Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они, как уже было сказано, смотрели друг на друга несколько секунд; затем с непринужденной фамильярностью молодой человек заговорил с Полли:
– А ты куда идешь?
– Куда я иду? – засмеялась Полли. – Я никуда не иду.
Но, засмеявшись над необычным вопросом незнакомца, она поневоле заинтересовалась его мгновенным собственничеством: на секунду он показался ей старым другом, забытым много лет назад, – и вот он наткнулся на нее и возобновил их близость, будто время не имело для него значения. Но она совершенно точно никогда его не встречала. Итак, она уставилась на него в некотором изумлении и подождала его следующего шага.
Он ничего не сделал; просто отвернулся к своему пиву и задумчиво глотнул. Полли, сбитая с толку его нелогичным поведением, несколько минут сидела и наблюдала. Очевидно, ему достаточно было спросить, куда идет она. Кем он себя возомнил?.. вот уж его это не касается. Но почему же он обратился к ней так, словно всегда знал ее и всегда ею обладал?
Раздраженно хмурясь, Полли вылезла из кабинки и подошла к молодому незнакомцу. На вопросы своих друзей, закричавших ей вслед, она не ответила; вместо этого с детским любопытством обратилась к молодому человеку.
– Ты кто? – спросила она.
– Уэсли.
– Какой Уэсли?
– Уэсли Мартин.
– Я тебя знаю?
– Вроде нет, – невозмутимо ответил он.
– Тогда, – начала Полли, – почему ты?.. почему?.. как ты?..
– Как я – что? – Уэсли Мартин улыбнулся, изогнув уголок рта.
– Ох черт! – закричала Полли, раздраженно топнув ногой. – Ты кто?
Уэсли сохранил тень улыбки:
– Я сказал тебе, кто я.
– Я не об этом! Слушай, почему ты спросил, куда я иду? Вот я о чем.
– Ну?
– Ой, да господи боже, что за несносный тип – я задаю тебе вопрос, а не ты мне! – Полли уже кричала прямо ему в лицо; это позабавило Уэсли, и теперь он смотрел на нее во все глаза, открыв рот, замерев в ликовании, безрадостном и притом восхищенном чрезвычайно. Казалось, он вот-вот разразится хохотом, но он так и не захохотал; только смотрел на нее в шаловливом изумлении.
Когда Полли уже готова была обидеться на столь нелестное его поведение, Уэсли тепло пожал ей локоть и вновь отвернулся к своему пиву.
– Откуда ты? – не отступала Полли.
– Вермонт, – пробормотал Уэсли, сосредоточенно наблюдая за манипуляциями бармена у пивного крана.
– Что делаешь в Нью-Йорке?
– Бичую, – был его ответ.
– Что это значит? – по-детски заинтересовалась Полли.
– Как тебя зовут? – спросил Уэсли, проигнорировав ее вопрос.
– Полли Андерсон.
– Полли Андерсон – Красотка Полли[7], – добавил Уэсли.
– Ничего себе подкат! – ухмыльнулась девушка.
– Что это значит? – улыбнулся Уэсли.
– Не ерунди… вы все корчите из себя такую невинность, прямо жалко смотреть, – прокомментировала Полли. – Хочешь сказать, в Вермонте не подкатывают? Не ври, я там бывала.
Уэсли не нашел что сказать; он обшарил карманы и достал последний четвертак.
– Хочешь пива? – предложил он Полли.
– Конечно – давай за мой столик; подходи, повеселись с нами.
Уэсли купил пиво и понес его к кабинке, где Полли всех рассадила по-новому. Когда они устроились рядом, Полли представила своего нового друга коротко:
– Уэс.
– Чем занимаешься, парень? – спросил мужчина, которого называли Эверхартом, он сидел в углу, лукаво взирая сквозь очки в роговой оправе.
Уэсли глянул на вопрошающего и пожал плечами. Его молчание очаровало Эверхарта; еще несколько минут, когда компания уже вернулась к непринужденному веселью, Эверхарт изучал незнакомца; раз, когда Уэсли взглянул на Эверхарта и заметил, что тот пожирает его глазами через причудливые очки, их глаза вступили в поединок – спокойный и невозмутимый взгляд Уэсли и ищущий, вызывающий взгляд Эверхарта, взгляд нахального скептика.
Ночь тянулась себе дальше, и девушки, но особенно Джордж Дэй, чрезвычайно раздухарились. Джордж, чья чудаковатость что-то выдумала, теперь смеялся, болезненно кривясь; он пытался донести до слушателей предмет своей радости, но едва доходил до смешной части истории, которая так его развеселила, и готов был поделиться юмором с остальными, его внезапно сотрясал смех. И это было заразительно: девушки хохотали, Эверхарт посмеивался, а Полли, склонив голову на плечо Уэсли, никак не могла перестать хихикать.
Уэсли, в свою очередь, находил затруднения Джорджа такими же занятными, какой прежде показалась ему нетерпеливость Полли, и смотрел на рассказчика, открыв рот, в удивлении широко распахнув глаза, и изумленная гримаса была комична сама по себе, как и все, что ее обладатель желал разглядеть.
