Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я так и говорил Эле:
— Не бойся, Эля, мы скоро разбогатеем и отправимся в Париж, а пока надо тренироваться, пока надо играть на площадях. Площади — они, как слепки с плащаницы Исы. На площадях мою гитару зашкаливает с такой силой, словно она рамка, а гражданский бог — он живой.
И мы доставали наши инструменты. Гитару, флейту и шарманку-сумочку, в которую люди могли бы кидать свою медь, аккомпанируя нам. Бывало, выходило ничего, но чаще — жуткая какофония.
— Не нервничай, будь, как трава, — успокаивала меня Эля.
— Знаю, знаю, — отмахивался я, — надо работать.
И вот однажды, когда я рылся в ее глазах в поисках желания, которое так сильно напугало нас вместе с ободранной, мокрой русалкой-болонкой, Эля призналась:
— Я хочу уехать отсюда любой ценой.
Она сказала это, когда все вещи были уже почти собраны. Сказала эффектно грациозно и в то же время изогнувшись, как кошка, уходя, как кошка на чердаках, от всех вопросов и упреков разом.
— Не могу себе простить, что мы познакомились с тобой в троллейбусе, а не на самолете. Тебе бы так пошел костюм стюардессы. И самолет тебе пошел бы тоже, раз тебе так к лицу чердак. И опять же, гражданский бог в самолете, он ближе к милосердному богу.
— Перестань, — она изогнулась еще больше, стараясь изо всех сил лишний раз не потревожить моих чувств, но я все-таки умудрился задать ей полвопроса:
— Эля, почему?
— Я так больше не могу, я хочу спать в своей постели, я хочу жить в своем доме, а не на болотах, я хочу есть горячие пирожные и суп.
Она говорила, стоя ко мне спиной и укладывая флейту в футляр из-под зонтика, потому что сам зонтик уже давным-давно был сломан. Его, так похожего своей расцветкой на букет хризантем, у самой рукоятки погнул страшной силы ветер, когда мы все-таки гуляли по Питеру и я пытался спрятать от промозглого косого дождя эти нежные и съёженные тогда глаза-губы-носик.
— Ты не дарил мне цветов, мы не знаем, что такое «Мартини» и «Рафаэлло».
— Но мы видели март и апрель. Ты же помнишь, скоро мы должны баснословно разбогатеть.
— Я в это уже не верю.
— И с каких пор ты не веришь в это, Эля?
— С давних пор. Не знаю. Порой мне кажется, что я не верю в это с того самого момента, когда ты не оплатил свой проезд. Помнишь, наша первая встреча. А я так надеялась.
Это был удар в самое сердце. И я не виноват, что букет хризантем оказался таким хрупким, а мои неумелые руки здесь абсолютно ни при чем. Они прекрасно знают, как держать зонтик, мои неумелые руки.
Я очнулся, стоило бомжихе допеть весь свой репертуар из битлов и перейти к Шаляпину. «Интересно, — подумал я, — вроде, сегодня обошлось без пинков».
Впрочем, все еще только начиналось. Не успел я выйти из перехода и встать под арку на одной из центральных улиц, не успел я расчехлить гитару, как та же самая бомжиха, но уже в экстравагантной худой шляпке, пристроилась возле меня.
Я пытался петь, не обращая на нее внимания, пусть слушает. Но бомжиха, привыкшая сама быть звездой, начала зазывать толпу, выкрикивая что-то ужасное. «Подходите, люди добрые, здесь вас не обидят».
Она ерничала, выклянчивала для меня сигареты и пиво. Материлась и визжала. Пыталась петь теми же зазывающими интонациями, танцевать теми же клянчащими глазами. А я смотрел на нее и радовался, что Эли нет рядом, что она ушла, что она не распугивает толпу.
— Давай деньги, — сказала бомжиха, когда я решил свернуть наш совместный концерт.
— Слушай, пора прекращать это безобразие.
— А зря я, что ли, старалась, собирала народ, приносила тебе сигареты?
— Да ты только отталкивала людей.
— Да, я уродлива, ну и что? Зато я служительница гражданского бога. Гражданскому богу тоже нужны жертвоприношения.
— Возьми, — сорвался я, — хотя ты отвратительно пела.
— Плевать.
— И все-таки ты очень отвратительно пела. Хуже некуда.
— А я говорю — плевать, я пела, как могла. Людям нравится, а чистого звука в природе не бывает.
— Бывает, чистый звук — это звук травы на болотах, — заметил я и пошел в сторону того дома, где когда-то росла волшебная трава (ныне подстилка из соломинок), на которой, разметав свои чудесно пахнущие волосы, еще вчера возлежала ты.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Воз душных кошмаров - Ильдар Абузяров - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Я сижу на берегу - Рубен Гальего - Современная проза
- Модель - Николай Удальцов - Современная проза
- Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс - Современная проза
- Добавьте немного жалости - Питер Устинов - Современная проза
- Добро пожаловать в NHK! - Тацухико Такимото - Современная проза