Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот же злобный препод Береславский – а он, надо признать, большой спец в профессии – постоянно тыкает нас носом в детали. Точнее, в их отсутствие в наших текстах. Когда говорил об этом впервые, привел пример, который теперь даже если захочу не забуду.
Вот, говорит, допустим, я вам сообщу, что некий Иван Иванович – скотина и подлец. Вам хочется убить этого Ивана Ивановича? Ну, или хотя бы морду ему набить?
Нам не хотелось. Мало ли скотин и подлецов в мире?
«А теперь я расскажу вам всего одну короткую историю из жизни Ивана Ивановича», – задушевно начал препод. И рассказал.
Оказывается, больше всего Иван Иванович любил ощутить свою власть над окружающими. Но поскольку окружающие были ему неподвластны, он отыгрывался на тех немногих, кого мог достать. Например, получал истинное удовольствие, поймав на улице маленького черно-белого котенка и ржавыми портновскими ножницами медленно, по кусочкам, отрезая ему тощий хвост. А чтоб котенок не орал и мучился долго, но тихо – заклеил зверьку мордочку медицинским пластырем.
Очень подробно рассказал Береславский. И про скрипящие в шерсти и хрящиках тупые ножницы, и про извивающееся котенкино тело.
– А теперь вы бы дали в морду Иван Иванычу? – наконец спросил он нас.
Ответ утвердительный. Хотя, мне кажется, наши мальчики с удовольствием дали бы в морду и самому Ефиму Аркадьевичу. Впрочем, это лишь подтверждает его правоту насчет важности деталей.
Так что буду писать в том же духе, что и начала.
«Итак, Вера уже подошла к больнице. Сегодня она будет суточной дежурной по всем трем крохотным отделениям. Это переполняло ее гордостью, счастьем и страхом одновременно. Гордость и счастье – понятно. А страх – потому как, случись что, у кого просить помощи?
Валентина Ивановна сама всех мало-мальски сложных больных водит к молоденькой, но фанатично преданной делу московской выпускнице. Каната Сеймуровича вообще лучше ни о чем не спрашивать. Еще одного врача, бывшего зэка, видно, так пугнули в свое время, что он испугался на всю оставшуюся жизнь, поэтому старается ни диагнозов, ни подписей своих нигде не ставить.
Но, конечно, не все так плохо.
Есть еще Владимир Леонидович Колосов, районный терапевт. Это старый волк, все видел, все знает. Охотно консультирует Веру. Правда, постоянно пытается по-товарищески приобнять хорошенькую докторшу, что ее сильно напрягает. Но как на врача на него, безусловно, можно положиться. По крайней мере, пока трезвый.
Наверное, когда у Веры будет двадцать лет лечебного стажа, она тоже станет соображать не хуже Колосова. А пока его присутствие сильно бы уменьшило ее страх. Однако Владимир Леонидович сегодня не на работе, отдыхает после ночного дежурства. А как он отдыхает – все знают. Так что случись какая-то гадость – его придется сначала отрезвлять.
«Ну, хватит себя пугать, – остановила Вера мысли, потекшие не в том направлении. – Для того и врачом стала, чтоб трудностей не бояться».
Она уже подходила к главному подъезду.
У входа в приемный покой, что размещался в боковом, тоже желтом, одноэтажном флигеле, стояла незнакомая женщина.
Вера сначала подумала: пациентка. Пришла госпитализироваться. Однако женщина стояла совершенно неподвижно и явно не собиралась подниматься на крыльцо приемного покоя.
У Веры в ее больнице не было дел, которые бы ее не касались. Поэтому она подошла к женщине и спросила, чем может помочь.
– Я сына жду, – ответила та, скрашивая лаконичность ответа благодарной улыбкой. – Осматривают его.
– А что с сыном? – напряглась докторша. Детей в больнице было двое, обе – девочки. Значит, ребенок – вновь поступивший. Пусть и не в ее дежурство, но теперь ей отвечать за него.
– Горло побаливает, – сказала женщина.
У Веры сразу отпустило внутри.
Горло побаливает – это точно несмертельно.
Только теперь она обратила внимание на лицо женщины. Она уже научилась разбираться в лицах.
Это, несомненно, была ссыльная немка.
Их много было. Выслали их из Поволжья еще в начале войны, выдернув из сытой, весьма обеспеченной и размеренной жизни, в холодную чужую степь. Как ни странно, эти самые что ни на есть европейцы и в Средней Азии остались немцами. Нет, они умирали от голода и холода так же, как все остальные бедолаги. Но привычка к упорному, каждодневному и всегда хорошо осмысленному труду сделала их, поначалу нищих и надолго бесправных, заметно отличающимися от местного населения.
Через десять лет ссылки они уже не голодали. Или не так голодали, как окружающие. У них были небольшие, но аккуратные и очень чистые дома. За отсутствием кирх они молились по очереди в домах соседей. Дети все умели говорить по-немецки и хоть ходили в ношеных-переношеных одежках – но чистые, умытые, с аккуратными штопками на штанах и рубашках.
