Форма входа
Читем онлайн Семнадцать мгновений Москвы - Алексей Иванов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
В общем, конечно, не трудно вычитать стилистику Верховена, или эпоху Пушкина, или еще чего, чего встретится. Трудно быть всегда готовым, трудно осознать, что эта игра стилями, ассоциациями, интерпретациями – она в Москве всегда. Она и есть то чертово шоу, которое должно продолжаться. Московское богатство содержания превратилось в аттракцион смыслов и аксессуарных наборов. Суть заменилась меню. Многовато звезд на квадратный сантиметр неба. Многовато шедевров на кубический дюйм пространства. Многовато хитростей на каждую извилину.
Кино я только-только начал смотреть и бросил, ушел. Этот текст скучнее контекста. Что я, у себя дома Николаса Кейджа не посмотрю, что ли? Захотелось в гостиницу, к родимой советской глобализации, которая подарила под Новый год любовь доктору Жене Лукашину и которая так мила в столице любому провинциалу. Окна строчками, двери шеренгами, кнопочки лифта колонкой, ковровая дорожка от заката до рассвета. Но в номере захрустела под ногой отклеившаяся плитка на полу в ванной, брякнула раковина, привинченная на один болт вместо двух, да и за кипяточком для кофе надо бежать к портье, как в Гражданскую войну с поездов бегали на вокзалы, – и стало так же скучно, как в голливудском триллере.
Короче говоря, я так и не решил, чего предпочесть: суконную простоту, ясную до гольной конструкции, или же кукольный перформанс, атлантика и кариатидочку, растянувших кумачовый транспарант: «Искусство существует сверх необходимости!»? Кому – как. Это я и о выборе, и об искусстве.
У ДВЕРЕЙ КЛУБА «СТОУН»
Если уж речь зашла о высоком искусстве, хочется вспомнить свою попытку попасть на вечеринку, посвященную 5-летию MTV. Меня снабдили глянцевым пригласительным билетом, на котором с глуповатой фамильярностью было написано, что он – «только на одного хомо сапиенс». Я наивно посчитал, что с таким билетом меня не только на вечеринку, а прямо в рай без покаяния пустят.
Было уже темно, когда я появился на Кузнецком Мосту, где подсвеченными аквариумами светились дорогие бутики. Кстати, крапал дождь, и вообще было холодно. В маленьком дворике у какого-то совсем не парадного входа в клуб «Стоун» стояла небольшая толпа. Железные двери клуба были сомкнуты, а у каждого человека из толпы имелся такой же, как и у меня, билет.
Я потерся у дверей, послушал разговоры и понял, что клуб переполнен, поэтому охранники запускают только примерно по три человека каждые пять минут. Интересно, откуда для них образуется свободное пространство? Трамбуют там, что ли, уже вошедших? («Убивают,» - добродушно пояснили мне потом.)
В своей жизни я успел застать изрядный ломоть советского быта, к тому же в памяти ничуть не потускнели картины эпохи талонов и пустых прилавков – так что я знаю, что такое очередь. И тутошнюю очередь, окинув взглядом, я сразу оценил. Построил в уме график, долженствующий указать мне примерное время моего проникновения в сии сказочные чертоги. График уходил, в общем, в бесконечность. Стоять и ждать было бесполезно. И я бы ушел – но толпа, черт ее дери, стояла и ждала, ничуть не теряя оптимизма. А люди в толпе не выглядели фанатами, способными залезть по отвесной стене на пятнадцатый этаж, чтобы увидеть, как Филипп Киркоров выходит из лифта в тапочках.
Здравый смысл утверждал, что согласно воображенным мною абциссам и ординатам, присутствующие попадут в клуб «Стоун» только к юбилею первой русской революции. А в толпе легкомысленно смеялись девушки с такими кольцами в ушах, что не хватало только попугаев, и никто не писал на ладонях шариковой ручкой номера, и никто не орал: «Кто последний? Вас тут не стояло, когда я занимал!». Даже въезжали какие-то бесшумные машины и не сигналили, а тихо пыхали фарами, протискиваясь сквозь народ.
Самое удивительное для меня оказалось в том, что каждый ожидающий здесь был эдакой псевдоподией компании, что сидела где-нибудь неподалеку в кафе. Подходило время – совершался звонок по мобиле – и компания поспевала точно к открытию дверей клуба для новой порции посетителей. У себя дома я такого не встречал. Не то, чтобы не было кафе или телефонов. Но как-то не принято в провинции смешивать смыслы. Ждешь – сиди на скамейке на перроне. Хочешь пить кофе – иди в кафе. Но ждать в кафе – это как пить кофе на перроне. Так не делается. Время не подлежит улучшению, потому что, так сказать, времена не выбирают. Время – это что-то сакральное.
А здесь время подлежало улучшению очень даже легко. У входа под дождем время было плохое; в кафе – получше; в клубе – совсем хорошее. Качество времени измерялось количеством потребления. Количество потребления сокращало продолжительность времени. В идеале время становилось как бы несуществующим, прозрачным, как вода. Вода течет туда, где глубже – с пятачка у подворотни в кафе, из кафе в клуб. А я не умею так манипулировать временем, направляя его ток, сокращая или растягивая. Я время воспринимаю линейно. Измеряю его огромным деревянным циркулем, как столыпинский землемер. И с этим циркулем не пролезаю в тесные закоулки Москвы. Будто кованый сундук не могу втиснуть в секцию автоматической камеры хранения.
