Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отведи его в камеру. — Кивнул Шарп и посмотрел на меня.
Он привык к мольбам от тех, кому удавалось схлопотать пару часов или дней в изоляторе, но от меня он никогда не получал такого удовольствия.
— На два дня. — Добавил он, когда Дед схватил меня за руку.
Дед ослабил хватку, когда мы вышли из кабинета Шарпа и сочувственно посмотрел на меня.
— Что? — Грубо спросил я.
Дед был славным парнем, лет двадцати, который тоже воспитывался здесь, и я не знаю, стал ли он недоумком после этого воспитания, или уже родился таким, но факт оставался фактом: умом он точно не блистал. Казалось, все жизненные силы, которые должны были уйти в мозги, ушли, на самом деле, в рост.
— Ты злой. Это не полезно. — Тихо отвел он.
Я снова посмотрел на него, оценив сосредоточенность его лица и нахмуренный лоб, перерезанный глубокой морщиной и красный широкий шрам на шее.
— Всегда хотел спросить, — я решил отвлечься, пока мы шли до изолятора, — откуда у тебя это? — Я поднял свободную руку и провел пальцем по шраму.
Дед дернулся и схватил меня крепче, что я даже свистнул. Мне показалось, что он мне все кости на руке переломал.
— Мои друзья обозлились на меня. — Ответил он.
— Хороши друзья. — Заметил я, но больше ни о чем спрашивать не стал. Как я уже сказал, каждый в этом лагере, раз или два калечился.
Изолятор был низким одноэтажным зданием, серовато-молочного оттенка, с протертыми углами и облупившейся жестяной крышей, еще лет тридцать назад крашенной в красный цвет.
Дед втолкнул меня в двери и вошел сам.
— Мистер Шарп пригнал его. — Сказал он охраннику на входе.
Охранник посмотрел на меня, усмехаясь, и поднял с полки журнал.
— Имя? — Спросил он.
Его голос был сиплым и свистящим, как сквозняк в камере.
— Джон Рипли. — Ответил я, тут же добавив: — Номер 13448. — Я уже бывал в этих местах не раз и точно знал, что к чему.
Охранник покосился на меня, кивнул Деду и тот ушел. Теперь я поступал в распоряжении «тюремщиков». Ко мне подошел высокий парень с жилистыми руками и резко дернул на себя, что я чуть не повалился на пол. Я знал, что здесь не Гранд Отель, но привыкнуть к рабскому обращению, было не просто.
Мы прошли в комнату, где сидел начальник тюрьмы, мистер Кларксон, которому уже сообщили о моем прибытии.
— О, Джон Рипли! — С надменным дружелюбием улыбнулся он.
Сопровождающий остался стоять в дверях, а я сел на жесткий стул, напротив стола Кларксона.
— Почему ты снова попал сюда?
«Будто, тебе это неведомо?» — Подумал я.
— Статья 14, часть 2. — Ответил я, опустив голову.
Кларксон кашлянул.
— Уже пятый раз за год. А еще только апрель, парень. Ты решил купить себе абонемент?
Глупая шутка, но я усмехнулся.
— Тебе весело? — Зло спросил Кларксон.
Я помотал головой.
Он посмотрел на моего сопровождающего и махнул. Обычно, после попадания в тюрьму с воспитанником проводили долгую беседу, которая была страшнее крыс в камере, но когда ты попадал сюда пять раз за четыре месяца, от нее уставали даже надзиратели.
Меня проводили в стерилизационный душ, где я должен был провести не менее трех минут, чтобы «избавится от всех недостатков совместного проживания большого количества человек в одном помещении». На двери в душевую висели потрепанные правила, которые запрещали мыться в одежде, стирать ее, и требовали «не избегать попадания воды на открытые участки тела».
Я попытался получить удовольствие от ледяной воды и вышел голышом в коридор, дрожа от холода.
Мой сопровождающий дал мне белый синтетический комбинезон, который я должен был надеть уже в камере.
Когда железный засов на двери звякнул, известив меня о том, что 48 часов моего пребывания в изоляторе потекли, я сел на пол голой задницей и, прикрыв лицо комбинезоном, заплакал.
3
Если кто-то из воспитанников нарушал правила, то наказывали самого младшего. Это было чем-то сродни армейским порядкам: если стоял выбор между офицером и рядовым, на гауптвахту отправляли рядового. Поэтому когда парни шли на дело, предпочитали брать с собой перваков. Перваками мы называли новоприбывших, которые воспитывались в лагере первый год. Обычно, ими были семилетки, которых специально держали до подходящего возраста в других интернатах, чтобы потом отправить к нам. Иногда, конечно, прибывали ребята постарше, провинившиеся в чем-либо и попавшие в категорию «неуправляемых», которых решили отправить к нам для перевоспитания. Их называли «перезрелками». Большинству обещали, что они вернутся, как только исправятся, но все понимали, что это дорога без возврата. Сами перваки обычно с легкостью соглашались на преступления, чтобы доказать, что они не сосунки и не соплежуи. Конечно, практически всегда мы попадались, но отвечал всегда первак.
