Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, нет, сказал Льюис, этого не может быть, погоди, я не могу в это поверить, ты точно знаешь, то есть они точно знают, они сделали все анализы, не зря значит, когда зазвонил телефон, я побоялся подойти, подумал, что сейчас мне скажут: еще кто-нибудь заболел; но неужели Льюис действительно до вчерашнего дня ничего не знал, вспыхнул Роберт, что-то мне не верится, об этом все говорили, быть того не может, чтобы никто не звонил Льюису; скорее всего, Льюис все знал, но по каким-то соображениям притворялся, будто впервые слышит, потому что, напомнила Яна, разве не сам Льюис говорил Грегу примерно месяц назад, да и не одному Грегу, что он плохо выглядит, похудел, и Льюис встревожился и повторял, что неплохо бы ему показаться врачу, так что не может для него это быть полной неожиданностью. Да уж, все теперь переживают за всех, сказала Бетси, вот как мы живем, так мы теперь живем. И кроме всего прочего, они когда-то были очень близки, ведь у Льюиса до сих пор есть ключи от его квартиры, вы же понимаете, что после разрыва не забирают ключи только отчасти в надежде на то, что человек может вдруг завалиться в гости, спьяну или в минуту душевного подъема, как-нибудь под вечер, но в основном потому, что умнее иметь несколько комплектов ключей в городе, коль ты живешь один, на самом верху дома, который раньше занимали разные конторы и где никогда не будет швейцара или хотя бы консьержа, кого-нибудь, у кого можно спросить запасные ключи поздно ночью, если вдруг потерял свои или дверь захлопнулась. У кого еще есть ключи, спросила Таня, это я к тому, чтобы кто-нибудь заскочил туда завтра перед тем, как идти в больницу, и принес какие-нибудь его сокровища, потому что на днях он жаловался, сказал Айра, что в больничной палате ужасная скука и у него такое впечатление, что его заперли в номере мотеля, и все сразу начали рассказывать разные смешные случаи про номера в мотеле, а после анекдота Урсулы про "Лакшари баджет инн" в Скенектади вокруг его кровати стоял громовой хохот, а он молча смотрел на них, лихорадочно блестя глазами, и все это время, вспомнил Виктор, жевал этот проклятый шоколад. Но, по словам Яны, которая с помощью ключей Льюиса проникла в его холостяцкую берлогу в поисках какого-нибудь утешительного художественного средства, чтобы оживить немного палату, византийской иконы, которая висела над кроватью, на месте не оказалось, это было непонятно, пока Орсон не припомнил, как он без сожаления (Грег утверждал обратное) рассказывал, что мальчик, от которого он недавно отделался, украл ее вместе с четырьмя коробками лакрицы, как будто их так же легко продать на улице, как телик или стерео. Но он всегда был очень щедр, тихо сказала Кэт, и, хотя любил красивые вещи, никогда всерьез к ним не привязывался, сказал Орсон, что нетипично для коллекционера, пояснил Фрэнк, и когда Кэт затряслась и на глаза у нее навернулись слезы, Орсон спросил с тревогой, может, он, Орсон, сказал что-нибудь не так, она указала им на то, что они заговорили о нем в прошедшем времени, начали вспоминать, каким он был, за что они его любили, как будто он уже весь вышел, кончился, стал просто частью прошлого.
Наверное, он устает от посетителей, сказал Роберт, который, как не могла не заметить Эллен , сам приходил в больницу всего два раза и, возможно, искал оправданий нерегулярности своих посещений, но и сомнений нет, по словам Урсулы, что настроение у него упало, хотя врачи ничего огорчительного не говорили, и он, по-видимому, предпочитает на несколько часов в день оставаться в одиночестве; и Донни он сказал, что начал вести дневник, впервые в жизни, потому что хочет фиксировать изменение своей реакции на этот удивительный поворот событий, отражать действия врачей, записывать, кто к нему приходит каждый день и обсуждает у его изголовья состояние его тела, и что не так уж важно, что именно он там пишет, почти ничего, с горечью сказал он Квентину, кроме обычных банальностей о страхе и изумлении - почему такое случилось с ним, с ним тоже, плюс обычное раскаяние в прошлых ошибках, простительные суеверия, перемежаемые решениями жить лучше, значительнее, больше времени уделять работе и друзьям, не принимать так близко к сердцу, что о нем думают люди, вперемешку с уговорами себя в том, что в его положении воля к жизни значит больше, чем все остальное, и что, если он действительно хочет жить, верит в жизнь и любит себя (прочь, старый черт Танат), он будет жить, он будет исключением из правила; но, может быть, все это, размышлял Квентин, разговаривая с Кэт по телефону, было не главное, а главное то, что с того самого момента, когда он завел дневник, он начал накапливать материал, чтобы однажды его перечесть, чтобы хитро застолбить себе местечко в будущем, когда этот дневник станет просто предметом, пережитком прошлого, и когда он сможет его вообще не открывать, если захочет, чтобы это суровое испытание осталось позади, но дневник будет при нем, в ящике его огромного маджореллиевского письменного стола, и он мог бы уже, как, собственно, он сам сказал Квентину как-то ранним солнечным вечером, приподнявшись на больничной кровати, представить, как сидит в своем пентхаусе и октябрьское солнце светит сквозь чистые стекла окон, а не сквозь это матовое окошко, а дневник, тот самый трагический дневник, валяется в ящике стола.