Конечно, я ушел от клуба «Стоун» несолоно хлебавши. Во времени плохого качества у меня просто не получалось думать про потребление, чтобы это качество улучшить. Но меня до сих пор мучает не сожаление, что я не увидел звезд МТV, а загадка корреляции двух времен: плохого объективного и улучшенного субъективного. Ведь по логике моих вычислений, сколько время не улучшай, в клуб-то все равно не попасть, нет мест. А я уверен, что все пришедшие (кроме меня) тем не менее в клуб попали, причем даже те, кто пришел самым последним и без билета.
ВЫСТАВКА ПАПАРАЦЦИ
Мысль о тождественности качества времени и количества потребления можно развить по экспоненте, и тогда придется придти к выводу, что при неограниченности потребления время превращается в вечность (ну чем я не Эйнштейн?). Поясню по-русски. Возьму для примера жизнь. То есть, кино. Если любой кадр рассматривать (т.е. потреблять) бесконечно долго, то черты случайности в нем стираются и кажется, что приоткрывается некая экзистенциальная сущность бытия. Естественное, но вдруг остановленное движение завораживает. Оно наполняется символическим смыслом и будто бы раскрывает тайну силы, которая движет миром, тайну рока – как вид волны цунами, хищно нагнувшейся над японский лачугой. По-моему, все это - бред. Но он составляет философию искусства папарацци.
Выставка фотографий папарацци располагалась в залах второго этажа Дома Фотографии. В абсолютно пустых комнатах с некрашеными дощатыми полами на белых стенах висели полторы сотни черно-белых снимков. Это были 60-ые годы, Рим. Прямо скажу, что я рассчитывал увидеть голых кинозвезд, пьяные драки, гримасы и разные забавные непотребности – папарацци же, в конце концов. А фигушки.
Здесь были грязновато-черные ночи, какие-то мостовые, широкие ступени лестниц, облупленные углы зданий, растопыренные листья всяких итальянских пиний или араукарий (пальм, короче), торчащие из-за балюстрад, гладкие и блестящие, как облизанная карамель, лимузины и почти совсем не известные мне люди.
До моей провинции мировой кинематограф дошагал сразу в виде Терминаторов, потеряв по пути разных там Феллини и Бунюэлей. Я и сейчас с большим трудом, с подсказкой и не с первого раза отличу Лоллобриджиду от Брижит и Мерилен от Марлен. Тем более, я не знаю звезд масштабом поменьше и богемных персонажей того времени – режиссеров, политиков, графов и автогонщиков. Для меня на фотографиях это были одинаково пожилые и черноволосые мужчины, похожие на Аль Пачино, несколько потертые, как бывалые джинсы. Все эти компании на снимках шли по улицам, смеялись, разговаривали, сидели в ресторанах или залезали в автомобили. Ну, десяток нелепых поз, потерявших равновесие фигур, угловатых жестов, глупых выражений лица – и все. Как-то маловато для выставки, о которой я слышал в СМИ даже из провинции.
(Отдельной серией для меня вычленились фотографии сравнительно недавних звезд – Брандо, Коннери, Бельмондо, Мастроянни. На этих старых кадрах они пышноволосы, худощавы, бодры, подчеркнуто самостоятельны и ужасно одиноки.)
Потом я понял, что я и получил искусство папарацци – а не «клубничку», компромат и прочее, чего мне никто не обещал. Однако без этого перца блюдо лишалось вкуса. Ну, жизнь. Колбаса времени, нашинкованная на тончайшие ломтики кадров. Такие кадры можно гнать тысячами с любой «мыльницы». Все эти зависшие в ходьбе фигуры можно получить на любом видике одним нажатием кнопки «p/still». Откуда же такой пиетет?
Для меня ответ по-марксистски прост. От буржуазной зависимости понятий «качество времени» и «количество потребления». Логический вывод этой зависимости: миг, превращенный в вечность («Остановись, мгновение, какое бы ты не было!»). Но это – философия, не искусство. Какое искусство в том, что данный снимок – просто случайность и ничего более?
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Семнадцать мгновений Москвы - Алексей Иванов бесплатно.
Похожие на Семнадцать мгновений Москвы - Алексей Иванов книги
- Неизвестная революция. Сборник произведений Джона Рида - Джон Рид - Прочая документальная литература
- Почему Путин боится Сталина - Юрий Мухин - Прочая документальная литература
- Война и наказание: Как Россия уничтожала Украину - Михаил Викторович Зыгарь - Прочая документальная литература / Политика / Публицистика
- Так говорил Геббельс - Йозеф Геббельс - Прочая документальная литература
- О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами? - З. Зорина - Прочая документальная литература
- Наши задачи -Том I - Иван Ильин - Прочая документальная литература
- «ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ - Евгений Додолев - Прочая документальная литература
- Почему нам так нравится секс - Джаред Даймонд - Прочая документальная литература
- Кодекс порядочных людей, или О способах не попасться на удочку мошенникам - Оноре Бальзак - Прочая документальная литература
- ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ - Михаил Бойков - Прочая документальная литература