Первая ночь, всегда самая жуткая. Кажется, что внутри камеры есть еще кто-то. Крысы вечно сновали по тебе, царапая своими когтями босые ноги. Помещение было сырым и большинство тех, кто переживал хотя бы ночь в камере, отправлялись потом в лазарет.
Я натянул комбинезон и лег на деревянную скамейку. Никто не понимал, почему самой чистой одеждой в лагере были комбинезоны изоляторов, если внутри карцеров все равно было грязнее, чем в яме дезинсекции. Но комбинезоны всегда сжигали, а новичкам выдавали неношеные.
В камере не было окон, но я знал, что наступило утро. Когда ты живешь в темном углу, в темном городе, в темном мире, ты должен узнавать время суток просто по запаху. Вы, наверное, никогда не замечали, что утро, день, вечер и ночь пахнут по-своему. Для вас, возможно, это запах кофе, бумаги, бифштекса и секса. Но для тех, кто прожил свою жизнь в интернате, все они пахнут дерьмом, просто с разными добавками. Дерьмо с криками «Подъем!» в казарме; дерьмо с криками «Недоразвитый имбицил» на уроке; дерьмо с криками «Отбой!»; дерьмо с запахом мечты выбраться отсюда.
Я опустил ноги и наступил на крысу. Та взвизгнула и метнулась в угол. Я поежился. Стена, выходящая на улицу, была мокрой и холодной, стоило мне только протянуть к ней руку. Я стер воду с бетона и протер влажной ладонью лицо, потом стер еще воды и облизнул руку. Тухлый солоноватый вкус и прелый запах вызывали рвоту. Пить захотелось еще сильнее.
Еду и питье в карцере давали, только если тебя помещали туда больше, чем на три дня. В общем, вся политика лагеря строилась на физическом и психическом унижении воспитанников, нас могли доводить до истощения, до грани безумия, но никогда не позволяли себе перейти эту грань. Никто не хотел проверок и толпы бюрократов под окнами, которые стали бы выяснять, почему умер ребенок.
Я оперся руками на скамейку и встал. Стены давили на меня, и самым большим желанием было толкнуть их. Вы чувствовали себя кроликом в коробке без дыр? Я стал задыхаться. Голова закружилась, стены вокруг поплыли, и я упал на пол. Перед глазами замелькали фонари. Мне показалось, что мои приятели по бараку пришли ко мне, они взяли меня за руки и за ноги и вытащили на улицу. Уже была зима, и они окунули меня в сугроб. Снег был хрустящим и рассыпчатым как сахар. Я чувствовал приятное покалывание на теле. Потом стало темно.
Второго дня я не помню. Я очнулся от скрежета железной двери.
— Джон! Поднимайся. — Я по-прежнему лежал на холодном полу, прижавшись к нему щекой, будто это была самая мягкая подушка. Тяжелая рука схватила меня за предплечье.
Я еле волочил ноги. Меня вывели из камеры и поставили у стены, но я тут же начал сползать вниз, поэтому второй надзиратель в коридоре, быстро подхватил меня и прижал спиной к стенке.
— Стой, черт бы тебя побрал, хренов недоросток. — Рявкнул он мне прямо в ухо.
Я постарался удержать равновесие, но голова тяжелела и раскалывалась, мне казалось, что у меня на макушке трещина. Внутри все горело, во рту было сухо, меня затошнило и я отвернулся.
— Какого дьявола ты творишь ублюдок! — Крикнул на меня первый надзиратель, когда я запачкал пол. — Ты будешь это убирать, малолетняя тварь?
Меня снова замутило, и я запрокинул голову назад.
— Только попробуй тут проблеваться еще раз и заставлю тебя жрать свою блевотину! — Заорал надзиратель.
Я вдохнул через нос.
С меня сняли комбинезон и бросили мою одежду. Я с трудом натянул сапоги, которые как мне показалось, стали слишком узкими. Я посмотрел на надзирателей, они усмехались.
Я с трудом встал и поплелся к выходу. Из изолятора путь всегда был одиноким. Дорога была очень долгой, я почти заблудился, свернув к бараку перваков, которые смотрели на меня как на ветерана, вернувшегося с войны единственным выжившим. Никто из тех, кто был на улице, еще не бывал в изоляторе, поэтому для них был кем-то похожим на экспонат музея.
Я развернулся и вышел на свою улицу. Мои товарищи по бараку были на улице. Первым ко мне подбежал Марти, тот самый, который переводился в другую группу.
- Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 01 — Вид с высоты - Насу Киноко - Триллер
- Тайны Темноты. Приквел к литературному мистическому сериалу «Тайны Витч Фоллс» - Виталий Григоровский - Триллер
- Призрак - Роберт Харрис - Триллер
- Во сне и наяву - Полина Чернова - Триллер
- Все средства хороши - Джек Марс - Триллер
- Рукопись из тайной комнаты. Книга первая - Елена Корджева - Триллер
- Ясновидящая - Нора Робертс - Триллер
- Нечем дышать - Эми Маккаллох - Детектив / Триллер
- Бетонная агония - Дмитрий Новак - Триллер
- Империя господина Коровкина - Макс Гришин - Триллер / Ужасы и Мистика