидные (обезьяньи) черты строения. Следовательно, и в архитектуре мозга. На нескольких зоологических конгрессах кости питекантропа Дюбуа порознь ставились на своеобразное голосование: столько-то голосов за отнесение данной кости (или её части) к человеку, столько-то — к обезьяне, столько-то — к промежуточному существу. Итоги складывались разно, но по совокупности пришлось отдать первенство «промежуточному существу», ибо данные за человека и обезьяну явно аннигилировались. Дюбуа в 1894 г. опубликовал отчёт об открытии «переходной формы» между обезьяной и человеком, зато потом колебался, возвращался то к мнению, что это всего лишь гиббон, то — что это человек, то опять — промежуточное существо. Умер он в 1940 г. в убеждении, что его первый диагноз был ошибкой: нет никакого промежуточного существа, а кости — частью гиббонов, частью человеческие.
Эта трагическая жизнь отразила кризис самой идеи. С того момента, как «его величество факт» выступил в пользу догадки Геккеля — Фохта, обнажилась теоретическая незрелость этой догадки, тем более распространённого её понимания. Ведь, примитивным было само представление о том, что искомое звено будет по свойствам просто равномерной смесью признаков обезьяны и человека (да ещё принимая за эталон «обезьяны» ныне живущих антропоидов): если пропорции приближаются к 50:50, значит, действительно, это — переходная форма, от неё вниз легко мыслить сдвиг к обезьяне в пропорции 75: 25 или вверх к человеку в пропорции 25: 75. Теперь пора было бы дальше развить теорию: во-первых, показать на фактах, что вновь открытый вид имеет свою собственную внутреннюю натуру. Иными словами, надо было бы углубить идею Геккеля и Фохта о заполняющей пробел между обезьяной и человеком некоей самостоятельной зоологической форме. Человек произошёл из этой зоологической формы, а не прямо из обезьяны. Надо было бы познать, описать эту зоологическую форму в её своеобразии. Однако умами владели лишь сопоставления человека с орангутанами и гиббонами, шимпанзе и гориллами. Лишь много позже и несколько в стороне от столбовой дороги советский антрополог Г. А. Бонч-Осмоловский позволил себе утверждать, что по некоторым признакам, в частности в строении конечностей, ископаемые гоминиды уклоняются и от человека, и от обезьян. Во-вторых, и это главное, теория должна была бы раскрыть, что отсутствие речи (основное отличительное свойство обезьяночеловека) вовсе не требует столь сильных питекоидных отклонений в черепе и архитектонике мозга. Но до этого вывода науке о мозге тогда было ещё далеко.
- Борьба за троглодитов - Борис Поршнев - Биология
- Паразиты: Тайный мир - Карл Циммер - Биология
- Находки остатков верхнеюрских рептилий в Савельевском сланцевом руднике - Константин Журавлев - Биология
- Хозяева Земли - Эдвард Уилсон - Биология
- Язык как инстинкт - Стивен Пинкер - Биология
- Люси. Истоки рода человеческого - Дональд Джохансон - Биология
- Другое человечество. Здесь кто-то побывал до нас... - Алексей Маслов - Биология
- Мутанты. О генетической изменчивости и человеческом теле. - Арман Мари Леруа - Биология
- Анатомия жива! Удивительные и важные медицинские открытия XX-XXI веков, которые остались незамеченными - Даниил Сергеевич Давыдов - Биология
- Вампиры, вурдалаки, тролли - сказочные существа или жуткая память предков? - Игорь Денисюк - Биология