– Как вас зовут? – спросила Вера, легонько дотронувшись до рукава чистенькой белой блузки мамаши.
– Марта, – сказала та. – Можно Маша, – виновато добавила она.
– Зачем же Марту звать Машей? – улыбнулась Вера. Она не разделяла мнения партии и правительства о коллективной вине высланных немцев и не испытывала к ним никаких враждебных чувств. Тем более что война давно закончилась.
– Все будет хорошо, Марта, – сказала Вера. – Пойду посмотрю вашего сына.
– Пожалуйста… – начала немка, но так и не сформулировала просьбу. Наконец выдавила: – Было четверо, осталось двое. И муж умер.
– Ничего, теперь все будет улучшаться, – поддержала ее докторша. Действительно, ходили слухи, что немцев хоть и не пустят обратно, но восстановят в гражданских правах. А то, что они умели закрепляться и выживать в любых условиях, они уже доказали.
Бледное лицо женщины разгладилось, и на нем появилось некое подобие улыбки.
«Бедняга», – пожалела ее Вера. Видно было, что женщине досталось…
Но ведь теперь действительно будет лучше. Вон карточки постепенно отменяют. Фильмы веселые в кино показывают. Да и каждый Новый год все далее отодвигает людей от прошедшей страшной войны.
Она прошла сквозь скрипучие двери главного входа. Этот вход ничем не отличался от выхода во двор или от входа в приемный покой, но все почему-то называли его именно так – главный.
В ноздри ударил привычный запах дезинфекции и лекарств.
Сразу стало хорошо на душе.
Это и есть счастье: каждый день заниматься тем, что радует тебя больше всего на свете.
– Как дела, Василий Гаврилович? – спросила она у пожилого фельдшера, который, заклеив языком здоровенную самокрутку, шел ей навстречу, на улицу, принять внутрь порцию едчайшего дыма.
– Нормально, Вера Ивановна, – улыбаясь, ответил он.
Они отлично ладили.
Старший фельдшер, может, и не фанател от своей работы, как его молодая коллега, но за прошедшие десятилетия прикипел к больничке накрепко. Да и чутье профессиональное у него имелось, густо замешенное на богатейшей практике.
– А чего там с немчиком? – спросила его Вера. Так, на всякий случай.
– Непонятно, – помрачнел Гаврилыч. – Я сам смотрел. Вроде ангина на выходе. Началась неделю назад, совсем глотать не мог. Сейчас легче. Но Колосов чего-то бурчит. Не нравится ему парнишка. Подозревает пневмонию.
«Так, – подумала Вера. – Начинается. Пневмония – это уже хуже».
Давно обещанные антибиотики, убивающие любые микробы, до сих пор до их больницы не доехали. Хотя в Москве, в клинике их мединститута, пенициллин уже стал почти обычным препаратом.
– А что, Владимир Леонидович еще не ушел? – Вера поняла, что у этой новости есть и приятная сторона.
– Нет пока. И не уйдет, наверное.
– Почему?
– Ну-у… – замешкался фельдшер.
Впрочем, Вера Ивановна уже и сама поняла причину служебного рвения коллеги.
Последние выходные Колосов употреблял столь активно, что даже его многострадальная жена не выдержала и выставила вещи любимого за порог. Вера сама видела, как доктор пришел в больницу с куцым ободранным чемоданчиком.
Вместо того чтобы посочувствовать коллеге, Вера неприлично обрадовалась. Супруга все равно доктора простит – куда ей деваться? – а иметь под рукой такого диагноста очень даже хорошо.
– Ладно, Василий Гаврилович, – сказала она. – Давайте травитесь своей махоркой. А потом мы с вами обход проведем.
– Непременно проведем, Вера Ивановна, – улыбнулся тот и, предвкушая ядовитое удовольствие, вышел из больницы.
Вера быстро переоделась в ординаторской.
В свежайшем белом халате и белой шапочке она почувствовала себя настоящим эскулапом и, как всегда, ощутила прилив радости. И как только люди работают на нелюбимой работе?
Еще через десять минут они с Гаврилычем приступили к утреннему обходу.
Тяжелых больных сегодня в стационаре не было.
Особо внимательно Вера посмотрела двоих после аппендэктомии. Первая, русская девочка с милым, добрым лицом, уже готовилась к выписке. Все прошло как положено. Ее около недели назад своевременно и аккуратно прооперировал Владимир Леонидович.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Игры для мужчин среднего возраста - Иосиф Гольман - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Слепой убийца - Маргарет Этвуд - Современная проза
- Психоз - Татьяна Соломатина - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Темные воды - Лариса Васильева - Современная проза
- Теплоход "Иосиф Бродский" - Александр Проханов - Современная проза