Не надо придавать значения побочным эффектам, сказал Стивен (в разговоре с Максом), не понимаю, почему тебя это так беспокоит, любое серьезное лечение чревато побочными эффектами, это неизбежно, ты хочешь сказать, что в противном случае лечение неэффективно, вставила Хильда, в любом случае, сварливо продолжал Стивен, если сказано, что бывают побочные эффекты, это вовсе не означает, что они будут у него, или все, или некоторые. Это просто перечень всех возможных неприятностей, потому что врачи вынуждены перестраховываться, так что они придумывают самый худший сценарий, но ведь именно это с ним и происходит, и со многими другими, перебила Таня, самый худший сценарий, катастрофа, которую никто и представить себе не мог, это слишком жестоко, а разве бывает вообще хоть что-нибудь без побочных эффектов, поддел их Айра, даже мы все не что иное, как побочный эффект, но мы-то уж не такой страшный побочный эффект, сказал Фрэнк, он любит, когда вокруг много друзей, да мы и друг другу помогаем; потому что его болезнь склеила нас всех одним клеем, задумчиво проговорила Ксавье, и какими бы ни были ревность и обиды, которые заставляли нас в прошлом не доверять друг другу или сердиться друг на друга, когда случается что-нибудь такое (небо падает! небо падает!), начинаешь понимать, что для тебя по-настоящему важно. Я согласен с тобой, Цыпленок, говорят, сказал он. Но не кажется ли тебе, заметил Квентин Максу, что мы стали так близки ему и выкраиваем время, чтобы забежать в больницу, в стремлении защититься еще надежнее, вот мы - нормальные, ничем не больны и болеть не собираемся, как будто то, что случилось с ним, не может случиться с нами, тогда как есть вероятность, что вскоре один из нас окончит свои дни там же, где сейчас он, возможно, он испытывал сходные чувства, когда был в когорте навещавших Зака этой весной (вы ведь не знали Зака?), по словам Кларис, вдовы Зака, он не слишком часто к нему заходил, говорил, что терпеть не может больниц, и не замечает, чтобы Заку становилось лучше от его визитов, и что Зак мог понять по его лицу, как он неуютно себя чувствует. Ага, и он такой же, сказала Эйлин. Трус. Как и я.
И после того как его отпустили домой и Квентин вызвался переехать к нему, чтобы готовить еду и отвечать на звонки и чтобы держать в курсе дел его мать, живущую в Миссисипи, а главное, разумеется, не дать ей прилететь в Нью-Йорк, взвалить свое горе на сына и вдобавок разрушить привычный ход вещей своей назойливой помощью, он мог час-другой посвящать своей монографии, в те дни, когда не настаивал на походе в кафе или в кино, которое его утомляло, он казался бодрым, по мнению Кэт, аппетит у него был хороший, и вот что он сказал, доложил Орсон, он согласен со Стивеном, что для него сейчас самое главное - быть в форме, он ведь борец, верно же, он перестанет быть собой, если не будет бороться, а готов ли он к великой борьбе, риторически спросил Стивен (о чем Макс рассказывал Донни), а он сказал: еще бы, а Стивен добавил: могло быть гораздо хуже, заболей ты два года назад, но теперь с этой заразой бьется столько ученых, американская команда и французская тоже, все вон из кожи лезут, чтобы получить через пару лет Нобелевскую премию, вот и все, что от тебя требуется, - оставаться здоровым еще год-другой, а там уже подоспеет хорошее лекарство, настоящее лекарство. Он говорит: да, сказал Стивен, время я выбрал удачно. А Бетси, которая десять лет то штурмовала диету долголетия, то забрасывала ее, привела к нему японского специалиста, чтобы тот его осмотрел, но, слава богу, сообщила Донни, ему хватило ума отказаться, зато он согласился, чтобы его посмотрел рентгенолог, которого привел Виктор, хотя чего тут просвечивать, сказала Хильда, когда суть этого метода заключается в том, чтобы увидеть контуры болезни, ее края, увидеть ее целиком, здесь сильнее, там слабее, как нечто, имеющее границы, что-то, чему ты являешься хозяином, в том смысле, что ты мог этого не допустить, в то время как эта болезнь была слишком всеобъемлюща; или будет, сказал Макс. Но главное, сказал Грег, что он не согласился на диету долголетия, которая может быть безвредной для толстушки Бетси, но для него, и всегда-то худого от всех этих сигарет и прочей химии, подавляющей аппетит, которой он годами травил свой организм, будет просто губительной; едва ли сейчас самое подходящее время, заметил Стивен, заниматься очищением своего организма и исключать из рациона биодобавки и другие примеси, которые мы жизнерадостно или не очень жизнерадостно поглощаем, покуда здоровы, здоровы в меру своих возможностей; только до тех пор, сказал Айра. Мне бы очень хотелось, тоскливо сказала Урсула, увидеть, как он ест мясо с картошкой. И спагетти с соусом из морских моллюсков, добавил Грег. И пышный, богатый холестерином омлет с копченой моццареллой, предложила Ивонна, которая прилетела на выходные из Лондона, чтобы его повидать. Шоколадный торт, добавил Фрэнк. Только не шоколадный торт, сказала Урсула, он и так ест слишком много шоколада.
- Садоводы из 'Апгрейда' - Анастасия Стеклова - Рассказы / Научная Фантастика / Проза / Русская классическая проза
- Цирк зимой - Кэти Дэй - Проза
- Папа сожрал меня, мать извела меня - Майкл Мартоун - Проза
- Призрачный снимок - Эрве Гибер - Проза
- Я здесь не для того, чтобы говорить речи - Габриэль Гарсиа Маркес - Проза
- Беатриче Ченчи - Франческо Доменико Гверрацци - Проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Хорошие плохие книги (сборник) - Джордж Оруэлл - Проза
- Листки из вещевого мешка (Художественная публицистика) - Макс Фриш - Проза
- Свиделись - Стивен Миллхаузер - Проза