Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не менее удивительны бобры – одновременно превосходные дровосеки и плотники, землекопы, гидростроители и гидрологи.
Умело выявив все наземные и подземные стоки на маленьком лесном ручейке и надежно их перекрыв, как заправские инженеры-гидротехники, бобры создают обширное водное зеркало, питаемое разветвленной сетью искусно оборудованных каналов. Ни сложный рельеф местности, ни песчаный или глинистый грунт не являются помехой для этих впечатляющих гидросооружений. Специалисты, которым довелось познакомиться с планами бобровой мелиорации, в один голос говорят, что в каждом конкретном случае было найдено нетривиальное и оптимальное для данных условий решение, требующее не только немалых знаний (их дает инстинктивная программа), но и глубоких творческих раздумий при поиске лучшего варианта среди многих возможных.
Инстинктивная основа поведения животных очень часто настолько поддержана комбинированием, памятью, научением и подражанием, что о слепом следовании примитивной программе говорить не приходится. В естественных условиях интеллект, сознание или разум – называть это можно как угодно – не противостоит инстинкту, а сотрудничает с ним. Это справедливо и в отношении наших далеких предков, которые были не беднее инстинктами, чем любые другие животные. Множество инстинктов, которые унаследовал человек, не только не успели разрушиться, но, более того, они не исчезнут никогда. По одной очень простой причине: потому что они до сих пор нужны, потому что они по-прежнему исправно служат потребностям вида, составляя фундамент новой, рассудочной деятельности. Эта последняя развивалась не на пустом месте, а отталкивалась от врожденных программ.
Мы привыкли думать, что изготовление каменных орудий – безусловный признак разумности наших очень далеких предков. Классики полагали, что орудийная деятельность – надежный критерий, позволяющий однозначно ответить на этот сакраментальный вопрос. Но жизнь, как это часто бывает, оказалась много сложнее кабинетных схем.
Прежде всего, орудия орудиям рознь. Если мы посмотрим на верхнепалеолитические или неолитические каменные изделия – все эти бесчисленные иглы, шильца, скребки и остроконечники, изготовленные с небывалым тщанием и мастерством, – то будем вынуждены почтительно склонить голову: такие орудия мог смастерить только такой человек, который ничуть не глупее нас с вами. Мне, скажем, подобных орудий не сделать – я просто не знаю, с чего начать. Нужно долго учиться у мастера.
А теперь разглядим нижнепалеолитические орудия, создававшиеся на протяжении почти двух миллионов лет: от оббитых по олдувайской технологии галек хабилисов (Homo habilis – человек умелый) до ручных рубил питекантропов и мустьерской техники неандертальцев. Прогресса здесь почти не видно. Даже орудия неандертальцев, сосуществовавших с человеком современного типа на протяжении по крайней мере 20 тысяч лет, весьма примитивны и мало чем отличаются от древнейших рубил. Современный человек без всякой подсказки осваивает эту технологию за несколько вечеров. Любой зоолог, знающий поведение животных, скажет вам, что для такого дела увеличивать мозг незачем: была бы рука подходящего строения да острый глаз.
Обыкновенный большой пестрый дятел, добывая корм, ежедневно выполняет уйму сложнейших действий, отнимающих у него не менее пяти часов. Подробное описание его деятельности займет очень много места, поэтому ограничимся перечислением основного: а) выдалбливание своего рода «кузницы» – конического углубления в стволе дерева для заклинивания шишки; б) нахождение и отрывание (для этого существует несколько способов) новой шишки; в) освобождение «кузницы» от предыдущей шишки, уже очищенной; г) размещение новой шишки на «рабочей поверхности»; д) разбивание ее чешуи точно нацеленными боковыми ударами и т. д. Достаточно сказать, что для разбивания еловой шишки требуется около 1500 точных дозированных ударов, а всего за день дятел выполняет их почти 40 тысяч. Подобным высококвалифицированным трудом он занят не один миллион лет, но в умники так и не выбился. Таким образом, если рассматривать древнейших людей исключительно с точки зрения их орудийной деятельности, ничто не мешает считать их умными приматами, научившимися оббивать камни в соответствии с инстинктивной программой (это не исключает того, что в других формах своей деятельности, о которой мы ничего не знаем, наш далекий предок проявлял много больше интеллекта).
Хрестоматийная фраза «труд создал человека» годится в лучшем случае для поучения нерадивого отпрыска, но никак не объясняет того долгого, извилистого и во многом случайного пути, который вывел одну из линий человекообразных обезьян в люди. Не имея возможности разбирать здесь сложнейшие вопросы антропогенеза, скажем только одно: громадным отрывом от всех остальных животных человек обязан прежде всего членораздельной речи. Именно она позволила передавать от поколения к поколению все возрастающий и практически любой по содержанию объем информации. В результате успех группы или популяции стал зависеть не столько от набора генов, сколько от качества и количества знаний, полученных внегенетическим путем. Тем самым человек невольно связал отбору руки и так и остался во многом недоделанным, неотшлифованным, обремененным наследием многочисленных, часто противоречивых врожденных программ.
