Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Пиратов не являлся, и Камзолин начинал понимать, что он жестоко обманут. Он, разумеется, не приписывал Пиратову никаких злостных намерений, он представлял себе дело совершенно просто. Если Пиратов благополучно выдержал экзамен, то совершенно естественно ему с радости отправиться с товарищами в скверный ресторан «Шанхай» и за стаканом пива совершенно забыть о своём друге. Это в особенности правдоподобно для человека, который не очень-то привык с одного разу выдерживать экзамен. Пиратов был слишком тяжёл для этого, и у профессоров сделалось обычаем приглашать его по крайней мере, по три раза для проверки его знаний. Если же Пиратов срезался (что весьма вероятно), то так же естественно ему с другими товарищами отправиться в тот же «Шанхай» и выпить с горя. И в том, и в другом случае у него достаточно причин не думать о судьбе Камзолина.
Размышляя таким образом, Камзолин всё больше и больше приходил к заключению, что это так, да иначе и быть не может, и ум его усиленно занялся теперь изобретением способа всё-таки пойти на экзамен. Но каким образом это сделать? Ему могло бы придти в голову поговорить об этом с Анной Карловной. Случалось, 'что у неё находилась какая-нибудь старая пара сапог; могло быть также и то, что кто-нибудь из квартирантов оставался дома. Но дело в том, что все квартиранты были очень исправные чиновники, и едва ли на это можно рассчитывать. Из всего населения меблированных комнат, только у одного коллежского регистратора Свигульского можно было предполагать присутствие двух пар сапог, но коллежский регистратор, во-первых, очень презрительно смотрел на всех остальных квартирантов, а на двух студентов в особенности, и, во-вторых, был человек необыкновенно аккуратный, всегда запирал комнату и уносил с собой ключ.
Тем не менее, Камзолин всё-таки пригласил Анну Карловну и поведал ей о своём горе. На толстом, но несколько обрюзглом лице бесконечно доброй немки тотчас же явно выразилось искреннейшее желание достать Камзолину пару сапог, но тут же, на этом же лице, можно было прочитать и полную безнадёжность. Все чиновники ушли в свои канцелярии. Свигульский, по обыкновению, запер комнату.
— Разве вот мои возьмёте, господин Камзолин, — промолвила Анна Карловна, и при этом приподняла юбку и показала ему свои туфли, очень похожие на калоши.
Камзолин скрестил на груди руки и, осмотрев туфли, увидел полную невозможность воспользоваться этим странным произведением искусства. Во-первых, они были слишком велики, — Анна Карловна страдала отёком ног; затем форма их была такая странная, что, появившись в них, он обратил бы на себя внимание всего университета. Одним словом, это было невозможно, А, между тем, часы с будильником, висевшие в маленькой каморке, в которой жила Анна Карловна, показывали без четверти час, и с каждой минутой Камзолин рисковал опоздать на экзамен.
Камзолиным овладела досада. Вообще это был человек добродушный до последней степени, — но когда он представил себе, что ему придётся отложить экзамен на осень, то его взяла злость на товарища.
«Это уже слишком. — мысленно говорил он. — Можно быть небрежным, но не до такой степени. Я никогда не позволил бы себе поступить таким образом».
Сперва он ходил по комнате, потом это ему надоело, он бросился на диван, но сломанная пружина тотчас же напомнила ему о себе; он перешёл на кровать, лёг на спину и с бессильным негодованием стал глядеть в потолок.
В передней раздался хриплый звонок и произошло движение.
— А, — громко воскликнул Камзолин, — наконец-то!
И в полной уверенности, что это запоздавший Пиратов, он соскочил с кровати, растворил дверь и высунул голову в коридор.
— Это называется свинство! — выразительно крикнул он фигуре, которая появилась в полутёмном коридоре.
— А? — промолвила из темноты фигура солидным басовым голосом, какого никогда не бывало у Пиратова, — покорно благодарю!
Камзолин с недоумением остановился и, растворив дверь, начал рассматривать вошедшего, который, таща в руках довольно увесистый узел, направлялся прямо к нему в комнату.
— Да это что же? — воскликнул Камзолин. — Фу ты, да это вы, Назарьев?
— Ну, конечно, я. Я не понимаю, за что вы меня обругали?
— Это недоразумение, извините. Я вообразил, что это вернулся Пиратов. Вы что же, прямо из деревни?
— Да, как видите. Я проездом. Еду в Тверь; поезда не сходятся, приходится сидеть в Москве часов восемь, вот я и завернул к вам.
И гость, втащивши свой узел в комнату, снял пальто, сел на диван и, видимо, начал отдыхать.
Назарьев был товарищ Пиратова и Камзолина по гимназии. Но в университет он не пошёл, а стал заниматься своим маленьким хозяйством в деревне. Между товарищами никогда не было особенной близости, но они навсегда остались в хороших отношениях. Имение Назарьева было ничтожно, а семья, состоявшая из сестёр и многочисленных более или менее отдалённых родственников, была велика. Вот он и бился, обрабатывал землю и, вместе с тем, вёл ещё какую-то небольшую торговлю. Когда он приезжал в Москву, то не забывал товарищей и заходил к ним на часок.
