маленькая девочка поразительно походила на него. Вошедший устало потянулся, протер очки, жмуря глаза, а затем глубоко и как-то болезненно вздохнул на всю комнату.
— Фу, как устал! — вырвалось у него.
— Садись чай пить, — сказала Марья Ивановна.
— Погоди, дай немножко в себя прийти от этой каторжной работы.
Он стал ходить взад и вперед по комнате, потирая руки; проходя мимо Наташи, взглянув украдкой насидевших за столом, он порывисто погладил девочку по стриженой головке.
— Машенька, налей Наташе еще чайку, — тихо сказал он.
— Что у нее языка, что ли, нет? Наталья, что же ты не спросишь? Хочешь?
— Позвольте, пожалуйста, тетенька, — заученным тоном ответила девочка, подходя с кружкой к столу.
— Может, ей булочки еще хочется? — начал было Петр Васильевич.
— Пожалуйста, не беспокойся… — перебила его жена. — Она получила всего вволю… Разве полезно наедаться на ночь? Ты не вмешивайся: твою племянницу не обидят!
Петр Васильевич стал пить чай. Он был молчалив, печален; между бровями у него пролегли глубокие морщины — свидетельницы тяжелых дум; пальцы его нервно барабанили по столу.
В комнате наступило молчание.
Черноглазая Липа с аппетитом допивала уже третью или четвертую чашку чаю.
— Мама, да нет ли у нас еще кусочка булки? — спросила она, заглядывая в чашку с отбитой ручкой.
Булка была предусмотрительно припрятана матерью, и девушка стала ее намазывать остатками варенья.
Петр Васильевич решительно тряхнул волосами и взглянул на жену.
— Машенька… Вот… я давно все хочу поговорить с тобой, — начал он каким-то заискивающим тоном.
— Насчет чего это? — удивилась Марья Ивановна. Липа перестала жевать и смотрела на отца.
— Да насчет Коли…
— Что еще приключилось с твоим полупомешанным братцем?
— Надо бы его взять к нам…
— Этого недоставало! Ты, кажется, намерен всю свою милую родню здесь поселить! Тогда мне с дочерью места не хватит!
— Ужасно жаль Колю! Больной, одинокий, бедствует… Одежды нет… А теперь морозы наступают… Помогать же мне ему решительно не из чего…
— Поменьше бы пил!.. Да место себе сыскал бы… Еще бы ты вздумал на сорок рублей жалованья всех своих родственников содержать! И без того из сил выбиваемся для них, себе во всем отказываем…
— Нельзя же, Машенька, жить только для себя. Положим, мы люди бедные, помогать много не из чего… Так хоть для близких что-то сделаем по возможности…
— Мало мы еще делаем! — взвизгнула Марья Ивановна. — Вот твоя племянница — два года живет! Разве она нам мало стоит? А у нас дочь взрослая… Молоденькой девушке и того, и другого хочется… А мы ей даже зеркальца приличного не можем купить…
— Коля немного стоил бы и не помешал бы вам… Он человек недурной и в доме помог бы…
— Ну да! Напьется, того и гляди, квартиру спалит, набуянит… Мало ли что может натворить!
— Что ты, Машенька! Он, как ягненок, тихий… Конечно, это несчастье с ним случается, выпьет… В семье его скорее остановить, удержать можно… Да и денег у него теперь нет… Если он выпьет, то молчит, тотчас спать ложится… Ты не бойся, я его уговаривать стану: не посмеет он.
— Где ж вы, папа, хотите поместить почтенного дядюшку? — спросила Липа.
— Можно, пожалуй, у меня в комнате…
— У тебя нельзя. Самому повернуться негде! — резко сказала жена.
— Ну, хоть в кухне ему уголок отвести: он не требовательный, его судьба не баловала…
— Уж увольте, папа. Мне в кухню тогда и выйти нельзя будет: вечно одевайся, стесняйся… В своей квартире покою не будет!
— Нет, нет! Как хочешь… Я не согласна взять сюда еще твоего идиота-братца. Довольно! Я не соглашаюсь! — крикливо отрезала Марья Ивановна.
— Люди животных жалеют… А для человека, для моего родного брата, у нас ни угла, ни куска хлеба, значит, нет? Он, голодный, нищий, будет умирать зимой под забором, а мы станем спокойно смотреть? Так, что ли? Спасибо, жена!
Петр Васильевич встал; он весь трясся, говорил задыхающимся голосом, раскрасневшись и ероша волосы.
— Сделай, пожалуйста, одолжение! Зови сюда своего Коленьку и всю твою родню. Только уж тогда мы с дочерью уедем, — язвительно проговорила жена, поднимаясь и унося самовар.
Петр Васильевич, стиснув руками голову, прошел в свою комнату.
— Ах, эта злополучная судьба! Забила ты нас всех! — послышалось оттуда.
— Вот еще что выдумал! — прошипела Марья Ивановна, обращаясь в Липе. — Сами бедствуем… А тут корми всех его дармоедов-родственничков.
— Не соглашайтесь, мама, — шепотом ответила дочь. Она подошла к зеркалу, зажгла свечу и опять стала рассматривать свое лицо.
— Твоего почтенного дядюшку и в квартире-то совестно держать. Такой оборванец, точно нищий. Вообще, вся родня твоего папеньки — одно несчастье!
— Ш-ш-ш, мама, тише… У наших «ушки на макушке», — и Липа подмигнула в сторону Наташи.
— Да что она, глупая, смыслит? — возразила мать, убирая чайную посуду.
— Мамаша, купите мне завтра к чаю ливерной колбасы, — попросила Липа.
— Хорошо, милая, куплю.
— Да сварили бы вы к обеду борщ со свининкой. Так хочется!..
— Хорошо, хорошо… Дорога нынче свинина-то… Я уже приценялась, — знаю, что ты любишь. Завтра пораньше на рынок пойду.
— Наталья, ну чего ты глазеешь-то? Укладывайся спать! — сказала Липа, а сама еще ближе придвинулась к зеркалу и принялась мазать нос кольдкремом.
Ушки на макушке
А маленькие детские ушки все слышали, серьезные, пытливые глаза все видели, а стриженая головка все думала, думала…
В небольшой квартире Петровых все затихло. Из-за перегородки слышался ровный, звучный храп хозяйки, а из комнаты хозяина — шуршанье бумаги да скрип пера.
Наташа ворочалась на диване и никак не могла заснуть. Она все думала об этом Коле, из-за которого сегодня поссорилась тетка с дядей и которого тетя Маша называла то «полупомешанный братец», то «дядюшка-идиот», то «почтенный родственник». В голове девочки неотступно стояли слова: «Он больной, одинокий, несчастный. Люди животных жалеют, а родной брат зимой умирает под забором…» Наташа как будто видит пред собою этого несчастного… Из-за него сегодня у дяди Пети на глазах показались слезы, когда он просил взять его в кухню. И чего тетенька и Липочка не согласились? Какие безжалостные! Неужели им все равно? Девочке так его жаль, что маленькое сердечко тревожно стучит и сжимается болью, а призрак этого одинокого, голодного дядюшки не дает ей заснуть целую ночь…
Наташа видела его два раза, когда он приходил к Петровым в кухню. Он очень походил на дядю Петю, только голову держал как-то странно, набок, и не мог выпрямить, да правую ногу беспомощно волочил за собою.
«Почтенней дядюшка» был маленького роста, с белокурой бородкой, кроткими голубыми
