Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На чудесной планете, как ни странно, было неспокойно. И каждому малышу в люльке ещё предстояло родиться. Кому адмиралом, кому Окрылённым, решать, конечно, им. Они вершители собственных судеб. Но пока они были маленькими и беспомощными, за них решали многочисленные родные тираны и тиранчики, регенты, дяди и тёти. Они были их любимыми узниками.
Сторожили узников жалкие подслеповатые обитатели сумрачных коридоров, шаркающей, но важной походкой прохаживались они туда-сюда, считая себя свободными лишь потому, что находились по ту сторону запертой двери. Под гулкими сводами было слышно их многозначительное перешёптывание, иногда раздавались язвительные смешки. Затем все звуки поглощались мрачными недрами. Ни свободы, ни вольного полёта – всё предопределено.
Птица-луч, свежим дуновением пронеслась мимо нерасторопных охранников. Те лишь испуганно повели воспалёнными веками, по-рыбьи тараща глаза и прижимаясь к стене. И тут страх обуял их сердца – они заметили льющийся из темницы узника яркий свет. Тот проникал сквозь щели и замочную скважину и разливался повсюду, грозя затоплением несчастным обитателям узких коридоров.
Тогда они стали цыкать и грозить всеми карами. Свет продолжал проникать в их уютное подземелье, досаждать их существованию, такого они больше не могли терпеть и ворвались внутрь темницы. Окрылённого назидательно предупредили: впредь так не поступать и вести себя правильно, согласно распорядку дня и закону ночи. После чего чинно удалились, оставив узника один на один с ссадинами и кровоподтёками. Но ясная воля, узревшая небо, больше не могла мириться с беспрекословностью чьих-то законов и постулатами тюремщиков, сводящихся к одному: поверь в нашу правоту. После истязаний он засыпал, ему снилась заманчиво-радужная линия горизонта, и глубокая пропасть у ног, и тончайший, похожий на паутинку мостик, свитый из лучей света, тех самых, что иногда заглядывали к нему сквозь крохотное зарешёченное окошечко. И чей-то настойчивый голос призывал его не бояться и ступить на шаткий ненадёжный мостик. Узник просыпался и, вперив взгляд, подолгу рассматривал нависающий потолок, тогда беззвучные слёзы стекали на твёрдый пол, просачиваясь сквозь трещины, разъедая камень…
Слёзы превращались в мечту, в которой оживали и пронзительное небо, и необозримые дали, и та рвущаяся над пропастью сновидений путеводная нить. Ей жизненно важно стало вырваться отсюда прочь и увидеть не во сне, а наяву тот светлый мост над пропастью и обязательно шагнуть вперёд. Освобождённое сознание теперь верило – он ни за что не разобьётся, сколько бы ему не предрекали. Так пробудилась воля затворника и тот начал творить.
Распуская оковы и цепи в нити, похожие на перистые облака и туманные дали, затворник ткал из них едва видимую, чутко вздрагивающую на сквозняках ткань и кроил по лекалам мечты. Отточенной, как его мысль, иглой он сшивал лоскуты вместе. Крепко и неразрывно. Улыбаясь чему-то, что видел только он один, гладил шершавой рукой грубую кладку, так жестоко ограничивающую его свободу, зачерпывал проникающий сквозь оконце лучик, в котором беззаботно плавали невесомые пылинки, и плескал на незыблемую твердь. Та смягчалась, становилась податливой, похожей на глину в руках горшечника, узник начинал вдохновлённо ваять. Материя из надменного диктатора превращалась в единомышленника и гениального соавтора.
Темница, никогда досель не ведающая и не признающая иных повелителей кроме вечно угрюмых и пьяных, со связкой позвякивающих ключей надзирателей, теперь удивлялась происходящим в её недрах переменам. Ей вдруг захотелось уподобиться чайке, так легко отталкивающейся от её бастионов. Она совершала неуклюжие попытки, осыпая грубую штукатурку и покрываясь трещинами. Не пугали её, как прежде, и легкомысленные волны, что плескались у её подножия. Они приятно волновали её, и темница всё чаще обращала свой суровый лик навстречу утреннему солнцу. Затхлые тёмные углы, в которых всегда царствовали пронырливые крысы и шептались всевозможные страхи и болезни, настойчиво превращались в плавные струящиеся обводы, оттуда испуганно шарахались тени, одной рукой прикрывая пустые глазницы, а другую настороженно вытягивая вперёд; крысы спасались бегством и вплавь. Многовековая кладка напряжённо вглядывалась на вьющуюся между холмов дорогу, охрану у ворот охватывал панический страх по ночам, когда петли начинали натужно скрипеть, будто жалуясь на свой рок. Их жирно смазывали – всё напрасно.
Однажды, лишь только дальняя зорька осветила верхние зубцы внешних бастионов, темница вздрогнула, с грохотом осыпались угловые камни, и всё исчезло за пыльной пеленой. Когда пыль успокоилась и улеглась, кремнисто просверкав на солнце, перед всеми предстал необычный парусник, больше напоминающий дитя моря и ветра, чем творение рук человеческих.
