Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах ты, нигилист чистой воды! — покачал головой инспектор, отбирая у Петра журнал «Отечественные записки».
Перед Епанчиным сразу встал вопрос, где юноша пристрастился к этой литературе? Ответ, думается, дает известный в ту пору писатель П. Д. Боборыкин, учившийся несколько раньше в Нижегородской гимназии: «…я видел большой интерес к чтению. Формальный запрет, лежавший, например, на журналах „Отечественные записки“ и „Современник“ у нас в гимназии, не мешал нам читать на стороне и тот и другой журнал». Видимо так обстояло дело тогда не только в Нижегородской гимназии.
Теперь Епанчин уже предметно занимался поиском вольнодумцев. Вскоре по ряду косвенных опросов и личных наблюдений ему стало ясно, что в училище тайно существует некий политический кружок. Так что, отдавая приказ «доглядать» за воспитанниками, начальник училища мог поздравить себя: в так называемом «тайном обществе» состояло более двадцати кадетов и гардемаринов. Теперь перед Епанчиным стояла нелегкая дилемма: докладывать ли о своем открытии наверх или постараться разобраться во всем самому и постараться разрулить ситуацию самому. Епанчин предпочел второй вариант, о чем вскоре пожалел.
Дело в том, что одновременно с вольнодумским обществом в училище возникло и другое, члены которого гордо именовали себя «бутылочной компанией». Во главе его встал известный любитель спиртного и склонный к подлостям Дюбрейль-Эшаппер Первый, друживший с самим наследником престола.
Обе группы смертельно враждовали, борясь за влияние в кадетской среде. Но если «революционеры» первенствовали в учебе, да и в словесных стычках последнее слово неизменно оставалось за ними, то «бутылочники» верховодили в пьянках и в уличных драках с армейскими — юнкерами. Опухшие, с подбитыми глазами «бутылочники» не вылезали с корпусной гауптвахты. Авторитет их резко падал. Наконец настало время, когда редко какой кадет стал подавать им руку. Влияние же «революционеров» росло: их отличало за успехи в учебе начальство, к ним прислушивались товарищи, а посиделки в курилке превратились в настоящие сходки. Поняв, что «бутылочная компания» скоро окончательно распадется, Дюбрейль-Эшаппер поймал как-то после вечернего чая кадета Хлопова.
— Нигилисты вконец обнаглели, — сказал он, пристально глядя Хлопову в глаза. — Пора бы и на хвост им наступить!
— Пора! — согласился туповатый Хлопов.
— Тогда сделай, что я скажу, — понизил голос до шепота Дюбрейль. — Начинай ходить по вечерам в курилку к нигилистам, и что вредное против императорской фамилии и самого монарха услышишь, мне доноси. А уж я передам твои слова, куда следует.
— Боязно что-то, — передернул плечами Хлопов. — Как бы морду за фискальство не набили. У Миклухи с Сухановым кулаки здоровенные!
— Не бойся, — приободрил его главный «бутылочник». — Все останется между нами, а я по выпуску за тебя кому надо словечко замолвлю. Услуга за услугу. Согласен, а?
— Ага! — кивнул Хлопов и поплелся в курилку к «нигилистам».
Забравшись с ногами на подоконник, он принялся напряженно запоминать все сказанное состязавшимися в красноречии кадетами.
Вскоре всю добытую информацию Дюбрейль передал своему отцу, а тот напрямую оповестил о творящихся безобразиях в стенах морского училища жандармское управление. Теперь отвечать предстояло не только самим вольнодумцам, но и капитану 1 ранга Епанчину, как знавшему, но не донесшему по команде.
В ночь на шестое февраля 1872 года в корпусе внезапно появился жандармский полковник Левашев. За его спиной хищно блестели примкнутые штыки конвойной команды. Левашев протянул дежурному офицеру лист бумаги.
— Это список бунтовщиков, свивших гнездо в вашем славном корпусе. Соблаговолите мне их представить! — грозно рыкнул он на перепуганного лейтенанта. — Тащите их сюда по одному!
