«Да, впрочем, – окоротил сам себя, – род-то у нас один с Лутоней, Услюмов род!» 
– Василий-свет! Парни! – пропела за стеною Мотя. – Ужинать!
   Эпилог
  Разумеется, ни жизнь, ни история на этом не кончились, да жизнь и не кончается никогда! Было всякое: и тяжкие беды, и одоления на враги. Был, восемь лет спустя, разорительный поход Едигея на Русь, последний, на который оказалась способной Орда. Продолжались и многоразличные попытки Витовта добиться своего и подчинить Московское Великое княжество. Василий Дмитрич не по раз выводил рати противу тестя, оканчивая, впрочем, дело каждый раз миром. Были смерти и рождения, обновлялся народ, новые поколения приходили на смену старым. Годы текли, старое старилось.
 Шестнадцать лет спустя Идигу, сменивший на престоле Орды уже трех ханов, предложил Витовту, с которым они сражались все эти годы, ослабляя друг друга и тем давая укрепляться Москве, вечный мир. Передо мною лежат два перевода грамоты Идигу, и я не знаю, который из них следует предпочесть.
 Или вот этот:
 «Князь знаменитый! В трудах и подвигах, продиктованных честолюбием, застигла нас обоих унылая старость. Посвятим же миру остаток дней наших! Кровь, пролитая нами в битвах взаимной ненависти, уже поглощена землей; слова бранные, которыми мы поносили друг друга, рассеяны ветром: пламя войны очистило сердца наши от злобы; года погасили пламя».
 Или вот этот, второй:
 «Достигли мы, ясный король, вечерних лет жизни нашей. Последние наши дни следует провести в мире. Кровь, которую мы проливали в войнах друг с другом, пусть всосется в землю. Слова злодечий и обид, которыми мы друг друга осыпали, пусть унесет ветер. Пусть гнев наш сгорит в огне. Пожары же наших войн пусть на будущее время зальет вода».
 Я прикрываю глаза и вижу, как это происходило. Крым. Теплый ветер. Идигу говорит, сидя на ковре, на подушках. Толмач записывает слова повелителя. Идигу смотрит, щурясь, на горы, представляет, как шелестит сухая трава в степи, изредка роняет слова: «Пролитая кровь ушла в землю…»
 Теплый ветер ласкает старое лицо, и, если закрыть глаза, совсем закрыть, можно вообразить себе ровный бег коня по степи, свист трав, ударяющих в стремена, запахи конского пота и полыни. Можно представить, ощутить на миг молодость. Пока не шевельнешься, пока в старых членах не проснется трудная боль, не дающая себя обмануть. «Слова злобы нашей пусть унесет ветер!» – говорит Идигу, вновь открывая щелки глаз, замершему в ожидании писцу с тростниковым каламом в руках…
 В литовской столице возводили на ордынский престол новых ханов, имена которых искажены летописью, а усилия погибли напрасно, ибо им не было дано преодолеть ни таланта, ни мудрости последнего великого полководца распадающейся монгольской державы…
 И ему, и Витовту оставалось еще по полтора десятка лет жизни. Престарелый Идигу, так и не обретя мира, погиб в сражении со своими соплеменниками. А Витовту так и не далась королевская корона, к которой он рвался всю жизнь, бросив к подножию своей мечты судьбы Великой Литвы, быть может именно по этой причине проигравшей свою грядущую судьбу и несвершившееся величие в веках Московской Руси, которая медленно, но неодолимо восходила к вершинам славы, подобно тяжко возносящемуся к небесам столпу Ивана Великого.
 Были на Русской земле и неудачные войны, и черная смерть, и резня правителей, и пожары, уносящие в ничто бесценные книжные памяти прошлого. Было все!
 Прислушаемся: не доносит ли снова до нас из небытия топот копыт проходящей конницы? Голос ратей и лязг боевого железа. Созидающий стук топора, и песню, несущуюся над холмистой равниной России… и тихий смех, и говор любви и юности, и достойные похороны достойно проживших свои жизни поколений. И новые весны, и шум дождя по мокрой листве берез, и тонкий серп луны над притихшим полем, и мягкие губы любимой, и зов в неведомое, и сонный храм вдалеке, возносящий ввысь, к Господу, схожие со свечным пламенем золотые луковицы глав… И колокольный звон, призывающий к молитве или к сражению… И ветер, то теплый, то ледяной, капризный и вечно юный, прихотливо листающий открытую всем ветрам нескончаемую книгу судьбы.
   Словарь редко употребляемых слов
  Аксамид – золотая византийская парча сложного плетения.
 Антиминс – освященный плат с изображением положения во гроб Иисуса Христа; кладется на церковный престол при совершении обедни.
 Баскак – ордынский чиновник, приставленный для наблюдения за князем и своевременным поступлением дани.
 Беглербег – военный министр.
