Форма входа
Читем онлайн Под властью Люцифера. Историко-биографический роман - Петр Котельников
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Я никогда не был не только партийным функционером, но и никогда не был рядовым членом коммунистической партии. Мало того, я откровенно радовался смерти Сталина, не прогнозируя последующих событий, приведших к развалу величайшего государства на земном шаре, о чем я, безусловно, жалею. С уходом прошлого исчезли социальная защита каждого, появились нищие и бомжи, появились сверхбогатые и бедные. Причем появление тех и других, не было естественным явлением. Когда подсчитают одни только человеческие потери за период после развала, я думаю, что они мало чем будут отличаться от потерь, понесенных в разрушительных войнах. Беда наша, мы не уделяем внимания памяти прошлого, а поэтому не понимаем своего современного положения, считая его порождением одной личности, хотя, естественно, роль личности в истории велика. Вспомните хотя бы Александра Македонского и развал его громадной империи сразу же после смерти?
Что сохранила память наша о самом тяжелом для нашего государства времени – Второй Мировой войне? А, что мы знаем о послевоенном времени?
Мы памятью своей не дорожим,Беспечны перед бурей и грозою;Мы водку пьем, от страха не дрожим,Смывая память пьяною слезою.
Менталитет ли наш таков: торопиться и торопиться, идти впереди планеты всей, чтобы затем сделать все, чтобы нас отбросило назад, и глядеть вслед идущим, мечтая о том, как бы теперь догнать их? Или так уже Богом задумано? Кто знает?
Целью моего повествования станет период жизни страны, начавшийся сразу вслед за освобождением от немецкой оккупации. Я пишу о том, что сохранила моя память. Это не исторический обзор, а желание поделиться описанием событий, прошедших интерпретацию через мое сознание.
Река времени
Река времени несет невидимые воды свои. И, как у всякой реки, у нее есть ровное русло, есть и извилистое, есть пороги, когда с грохотом двигается оно, а вокруг пылают города и деревни, дым стелется, закрывая голубую лазурь небес. То закружится, то низвергнется водопадом, идет тогда Великое переселение народов, и непонятно, откуда берется такая масса людей, внешним видом несхожих, говорящих на непонятном языке и нравом крутых. И все это только результат восприятия его. Нет, кажется, языка у времени, и все же есть язык перемен происходящих. Течет река времени, отстукивают ее отрезки, сменяющие друг друга, светлый день и темная ночь, и годы летят, и столетия проходят. Не будь смены ночи и дня, чем бы оно давало о себе знать? Старостью и смертью?
Течет река времени, к истоку ее не добраться. Нет обратного пути, только вперед и вперед. И не опередить ее, не забежать, чтобы узнать, когда кончится она и кончится ли? И дважды не вступить в воды ее!
Одному удалось сделать это – Сизифу. Так чем кончил этот хитрец, обманувший смерть? Катит, напрягая все силы, огромный камень в гору. Вот, кажется, и вершина горы показалась… Но, вырывается камень непокорный и с гулом скатывается к подножию горы. И снова начинает свой бесконечный труд Сизиф. Для чего наказание такое? Чтобы не мог, за трудом бесплодным, вспомнить о пути в вечность и открыть пути того другим. Узнают люди путь входа и выхода в реку времени, не заставишь по смерти толпами вскатывать камни…
А обычно мы, люди, несемся в потоке времени, не видя берегов, и не видно на пути нашем ничего, за что бы можно было зацепиться… То вынырнем на поверхность, то вновь погрузимся. Последний глоток воздуха, обмякло тело – и все. Река времени вдаль понеслась, но уже без пловца. Стоит времени забурлить грозно, как из глубин неведомых на поверхность выносится все легкое, грязное, столько мусора, запахи неприятные издающего, хоть нос затыкай да глаза закрывай! Но сгорает в солнечном пламени мусор тот. Не дано ему время долго пачкать, мусор – он только мусор и есть! Чувствуя приближение конца своего, оборачиваемся мысленным взором назад, видим упущенное хорошее, вздыхаем скорбно. Но, умоляй время, не умоляй его, ничего изменить нельзя.
С мольбою горькой, запоздалой, наш зов летит:«Пусть будет все иначе…»Но время не вернуть, мы говорим устало:«Утратив голову, по волосам не плачут»
Есть у времени слуги временные, летописцами называли их прежде. Если летописец тот по душевности своей действовал, то частицы времени людям в наследство доставались. А если за злато-серебро, то куски времени во зло для людей обращались. Потому, наверное, осталось недоверие к страницам прошлого, если там летописец пишет о поражении своих. К примеру, французский ученый А. Мазон считает, что автор «Слова о полку Игореве» – лжепатриот времен Екатерины II. Но подумал бы французский фантазер: «Разве придворные льстецы писали б о поражениях?»
Чтобы извлечь малый сгусток времени, надо памятью своей в него окунуться, от пыли и налета веков отряхнуть, от мусора очистить. Позволю и я себе памятью к прошлому обратиться, ведь не в простое время я жил. Имена Гитлера, Геринга, Бормана, Геббельса не пустой звук для меня. Не простые слова для меня и имена Рузвельта, Черчилля, де Голля. На просторах моей Родины, матушки России, жил я, когда жили и трудились Сталин и Маленков, Хрущев и «антипартийная группа», Брежнев и Косыгин, Андропов и Устинов, Черненко и Горбачев, и иные, кого сегодня демократами великими называют. И пишу я не по заказу, а от души своей, видя, как историю страны моей демократы в угоду врагов России искажают. Болью в душе отзывается прошлое, а раз так то жив я, жива память моя.