Заспанных «революционеров» выхватывали прямо с коек и пинками разгоняли по карцерам. Миклуха и Суханов завязали было драку с солдатами, но те, навалившись на них, быстро скрутили бунтовщикам руки.
— Не имеете права! Это незаконно! — кричал Коля Суханов.
— Молчи, морда каторжная, а то счас тебе зубы почищу! — двинул его прикладом в спину краснолицый фельдфебель.
Увидев Владимира, полковник обрадовался как сыну родному.
— По стопам братца своего идете, юноша, смотрите, наплачетесь!
Еще вчера шефу корпуса жандармов Шувалову поступил донос, в котором указывалось, что в Морском корпусе существует разветвленная организация заговорщиков, «вынашивающих планы ниспровержения правительства и существующего порядка для того, чтобы освободить народ от угнетения, устроить лучшие порядки в России…» Там же были и списки заговорщиков. Управляющий морским министерством вице-адмирал Краббе, получив известие о происшествии в морском училище, немедленно вызвал к себе Епанчина. Тот доложил все без утайки, да и что ему еще оставалось. Выслушав Епанчина, Крабе был поражен, брови у него поползли вверх. Что он говорил Епанчину, история умалчивает, но, думается, начальник училища получил за своих воспитанников по полной программе.
К чести Крабе, он был человеком незлобливым, а, кроме того, выдающимся царедворцем. Адмирал понимал, что чрезмерное раздутие этого дела ни к чему хорошему не приведет. Разумеется, можно снять с должности Епанчина и выгнать из училища кадет-вольнодумцев, но это вызовет большой скандал. Император, безусловно, будет раздражен делами в министерстве и от этого прогадает в первую очередь сам Краббе. А потому мудрый адмирал, прежде чем выплеснуть гнев наружу, решил провести расследование лично, что было, разумеется, для того времени исключением из правил. История русского флота такого еще не знала, чтобы делами провинившихся кадет лично разбирался сам морской министр.
Утром следующего дня арестованных начали по одному возить к управляющему делами морского министерства. Распорядился об этом сам Краббе, когда узнал о внезапных ночных арестах. Адмирал пользовался особым расположением и доверием императора Александра II и мог позволить себе некоторые вольности по отношению к жандармскому корпусу.
— Ты не бойся, голубчик, — отечески пробасил он, обращаясь к Владимиру, когда того втолкнули в адмиральский кабинет. — Как твоя фамилия, кто отец, мать?
— Кадет Миклуха!
— Уж не уважаемого ли Николая Николаевича братец? — вскинул удивленно брови Краббе.
Много лет назад управляющий морским министерством несколько лет занимался обследованием Арала и Аму-Дарьи и с тех пор всегда особо покровительствовал путешественникам и исследователям, проявляя живой интерес ко всему, что касалось географии и океанографии. Покровительствовал Крабе и Николаю Миклухе-Маклаю, а потому личность младшего брата знаменитого путешественника вызвала в нем живой интерес. — Так точно, ваше превосходительство. Я младший! — скромно ответствовал Миклуха.
Из своего угла зло смотрел на происходящее жандармский полковник Левашев, которому министр разрешил присутствовать на допросе, но
- Герои эпохи Петра - Владимир Шигин - Биографии и Мемуары
- Тайна брига «Меркурий». Неизвестная история Черноморского флота - Владимир Шигин - Военная история
- Адмирал Нельсон - Владимир Шигин - Биографии и Мемуары
- Герой Трафальгара - Владимир Шигин - Военная история
- Страсти по адмиралу Кетлинскому - Владимир Шигин - Военная история
- Адмирал Советского Союза - Николай Кузнецов - Биографии и Мемуары
- Эра Адмирала Фишера. Политическая биография реформатора британского флота - Дмитрий Лихарев - Биографии и Мемуары
- Лейтенант Рощаковский – последний рыцарь российской империи - Владимир Виленович Шигин - Биографии и Мемуары / Военная история
- Воин под Андреевским флагом - Павел Войнович - Биографии и Мемуары
- Русские в Корфу - Николай Кровяков - Военная история