Величественные утёсы и камни, некогда надёжно охранявшие обречённого узника, теперь парили и струились, ни прежней тяжеловесности, ни тщеславного созерцания, ни грубой напористости – всё легко и текуче, повторяя движение стихий над поверхностью морей. Вдохновлённый камень, презрев свою природу, переродился в воду. Сотканное из оков и цепей прозрачное полотно взмыло на тонкой мачте высоко-высоко и затрепетало, почуяв первые свежие потоки воздуха. Угрюмый металл, призванный омрачённым рассудком ограничивать и убивать свободу, расплавился, болезненно булькая при этом, и снова затвердел и закалился, обретая иное предназначение – служить ветру. Нервы узника, пропущенные сквозь жернова испытания и волочильню терпения, превратились в такелаж, шкоты и оттяжки и, тонко радостно звеня, запели в ожидании полёта.
«Окрылённый!» – воскликнули восхищённые небеса и вольнодумный ветер, когда из пыли начали проявляться контуры создания.
«Окрылённый!» – скрипнули снасти, почуяв попутные потоки.
«Окрылённый!» – лукообразно изогнулась мачта, готовая вылететь вместо стрелы навстречу открывающемуся простору и полыхающим стихиям.
Неземной луч света подлетел к чудесному паруснику, приник к парусу. То, что почувствовал луч света, соответствовало ожиданиям, он слегка отпрянул в сторону, полюбовался творением и без принуждения подтолкнул вперёд.
Белый, скроенный из лоскутков парус тут же вспыхнул светлым ореолом, нетерпеливо качнулся, вздрогнул и взмыл над пенным гребнем волны, словно он только и ожидал этого мгновения, этого соединения земного и небесного.
(Окрылённый – это человек лишённый земных оков. Окрылённый – это капитан, шкипер, проложивший курс любви, вопреки шквалам и взбешённым стихиям, курс сквозь Гибельные широты, полные опасностей и заманчивых пляжей.)
– Курс на Острова попутного ветра!
Никто не знает где это, и только Окрылённому доступно…
Несуразность какая-то, – воскликнет прагматик: то он свет, несущийся сквозь пространства, то узник, влачащий незавидную участь в оковах материи, я требую определённости! Ясности в тексте и соответствия его известным законам природы и бытия. Я требую здесь и сейчас! Но в том-то и дело, умудрённый мой скептик, с рождением Окрылённого закон временщиков: здесь и сейчас, – отменяется самим же Временем! Не верите – читайте выше. Впрочем, не удивлюсь, если вы продолжите записывать в бортовой журнал обо всех прошедших событиях и упрямо намечать ваш собственный неизменный курс. Бумага – угодливый, но лукавый слуга – исполнит любой ваш каприз: освятит прошлое и осветит будущее, когда исправления невозможны, но не всё пишется, угождая тем изворотливому уму. Строчите и обманывайтесь – Время прочтёт с интересом и отложит, позёвывая: вот пружинка-то неугомонная, ну что ж, пусть потикает пока. И снова обратится к Окрылённому. Вы когда-нибудь слышали, чтобы одно событие совершалось в разное время? Отныне так и будет.
Все темницы сложены из одного материала, и они не умеют прощать беглецам их вольность. Вся их суть заключается даже не в затворах и висячих замках. Нет. Если бы наш Окрылённый беглец оглянулся, то заметил, какой злобой исказились лица надзирателей и лица их покровителей. Он лишил их смысла существования! Он отнял у них жизнь, став причиной массовых самоубийств и психических расстройств.
Они не умеют прощать.
Ворота уцелевшей части цитадели зашевелились, подневольно скрипя. Створки тяжко разошлись в стороны. Внутри, в сумраке что-то копошилось, вспыхивало, раздавались повелительные команды, им вторило покорное эхо. И наружу начало выползать другое творение: какое-то чудовище, поблёскивая на солнце толстокожими боками и ощерившееся по сторонам ядовитыми колючками…
Извращённый ум, наблюдая за бегством непокорного узника, чертил чёрным карандашом на белом ватмане. Густо и путанно ложился чертёж, покрывая липкой путиной белый лист. В эту сеть он намеревался уловить беглеца, на ячейки подневольные сварщики тут же наваривали броню, мертвенные блики освещали напряжённые лица и замершие на стапелях конструкции. Конструктор торопил и подстёгивал, надсмотрщики поднимали плети, ругань и бессильный ропот становились частью творения, и оно удалось на славу.
- Оранжевые шарики (сборник) - Никита Горев - Русская современная проза
- Код 315 - Лидия Резник - Русская современная проза
- Кутюрье Биберман и его еврейское счастье - Сергей Стеблиненко - Русская современная проза
- Королевский отряд - Ольга З. - Русская современная проза
- Загадай – исполнится! - Берта Ландау - Русская современная проза
- Полиция Бога - Виталий Васильев - Русская современная проза
- В поисках утраченного будущего - Дмитрий Воскобойников - Русская современная проза
- День рождения - Любовь Боровикова - Русская современная проза
- Расскажи мне о море - Эльчин Сафарли - Русская современная проза
- Обезьяна счастья. Взрослые сказки - Игорь Маранин - Русская современная проза