С виду это был человек очень здоровый и крепкий. Его смуглое лицо, густо обросшее тёмными волосами, производило впечатление какой-то суровости, но когда он начинал говорить, то сейчас становилось ясным, что это выражение не соответствовало его намерениям; он оказывался мягким и добродушным.
Назарьев начал расспрашивать про Пиратова, про других товарищей, про дела вообще и про московские новости. Камзолин, во всякое другое время готовый принять его ласково и внимательно, теперь отвечал рассеянно, и Назарьеву показалось даже, что он что-то имеет против него.
— Послушайте, я, может быть, не вовремя, так вы прямо так и скажите!
— Ах, нет, вовсе нет… тут совсем не то.
— А в чём же дело?
— Да это Пиратов всё. Вы же знаете, какая это свинья.
— Пиратов? Вот никак не ожидал. Мне казалось, что он человек порядочный.
— Да вы не подумайте чего-нибудь! — спохватился Камзолин, — он никакой подлости не сделал…
— Ну, признаюсь, ничего не понимаю…
— Да вы можете себе вообразить… представьте себе, у нас сегодня экзамен… и уж отложить никак нельзя… он пошёл держать, потому что он в первой группе… Постойте, батюшка, вот мысль!..
Назарьев с изумлением смотрел на хозяина, который остановился перед ним и почему-то с радостным выражением в лице глядел на его ноги. Он делал это до такой степени выразительно, что гость невольно тоже наклонил голову и начал внимательно рассматривать собственные ноги.
— Что это такое вы там нашли? — спросил он.
— Нет, вы скажите: вы сколько ещё времени будете в Москве?
— Да ещё часа четыре осталось.
— Великолепно! Вы можете посидеть часа два без сапог?
— Не понимаю…
— Ну, вот, вы сейчас поймёте. Вы видите, что я без сапог. У нас только одна пара сапог, её взял Пиратов, по всей вероятности увлёкся и забыл обо мне. А меж тем сегодня надо быть на экзамене, хоть тресни. Ну, теперь поняли?
— Гм… значит, вы хотите надеть мои сапоги, так? Что ж, я ничего… Ну, а если вы тоже увлечётесь?
— Нет, что вы? Как же это можно? Ведь я же знаю, что вам надо ехать. Вы меня выручаете, и вдруг я сделаю такую подлость! За кого же вы меня принимаете?
— В таком случае извольте, — промолвил Назарьев, — только их надо почистить, а то они в грязи. У нас в уезде дождь шёл…
— Ну, вот ещё! где там! каждая минута дорога. Так снимайте же.
Назарьев снял сапоги, а Камзолин с необыкновенной быстротой надел их.
— Тесноваты! — промолвил он. — Ну, да это ничего, как-нибудь приспособлюсь. Так вот что, — поспешно прибавил он, — вы тут оставайтесь, ложитесь спать, делайте, что вам угодно, а я часа через полтора вернусь.
Он почти на лету подал руку гостю, оставшемуся в носках и ещё не в достаточной степени освоившемуся с своим новым положением, и, выбежав из квартиры, стремглав побежал вниз по лестнице.
Когда он вошёл в университетский двор, то встретил двух-трёх товарищей, которые, как он знал, были в одной группе с Пиратовым.
— Пиратов здесь? — спросил он, запыхавшись от быстрой ходьбы.
— Пиратов? — ответили ему, — ну, его поминай как звали!
— А что?
— Он срезался.
— Ну?
— Да, и закатился в «Шанхай»…
— Скотина! Я так и думал! — промолвил себе под нос Камзолин и пошёл дальше.
Было несколько странно, что сапоги у него, несмотря на совершенно сухую погоду, были в грязи, и притом они как-то слишком громко стучали, и он, благодаря тому, что узкие носки давили ему мозоли, ковылял в них. Но это всё было, разумеется, пустое. Он едва-едва захватил профессора, и достаточно было двух минут, чтоб положение его выяснилось. Это, должно быть, произошло оттого, что он не успел ещё перевести дух, и, кроме того, весь он был охвачен негодованием против Пиратова, позволившего себе поступить так вероломно. Он срезался…
- Шестеро - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Записки старого студента - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Одиночество. Игнатий де Лойола - Григорий Веский - Поэзия / Русская классическая проза
- Все-все-все сказки, рассказы, были и басни - Лев Николаевич Толстой - Прочая детская литература / Детская проза / Русская классическая проза / Прочее
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Песнь песней на улице Палермской - Аннетте Бьергфельдт - Русская классическая проза
- Цвет и крест - Михаил Пришвин - Русская классическая проза
- Женские истории - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Отцы ваши – где они? Да и пророки, будут ли они вечно жить? - Дэйв Эггерс - Русская классическая проза
- Когда наступит тьма - Жауме Кабре - Русская классическая проза