 Бертьяница – кладовая.
 Било – доска, деревянный колокол.
 Богатур – монгольский воинский титул, богатырь.
 Борть – улей самого простого устройства (дупло или выдолбленный чурбан).
 Братина – сосуд, чаша для питья.
 Бродники – вольное и воинственное население Придонских степей русского происхождения.
 Вайделотка – жрица.
 Василевс – византийский император.
 Вежды – глазные веки.
 Вервие – веревка.
 Взаболь – в самом деле, вправду.
 Вира – судебная пошлина, штраф.
 Вотол – верхняя дорожная одежда из грубого сукна.
 Вымол – пристань.
 Глядень – высокое место, вышка, стрельница на городской стене.
 Гойтан – шнурок.
 Горбуша – коса.
 Горний – верхний. В переносном смысле – небесный.
 Гребовать – пренебрегать, презирать, гнушаться.
 Гридень – придворный слуга, охранник терема, личный охранник боярина или князя.
 Гульбище – балкон (открытый), широкое поднятое на столбах или арках место для прогулок в богатом тереме и для пиров.
 Дворский – человек, ведавший при княжеском дворе хозяйством и частным добром князя.
 Диргемы – серебряные монеты арабской чеканки (употреблялись на Востоке и как женские украшения).
 Дощаник – плоскодонное речное судно небольшого размера.
 Дувал – глиняный забор.
 Забороло – верхняя часть городской крепостной стены, верхняя площадка, «забранная» с наружной стороны стенкой с бойницами в ней.
 Заворы – запоры, засовы.
 Замятня – смута, мятеж.
 Зернь – азартная игра в кости или в заменяющие их зерна.
 Зендянь – бухарская пестроцветная хлобчатобумажная ткань.
 Зимник – дорога, которой пользуются только зимой, санный путь.
 Зипун – кафтан без стоячего ворота (холстинный, шелковый, суконный или овчинный).
 Казовый – изготовленный напоказ, праздничный.
 Калиги – вид обуви.
 Калика – паломник, странник; нищий, слепой, собирающий милостыню.
 Калита – сумка, мешок.
 Камка – шелковая цветная ткань с узорами.
 Каторга – вид металлического украшения у пояса.
 Келарь – монах, заведовавший хозяйством монастыря.
 Кика – женский головной убор.
 Киличей – посол-переводчик для сношений с Ордой.
 Кмети – воины.
 Колготать – спорить, ворчать.
 Колты – подвески к головному убору.
 Комонные – конные.
 Коник – скамья с находящимся под ней ящиком.
 Копыла – род лопаты.
 Котора – вражда, ссора, раздор.
 Кремник – кремль, крепость внутри города.
 Куль – большой рогожный мешок.
 Лал – рубин.
 Лествичный (счет наследования) – счет, принятый в Древней Руси, при котором княжили сперва все братья по очереди, по старшинству, потом их сыновья по старшинству, потом внуки и т. д.
 Литургия – обедня, основное богослужение христиан.
 Лонисьный – прошлогодний.
 Лопотина – одежда.
 Мокшаны, учаны, кербаты, насады – речные суда.
 Мыто – торговая пошлина.
 Нарочитый – важный, знатный, уважаемый.
 Ноговицы – нижнее платье, штаны.
 Нукер – телохранитель.
 Обельный – купленный, крепостной.
 Оболочина – верхняя одежда: кафтан, зипун.
 Обор – завязка лаптя.
 Одры – большая повозка.
 Опас – охранная грамота, пропуск.
 Ослоп – дубина, жердь.
 Охабень – верхняя одежда прямого покроя с откидным воротом и длинными рукавами, часто завязывавшимися сзади. При этом руки продевались в прорези рукавов.
 Паволока – шелковая ткань.
 Паки – опять, снова.
 Панева – женская шерстяная юбка.
 Повалуша – большая горница, верхнее жилье в богатом доме, место сбора семьи, приема гостей.
 Подклет – нижний этаж крестьянской избы, служащий для жилья или хранения чего-либо.
 Подол – равнина, низкое место под горой.
 Поминки – подарки.
 Порты – платье, одежда из грубого полотна.
 Посад – городское поселение, также улица и часть ее – одна сторона. В городе посадом назывались гражданские застройки вне кремля или за стенами городов.
 Посадник – начальник, старшина города, посада.
 Посконь – льняная ткань, холст, идущий на крестьянские рубахи.
 Потир – большая чаша, употребляемая в христианском культовом обряде.
 Придверник – слуга при комнатах.
 Причащать – приобщать, делать соучастником чего-то. Причащать Святых Тайн – церковный обряд, как бы приобщающий к христианской жизни через принятие частицы божества (хлеба и вина – тела и крови Христовой).
 Протори – расходы, издержки.
 Прясло – звено изгороди, а также часть городской