Это пространное отступление понадобилось нам исключительно для того, чтобы точно указать место, которое человек разумный занимает на лестнице живых существ. Несмотря на то, что вид Homo sapiens является в значительной степени продуктом общественного развития, несмотря на противотанковые ежи и рогатки второй природы, намертво, казалось бы, отгородившие его от свободной игры стихий, биологические корни человека никуда не делись и время от времени властно напоминают о себе. Самые тонкие душевные движения и высокие порывы, которые мы привыкли считать сугубо человеческим приобретением, при детальном исследовании уводят нас глубоко вниз – в те пласты, которые мы делим с нашими далекими предками.
КРОВЬ И ЖЕЛЧЬ
«Черт простого народа большей частью худой, с тонкой козлиной бородой на узком подбородке, между тем как толстый дьявол имеет налет добродушной глупости. Интриган – с горбом и покашливает. Старая ведьма – с высохшим птичьим лицом. Когда веселятся и говорят сальности, появляется толстый рыцарь Фальстаф с красным носом и лоснящейся лысиной. Женщина из народа со здравым рассудком низкоросла, кругла как шар и упирается руками в бедра. Словом, у добродетели и у черта острый нос, а при юморе – толстый. Что мы на это скажем?»
Таким забавным вступлением начал свою серьезную книгу «Строение тела и характер» Эрнст Кречмер (1888—1964), немецкий психиатр, психолог и гипнотизер-виртуоз. Он появился на авансцене мировой психологической науки в двадцатые годы теперь уже прошлого столетия, когда Зигмунд Фрейд (1856—1939) возводил величественное здание психоанализа, а Иван Петрович Павлов (1849—1936) завершал постройку системы условных рефлексов. С великолепной небрежностью он объединил психологию, антропологию и эндокринологию; и даже видавшая виды физиогномика – искусство читать тончайшие душевные движения по выражению лица и моторике пациента – тоже была тут как тут. (О физиогномике, впрочем, мы поговорим в свое время отдельно.)
Будучи психиатром, Кречмер, конечно, танцевал не от печки, а от болезни. Имея дело с бесконечной вереницей больных и их родственников, он задался целью сравнить представителей двух главных «больших» психозов – шизофрении и маниакально-депрессивного, иначе циклотимии. Шизофрения – в переводе с греческого «расщепление души» – тяжелое психическое страдание, выражающееся прежде всего в утрате эмоционального контакта с окружающими (так называемая эмоциональная холодность) и различных расстройствах мышления. Шизофреническая симптоматика может быть продуктивной (бред, галлюцинации, своеобразные состояния сознания и т. д.) и негативной, когда эмоциональные расстройства выступают на первый план. Циклотимия, или «круговое настроение», проявляется колебаниями настроения – от крайнего возбуждения к депрессии, и наоборот.
Кречмера поразила, разумеется, не симптоматика как таковая – как профессионал он был с ней достаточно хорошо знаком. Его удивил склад личности больных, атмосфера, царящая в семьях, и даже особенности их (больных) телосложения. Шизофреники и циклотимики откровенно избегали друг друга, они как будто бы задались целью не иметь между собой ничего общего. Прослеживая родственников больных в рядах поколений, Кречмер все дальше и дальше уходил от узкого клиницизма. Он неожиданно увидел, что так называемая средняя норма – чистейшей воды абстракция и нормой не является; он понял, что в любом заурядно здоровом человеке при минимальной наблюдательности не составит никакого труда разглядеть соответствующие радикалы в их зачаточном состоянии. Дело только в том, что у здорового человека они сбалансированы и не бросаются в глаза, но стоит хотя бы немного переместиться по шкале влево или вправо, как переменчивая мозаичность темпераментов пропадает и на поверхность властно выползает нечто, позволяющее надежно отграничить одну группу от другой. Так родилась знаменитая ось «шизо – цикло».
- Интеллектуальная история психологии - Дэниел Робинсон - Психология
- Психология мышления - Лидия Гурова - Психология
- Страх, стыд, вина и манипуляция. Как справиться? - Станислав Николаевич Савинков - Психология / Самосовершенствование
- Психология биэтнических семейных отношений - Заграт Айгумова - Психология
- Психическая агрессивность - Александр Иванович Алтунин - Медицина / Психология
- Бог в твоей жизни. Аналитическая психология. Сэлф-маркетинг - Оксана Покатаева - Психология
- Кирдык и ОК'сЮМОРон, или Что делать - Мусса Лисси - Психология
- С тобой я дома. Книга о том, как любить друг друга, оставаясь верными себе - Примаченко Ольга - Психология
- Дружба — Этико-психологический очерк - Игорь Кон - Психология
- Отдайте мне меня - Виолетта Лосева - Психология