Откуда время ты, и что ты есть такое?Сокрыто от меня, иль наяву,Доволен я, что не даешь покоя —Коль больно мне, так значит, я живу!
Нет в истории малого и великого в отдельности, в тесной связи находится все. И малое мое – история жизни моей, история города, в котором я большую часть жизни прожил, именуемый Керчью, как колоски тонкие, колеблющиеся на ветру, влились в великое, сноп державы моей – России.
С трепетом, надеждой, что не угасит Господь мой, свет памяти моей, приступаю.
Ветром продутые, солнцем прожженные
С какой бы стороны солнце ни светило, степь во власти его. То ласково поднимет зелень трав, ковер из цветов ткет, то обжигает ее, да так, что желто-бурой становится она, печальной, глаз не ласкающей. Продуваема степь и ветром со всех сторон. На пути ветра никаких преград. А от сильного да холодного, да жгучего норд-оста под одеждой тела не спрячешь. Да и что против ветра такого наша одежда городская, виды повидавшая? Если пальто и на вате, то вата та давно свалялась, плотными комками из-под подкладки прощупывается; перед ветром что решето с большими отверстиями. Уж и весне бы пора, да что-то не торопится она, ветры северные завывают, по ночам песни тоскливые распевают. Редко, но прерывает песни эти хохот сыча, облюбовавшего дом, который татары нам предоставили во временное пользование. До войны в нем школа начальная была. Но то до войны было. Может, сыч и облюбовал его потому, что был дом оставлен людьми? Солнце все дольше и дольше задерживается в небе голубом, не спешит небосклон покинуть. Чтобы тело теплом побаловать, выходим наружу, перебираемся на ту сторону дома, что от ветра защищена, подолгу стоим, ласковым солнечным лучам себя подставляя. Крымские татары, живущие здесь с незапамятных времен, ходят в верхней одежде из овчины. Ветер им не страшен. Им в ней даже жарко становится, полы распахивают. Что за странный народ эти татары? Дома у них саманные, и ни единого деревца вблизи каждого из них! Как они от летнего зноя спасаются?.. Пока еще степь безрадостна. Серая, тусклая, без конца и края, с огромными темно-серебристыми пятнами полыни. Ходим рубить мы ее вместе с корнями для топлива, на норы змеиные постоянно натыкаемся. Змеи выползают наружу, как и мы, люди, тянутся к теплу, тело вытягивают на пригорках, под солнышко – тоже греются, ленивые. Даже шипеть не хотят, когда их шевелишь палкой. Нам не велено трогать их, только они и спасают жителей от полчищ полевых мышей. Но вот и земля прогрелась, трава из нее полезла. Низкорослая она еще, но для овец доступная. Разбрелись отары овец по степи, чабанами сопровождаемые.
Рано вроде бы, но вдруг грозы далеко-далеко на севере загремели. Только откуда им? Ведь небо яркое, синее, туч на нем нет. Дошло до нашего сознания: то не грозы, а орудия степь оглашают. Значит, освобождение к нам идет не с Востока, как мы того ожидали, а с Севера. Пора и домой! Засиделись мы тут в татарской деревне. Мирно с ними уживаемся, скандалов нет, спорить не за что. У них свой быт, у нас – свой. У них вся жизнь с овцами связана. Овцы – одежда их, овцы – мясо, овцы – брынза. С продажи баранины на столе татарина и хлеб, и овощи. А мы только есть баранину можем, а не выращивать овец. Чужд нам этот быт. Нам в татарском селе некуда руки свои приложить, да и не с руки прихода своих ждать! Вот почему, оставив здесь временно членов семей слабых, не готовых к длительному пешему переходу, поднимаемся. А что нам подняться? Что голому подпоясаться! Котомку с самым необходимым на спину и – айда! Невольные бродяги мы, – насильственно лишили крова, – идем домой без денег и сумы. Но руки есть, знать, жизни есть основа!
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Под властью Люцифера. Историко-биографический роман - Петр Котельников бесплатно.
Похожие на Под властью Люцифера. Историко-биографический роман - Петр Котельников книги
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Первый президент (Хаим Вейцман) - Леонид Ашкинази - Биографии и Мемуары
- Большая Медведица - Олег Иконников - Биографии и Мемуары
- В аду места не было - Дживан Аристакесян - Биографии и Мемуары
- 100 великих полководцев - Майкл Лэннинг - Биографии и Мемуары
- Жизнь вопреки - Олег Максимович Попцов - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- Бич Марсель - Джин Ландрам - Биографии и Мемуары
- Олег Стриженов и Лионелла Пырьева. Исповедь - Олег Стриженов - Биографии и Мемуары
- Прогулки по воде - Максим Романов - Биографии и Мемуары
- П. А. Кулиш. Биографический очерк - Борис Гринченко - Биографии и Мемуары