Уэсли не был особо пьян: он успел поглотить пять стаканов пива и, с тех пор как подсел к компании в кабинке, пять стаканчиков чистого джина, за который охотно предложил заплатить Эверхарт. Но атмосфера бара, густой дым, запах всевозможного крепкого спиртного и пива, гвалт и постоянный громкий бит из патефона-автомата затуманили рассудок юноши, медленным, бессмысленным, экзотическим ритмом вогнав его в приглушенную покорность. Этого хватило, чтобы Уэсли фактически опьянел; обычно он мог выпить куда больше. Понемногу в конечностях стало покалывать, а голова то и дело раскачивалась из стороны в сторону. Голова Полли потяжелела на его плече. Уэсли, по своему пьяному или, во всяком случае, почти пьяному обыкновению, хранил теперь молчание – упрямое, как и невозмутимость, его сопровождавшая. Итак, пока Эверхарт говорил, Уэсли слушал, но предпочел делать это в полном неотзывчивом безмолвии.
Эверхарт, теперь довольно опьяневший, только и мог, что говорить; и он говорил, хотя публика его, казалось, больше тщилась сохранять нелепую серьезность пьяниц. Никто не слушал, кроме разве что Уэсли с его окольной манерой; одна девица заснула.
– Что я говорю им, когда они интересуются, чем хочу заниматься по жизни я? – нараспев спросил Эверхарт, обращаясь ко всем с чрезвычайной искренностью. – Я говорю им только, чего делать не буду; что до остального, я не знаю, а потому не говорю.
Эверхарт поспешно осушил стакан и продолжил:
– Мое знание жизни исключительно негативно: я знаю, что неправильно, но не знаю, что хорошо… не поймите меня превратно, парни и девушки… Я не говорю, что хорошего нет. Понимаете, хорошее для меня означает совершенство…
– Заткнись, Эверхарт, – пьяно вставил Джордж.
– …а зло или несправедливость означают несовершенство. Мой мир несовершенен, в нем нет совершенства и, таким образом, нет настоящего добра. И я меряю вещи в свете их несовершенства, или неправильности; на этом основании я могу сказать, что не хорошо, но отказываюсь рассуждать о том, что, предположительно, хорошо…
Полли громко зевнула; Уэсли поджег новую сигарету.
– Я не счастливый человек, – сознался Эверхарт, – но я знаю, что делаю. Я знаю, что знаю о Джоне Донне и барде с берегов Эйвона; я умею объяснить студентам, о чем там речь. Я даже рискну сказать, что полностью понимаю Шекспира, – он, как и я, сознавал несовершенство острее, чем обычно подозревается. Мы согласны по поводу Отелло, который, если бы не природная доверчивость и наивность, нашел бы в Яго безобидную и мелкую злобу термита, слабую, беспомощную и равно неуместную. А Ромео с его капризным нетерпением! А Гамлет! Несовершенство, несовершенство! Тут нет хорошего, нет оснований для добра и нет оснований для морали…
– Хватит скрипеть мне в ухо! – прервал его Джордж. – Я тебе не тупой студент.
– Ля-ля! – добавила одна девушка.
– Да! – воскликнул Эверхарт. – «Высокие упования по ничтожному поводу»! Шекспир сказал это в «Бесплотных усилиях любви» [sic][8]. Да! Вот оно! Ничтожный повод и люди со своими высокими упованиями… но, парни и девушки, не могу жаловаться: у меня хорошая должность в универе, как мы его называем, и счастливо живу с престарелым отцом и импульсивным младшим братом в удобной квартире; я ем регулярно, хорошо сплю, пью достаточно пива, читаю книги и посещаю культурные мероприятия во множестве, и я знаю кое-каких женщин…
– Да ну! – крикнул Джордж, склонив голову, дабы поспать во время монолога.
– Но это все не по делу, – рассудил Эверхарт. – Революция пролетариата – вот и все, что существует сегодня, а если не она, то нечто родственное ей – социализм, международный антифашизм. Протест всегда был с нами, но сейчас мы видим его в действии. Мир этой войны начертает свои письмена фейерверками… есть два определения послевоенного мира: хороший мир и благоразумный мир. Благоразумный мир, как мы все знаем, есть мир делового человека, но тот, конечно, хочет, чтобы благоразумный мир основывался на американских традициях, – он же деловой человек, он в деле! Вот что упускают радикалы: они забывают, что деловой человек зависит от бизнеса, как радикалы зависят от частной поддержки… разлучите их – и два класса исчезнут как класс. Деловой человек тоже хочет существовать – но, естественно, он склонен существовать за чужой счет, так что радикалы не полностью слепы. Хотел бы я знать: если радикалы не одобряют экономику либерализма, или политику невмешательства, или частное предпринимательство…
- Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко - Контркультура
- Trip-2. Лондонский сип - Дмитрий Факофский - Контркультура
- Сёма - Яна Грос - Контркультура / Русская классическая проза
- Одинокий мужчина - Кристофер Ишервуд - Контркультура
- Дерьмо - Ирвин Уэлш - Контркультура
- Возвращение - Дзиро Осараги - Контркультура
- О чём не скажет человек - Энни Ковтун - Контркультура / Русская классическая проза
- Generation Икс - Дуглас Коупленд - Контркультура
- Косточка - Саша Ангел - Контркультура / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Видоискательница - Софья Купряшина - Контркультура